Дождь: Рассказы китайских писателей 20 – 30-х годов - Мао Дунь
Но лодка появилась лишь в полдень, когда солнце, казалось, сейчас сожжет все вокруг.
— Везут! — закричали люди на мосту.
В лодке лежала какая-то машина — это и был насос. С виду ничего особенного, но знатоки уверяли, будто воду он качает так, что восемь дюжих парней позавидуют. Все прибежали поглядеть на диковину. Пришли и Тун-бао с сыном. С лодки на берег перебросили блестящую эластичную трубу в несколько чжанов длиной, толщиной с руку и поставили на краю поля.
— Сейчас из этой трубы польется вода и оросит вашу землю, — с чувством собственного превосходства заявил человек, тот самый, что привез насос из города.
Вдруг машина в лодке часто задышала, загудела, и вода из трубы полилась сплошным потоком. Как, оказывается, все легко и просто! Сельчане одобрительно зашумели, засмеялись, забыв на какой-то миг, что это «чудо» дорого стоит. Тун-бао стоял неподалеку, внимательно всматривался в насос. Не иначе как в этой пыхтящей штуке спрятался оборотень и выплескивает воду. Может, это оборотень гольца, который живет в пруду перед храмом бога-хранителя города? Что, если ночью он заберет свою воду и удерет? А человек из города снова придет и потребует денег? И все же Тун-бао решился — вода, равномерно заполнявшая ток, внушала доверие. Только он непременно придет ночью с мотыгой сторожить ток, чтобы оборотень не унес воду.
Даже не посоветовавшись со снохой и с сыном, Тун-бао попросил Хуана Даоса и Ли Тигра поручиться за него перед хозяином насоса, — причитающиеся восемь юаней с процентами из расчета двадцать процентов в месяц он уплатит немного погодя. Труба тотчас же была доставлена на поле Тун-бао. Когда зашло солнце, рисовое поле Тун-бао было сплошь залито водой. Порой налетал слабый ветерок, и на воде появлялась рябь, похожая на старческие морщины. Радость Тун-бао не могла омрачить даже сноха, ворчавшая из-за нового долга. Спору нет, восемь юаней — деньги большие, но, если рис уродится, разве не смогут они сбыть его по десяти юаней за дань — ведь брали же они в прошлом году даже за неочищенный рис по одиннадцати с половиной юаней. Надежда вновь согрела душу Тун-бао. Однако А-сы почему-то молчал, с тоскою глядя на поле. Почему рис не ожил, а по-прежнему вялый, поникший? Видать, опоздала вода. Жестокое солнце отняло жизнь у нежных хрупких ростков.
— Вечером подсыплем удобрений, глядишь, через день-другой рис оправится, — шепнул А-до па ухо брату.
А-сы приободрился. А ведь правда, как это он запамятовал? С прошлого года целый пакет порошка лежит. Нынче для него самое время. Отец говорит, что химические удобрения отнимают у земли крепость. Ну и пусть говорит!
Как нарочно, старик это услыхал и давай ругать сыновей:
— Ядом хотите сгубить рис! Этот порошок от неприкаянной души «длинноволосого»!
Старика никак нельзя было успокоить, так он распалился. Об удобрении никто больше не вспоминал.
— К утру рис зазеленеет, если вы порошком его не попортите, — не унимался Тун-бао.
К старому беспокойству прибавилось новое. Опасность теперь таилась не только в гольце, который мог ночью удрать со своей водой, но и в сыновьях, в их проклятом порошке. Нет, Тун-бао непременно будет ночевать на току. Про гольца старик никому не сказал ни слова, объяснил лишь, что сыновья могут натворить всяких дел, так что лучше он покараулит поле. В деревне никто не удивился — старик давно слыл чудаком. Однако ночь прошла спокойно. Голец не унес воду, сыновья не подсыпали порошок. Но к утру рис не оправился, а кое-где выглядел еще более вялым, чем накануне. Тун-бао охватил страх: может, в воде этой нет силы? Она ведь от оборотня. Но почему у других рис позеленел? Прибежала сноха, начала ругать свекра: из-за этого старого осла, мол, вся семья погибнет. Тун-бао от злости стал красным, как свиная печенка. К ним подошел Лу Фу-цин, который как раз в это время появился на поле, и принялся уговаривать Тун-бао: «Кто знает, вдруг порошок поможет?» Тун-бао молчал. Тогда А-до и А-сы вскрыли пакет, который на всякий случай прихватили с собой, и начали посыпать землю порошком. Чтобы не видеть этого, Тун-бао отвернулся.
К счастью, два следующих дня солнце не обжигало до волдырей, а лишь слегка пригревало. На поле Тун-бао все еще оставался слой воды в половину цуня. Наконец рис снова зазеленел. И хотя Тун-бао по-прежнему не верил в пользу удобрений, утверждать, что это «яд», больше не решался. Вдруг набежали тучи, пошел дождь, потом выглянуло солнышко, и рис стал быстро расти. У людей отлегло от сердца: судьба снова им улыбалась. Поистине Владыка неба всемогущ! Близилась осень, все чаще дул прохладный ветер; сорок с лишним дней нестерпимой жары и засухи вспоминались теперь, как тяжелый сон. Урожай обещал быть обильным, и люди радовались. Тун-бао, постоянно твердивший, что прожил жизнь не как собака, уверял: нынче он снимет не меньше четырех даней риса с одного му. А может, и пять даней, мечтал он, бережно приподнимая упругие, налитые, склонившиеся от тяжести колоски. Пусть даже по четыре с половиной даня, всего получится добрых сорок даней. Шесть даней четыре доу уйдет в счет аренды, а свыше тридцати даней останется. Если продать по десяти юаней за дань, и то прибыли будет не меньше трехсот юаней. Тогда, по крайней мере, половину долгов они смогут выплатить. А может, удастся выручить еще больше?
Оно и правда, что один урожайный год может принести крестьянам счастье — Владыка неба все видит! Но городские торговцы тоже не слепые, они хорошо видят, что сулит им доход. Крестьяне еще не собрали рис, а цены на него уже снизились. Когда же было убрано все до последнего зернышка, дань риса стоил на городском рынке всего шесть юаней. Пока крестьяне, не жалея глаз, очищали рис, неочищенный рис упал в цене до четырех юаней. А вскоре и очищенный перестали покупать даже по три юаня. Несколько месяцев каторжного труда
