Ночь в Лиссабоне. Тени в раю - Эрих Мария Ремарк
— Какое там искусство!
— Господин Лоу, если не было бы религиозного искусства, три четверти евреев-антикваров прогорели бы. Вам следует быть терпимее.
— Не могу. Даже если я зарабатываю на этом. У меня уже все сердце изболелось. Мой непутевый братец тащит сюда эти штуковины. Они хороши, согласен. Но от этого мне только хуже. Мне наплевать и на старые краски, и на старую позолоту, и на подлинность ножки от столика, лучше бы их не было, и, если бы все это источили черви, мне было бы легче! Тогда можно было бы кричать и вопить! А тут я вынужден заткнуться, хотя в душе сгораю от возмущения. Я почти ничего не ем. Рубленая куриная печенка, такой деликатес, теперь не вызывает у меня ничего, кроме отрыжки. О гусиной ножке под соусом с желтым горохом и говорить не приходится. Я погибаю. Самое ужасное, что эта особа к тому же кое-что смыслит в бизнесе. Она резко обрывает меня, когда я скорблю и плачу, как на реках вавилонских, и называет меня антихристом. Хорошенькое дополнение к антисемитизму, вы не находите? А ее смех! Она гогочет весь день напролет! Она так смеется, что все ее сто шестьдесят фунтов дрожмя дрожат. Это прямо-таки невыносимо! Лоу опять воздел руки к небу. — Господин Росс, возвращайтесь к нам! Если вы будете рядом, мне станет легче. Возвращайтесь в наше дело, я положу вам хорошее жалованье!
— Я все еще работаю у Силверса. Ничего не получится, господин Лоу. Очень благодарен, но никак не могу.
На его лице отразилось разочарование.
— Даже если мы будем торговать бронзой? Есть ведь фигурки святых и из бронзы.
— Но очень немного. Ничего не выйдет, господин Лоу. Я теперь человек у Силверса независимый и очень хорошо зарабатываю.
— Конечно! У этого человека ведь нет таких расходов. Он и мочится в счет налога!
— До свидания, господин Лоу. Я никогда не забуду, что вы первый дали мне работу.
— Что? Вы так говорите, будто собираетесь со мной навеки проститься. Неужели хотите вернуться в Европу?
— Как вам такое могло прийти в голову?
— Вы говорите так странно. Не делайте этого, господин Росс! Ни черта там не изменится, независимо от того, выиграют они войну или проиграют. Поверьте Раулю Лоу!
— Вас зовут Рауль?
— Да. Моя добрая мать зачитывалась романами. Рауль! Бред, не правда ли?
— Нет. Мне это имя нравится. Почему, сам не знаю. Наверное, потому что я знаю одного человека, которого тоже зовут Рауль. Впрочем, его занимают иные проблемы, чем вас.
— Рауль, — мрачно пробормотал Лоу. — Может быть, поэтому я до сих пор и не женился. Это имя вселяет какую-то неуверенность.
— Такой человек, как вы, еще может наверстать упущенное!
— Где?
— Здесь, в Нью-Йорке. Здесь ведь больше верующих евреев, чем где бы то ни было.
Глаза Рауля оживились.
— Собственно, это совсем не плохая идея! Правда, я никогда об этом не думал. Но теперь, с этим братом отступником… — Он задумался.
Потом вдруг ухмыльнулся.
— Я смеюсь впервые за несколько недель, — сказал он. — Вы подали мне великолепную идею, просто блестящую! Даже если я ею и не воспользуюсь. Будто безоружному дали в руки дубинку! — Он стремительно повернулся ко мне. — Могу я чем-нибудь помочь вам, господин Росс? Хотите фигурку святого по номиналу? Например, Себастьяна Рейнского.
— Нет. А сколько стоит кошка?
— Кошка? Это один из редчайших и великолепных…
— Господин Лоу, — прервал я его. — Я же у вас учился! Все эти штучки мне ни к чему. Сколько стоит кошка?
— Для вас лично или для продажи?
Я заколебался. Мне пришла в голову одна из моих суеверных мыслей: если сейчас я буду честен, то неизвестный Господь Бог вознаградит меня и мне позвонит Наташа.
— Для продажи, — ответил я.
— Браво! Вы честный человек. Если бы вы сказали, что это для вас лично, я бы не поверил. Итак, пятьсот долларов! Клянусь, это недорого!
— Триста пятьдесят. Больше мой клиент не даст.
Мы сошлись на четырехстах двадцати пяти.
— Разоряете вы меня. Ну ладно, тратить так тратить, — сказал я. — А сколько стоит маленькая фигурка Нейты? Шестьдесят долларов, идет? Я хочу ее подарить.
— Сто двадцать. Потому что вы берете ее для подарка.
Я получил ее за девяносто. Рауль упаковал изящную статуэтку богини. Я написал ему адрес Наташи. Он обещал сам доставить ее после обеда. Кошку я взял с собой. Я знал в Голливуде одного человека, сходившего с ума по таким фигуркам. Я мог продать ему ее за шестьсот пятьдесят долларов. Таким образом, статуэтка для Наташа достанется мне даром да еще останутся деньги на новую шляпу, пару зимних ботинок и кашне; а когда я приобрету все это, то, ослепив ее своей элегантностью, приглашу в шикарный ресторан.
Она позвонила мне вечером.
— Ты прислал мне статуэтку богини, — сказала она. — Как ее зовут?
— Она египтянка по имени Нейта, ей более двух тысяч лет.
— Ну и возраст! Она приносит счастье?
— С египетскими фигурками дело обстоит таким образом: если они кого-нибудь невзлюбят, то счастья не жди. Но эта должна принести тебе счастье: она похожа на тебя.
— Я всюду буду носить ее с собой как талисман. Ее ведь можно положить в сумочку. Она прелестна, просто сердце радуется. Большое спасибо, Роберт. Как тебе живется в Нью-Йорке?
— Запасаюсь одеждой на зиму. Ожидаются снежные бураны.
— Да, они действительно здесь бывают. Не хочешь ли завтра пообедать со мной? Могу за тобой заехать.
В голове у меня пронеслось множество мыслей. Удивительно, сколько можно передумать за одну секунду! Я был разочарован, что она придет только завтра.
— Это прекрасно, Наташа, — сказал я. — После семи часов я буду в гостинице. Приезжай, когда тебе удобно.
— Жаль, что сегодня у меня нет времени. Но я ведь не знала, что ты снова объявишься, поэтому у меня на сегодня намечено еще несколько важных дел. Вечером не очень приятно быть одной.
— Это верно, — сказал я. — Я тоже получил приглашение туда, где готовят такой вкусный гуляш. Правда, я могу и не пойти. У них всегда полно гостей, одним человеком больше или меньше — для них все равно.
— Как знаешь, Роберт. Я приеду завтра, часов в восемь.
Я положил трубку и задумался, пытаясь разгадать, помог мне талисман или нет. Я решил, что он принес мне удачу, хотя и был разочарован, что в этот вечер не увидел Наташу. Ночь лежала передо мной, как бездонная, темная яма. Неделями я был без Наташи и совсем не думал об этом. Теперь же единственная разделявшая нас ночь казалась
