Коммунисты - Луи Арагон
Далеко за полночь слушала Сесиль эти бесхитростные жалобы. Потом промежутки между словами стали длиннее, и наконец голос Эжени совсем затих… А Сесиль не спала. Она думала о Жане. Долго не спала. Думала о Жане. Что ему сказала Ивонна Гайяр? Может быть, ничего… Она думала о Жане. Мало-помалу Жан перекочевал из мыслей в сны. Она лежала па кровати одетая. В соседней палате кашляли и охали старухи… оттуда просачивался синеватый свет… замелькали сны… уже светало. Ее сны баюкал дождь, жалоба дождя, ласка дождя…
Утром дождь все еще шел.
— Вы так и не уснули, мадам? — спросила Эжени. — Как же так можно? Постель совсем неплохая…
Сесиль смотрела, как одевается ее горничная. Она так и подумала: «моя горничная». Странно это вышло! В армии мужчины ее круга живут бок о бок с простонародьем. Это совсем другое дело. Но молодой женщине… очутиться в одной комнате со своей горничной!..
Им принесли кофе из казармы. В дверях показался чепец монахини. Из соседней комнаты слышалось бормотанье старух, хором читавших молитвы. Монахиня сообщила, ставя чашки на ночные столики: — Говорят, нас скоро эвакуируют… ничего, в Дордони есть еще одна обитель нашего ордена.
Как нелеп мир! Что бы ни случилось, какое возможно будущее для них двоих? Для Сесиль и для Жана? Надо постараться представить себе жизнь с Жаном. Его сестра права. Я сумасшедшая. Жизнь с Жаном… Есть слова такие же бессмысленные, как дождь. И как дождь назойливые. Жизнь с Жаном…
Эжени пошла попрощаться с братом. Дождевые струи — точно лезвие бритвы. На стеклах — длинные полосы, это похоже на посекшийся серый шелк… Кофе отвратительный. Горький. Но горячий. Все мужчины пьют каждое утро такой кофе. Мужчины. А Жан — мужчина? Для Фреда ответ готов: Фред — чудовище. В коридорах уборщицы усердно мыли белые и черные плитки…
Не доезжая Шато-Тьерри, машину вдруг как занесет: лопнула шина. Сесиль будто очнулась от сна… Образ Жана рассеялся в этом унылом ландшафте, посреди грязной дороги. Эжени пришла в смятение. Мадам будет чинить? Господи, неужто мадам умеет! Одного Эжени не говорила: как дико ей смотреть, что мадам напяливает на себя какой-то балахон и на дожде подводит домкрат под ось… Выходит, как будто мадам обслуживает ее, Эжени… мир перевернулся вверх дном… Оказывается, сменить колесо — дело недолгое. Ну и ловко же орудует мадам!.. Когда они, наконец, поехали дальше, у Эжени были насквозь мокрые ноги, и она непрерывно твердила про себя, что мир перевернулся вверх дном. Она была так потрясена, что сказала вслух: — Да, безрукой вас, мадам, никак не назовешь! — услышала свои слова и заплакала.
Сесиль перевела скорость.
Жан, Жан, Жан… непрерывно журчал дождь.
Навстречу попадались артиллерийские обозы, тянувшиеся на восток. Солдаты, набившиеся в грузовики, высовывались из-под брезента при виде двух женщин в машине виснер, размахивали касками или делали непристойные жесты, выкрикивая приглашения, которые терялись в шуме. Несколько раз приходилось вести машину по самой обочине и останавливаться, чтобы пропустить грузовики. Тогда можно было разглядеть, как парни, с покрасневшими от холода носами, на потеху товарищам перегибались через борт, чтобы поманить девчоночек, и как их поливало дождем. Мужчины… мужчины… когда-нибудь и Жан поедет на такой же машине… и будет вместе с другими заигрывать с встречными женщинами. Все это раздражало Сесиль, и она решила сделать крюк, чтобы проехать менее людной дорогой. Она посмотрела на карту в путеводителе: свернуть сюда, потом сюда — правильно. Это немножко удлинит путь, но не все ли равно?
Должно быть, Сесиль ошиблась, потому что они проехали лишних двадцать километров, а указанного на карте шоссе все не было… Не беда. Раз направление верное, дорогу на Париж рано или поздно найдем. «Дворники» ветрового стекла заедало, потом они снова догоняли друг друга… Жан… Жан… Кажется, что сама погода плачет… Жан… Жан…
Дорога шла теперь узкой долиной, под оголенными деревьями вилась какая-то речонка. Жан, Жан, Жан, Жан… твердил дождь. И тут, в нескольких сотнях метров от какого-то поселка, на крутом повороте, слева неожиданно выскочила машина и врезалась в бок виснера.
Сесиль и Эжени вместе с машиной отбросило к насыпи. Они не пострадали, если не считать нескольких синяков и порванных чулок. Из другой машины выскочили два офицера и помогли им выбраться. У виснера был помят кузов. Офицеры осведомились, не поранило ли дам. Один был высокий блондин, немолодой, с глубокими складками по обеим сторонам рта. Второй — совсем молоденький.
— Вот так штука! Кузина!
Это был Ксавье де Сиври, брат Луизы.
— Извинись, по крайней мере, — ты ехал левой стороной.[254]
— Разрешите представиться, сударыня… — вмешался потрепанный блондин. — Готие, лейтенант энского Территориального рабочего полка. Машину вел я, Сиври не виноват…
Несчастный случай обернулся веселым приключением. Завтракать они будут у майора. Дамы, вероятно, проголодались? Сесиль многозначительно подтолкнула Эжени локтем и представила: — Моя приятельница, мадемуазель Жигуа… — Ксавье вытаращил глаза. Что за приятельница? Сроду о такой не слыхал… Тип компаньонки… Ксавье не был завсегдатаем на авеню Анри-Мартен. Так или иначе, один из господ офицеров непременно доставит дам в Париж, а машину… ну, машину Готие в качестве начальника полкового автопарка велит отремонтировать — это последнее дело… зато Ксавье лишний раз смотается в Париж.
— Даже смешно, до чего ты похож на Джимми! — сказала Сесиль кузену. — Из-за этого я никак не могу принимать тебя всерьез…
Появление офицеров с двумя дамами произвело сенсацию в местечке, битком набитом солдатами или, во всяком случае, мобилизованными штатскими. — Я тебе объясню, кузина. Это полк, но немножко странный полк… — В самом
