Джон Голсуорси - Через реку
Динни сделала над собой усилие и спокойно возразила:
— По-моему, Клер ничто не угрожает. Но может угрожать, если станет известно, что вы…
Он выдержал её взгляд.
— Я рад, что вы рядом с ней. Ради бога, оберегайте её, мисс Черрел!
Они дошли до угла Маунт-стрит. Девушка подала ему руку:
— Можете не сомневаться: я буду с Клер, что бы ни случилось. Спокойной ночи. И не унывайте.
Он стиснул ей руку и бросился прочь, словно дьявол гнался за ним по пятам. Динни вошла в холл и осторожно закрыла дверь на засов.
Какой тонкий лёд под ногами! Девушка еле нашла в себе силы подняться по лестнице и, опустошённая, рухнула на постель.
XI
На другой день к вечеру, входя в Бэртон-клуб, сэр Лоренс Монт испытывал чувство, хорошо знакомое каждому, кто берёт на себя заботу об устройстве чужих дел, — смесь неловкости; сознания своей значительности и желания удрать подальше от того, что предстоит. Баронет не знал, что он скажет Корвену, чёрт бы его побрал, и зачем он должен ему это говорить, если, по его, сэра Лоренса, мнению, самый разумный выход для Клер — ещё раз попробовать начать семейную жизнь. Узнав от швейцара, что сэр Джералд в клубе, он осторожно заглянул в несколько комнат и в четвёртой по счёту, такой маленькой, что у неё могло быть только одно назначение служить для писания писем, обнаружил зверя, за которым охотился. Корвен сидел в углу, спиной к входу. Сэр Лоренс занял место за столиком, поближе к двери, чтобы разыграть удивление, когда Корвен будет выходить и наткнётся на него. Нет, этот тип сидит непозволительно долго! Сэр Лоренс увидел на столе «Справочник британского государственного деятеля» и от нечего делать перелистал раздел об английском импорте. Наткнулся на картофель: потребление — шестьдесят шесть с половиной миллионов тонн, производство — восемь миллионов восемьсот семьдесят четыре тысячи тонн. Где-то на днях он читал, что мы ежегодно ввозим свинины на сорок миллионов фунтов стерлингов. Сэр Лоренс взял листок бумаги и набросал:
«Ограничение ввоза и покровительственные пошлины на те продукты, которые можно производить самим. Годичный ввоз: свинины — на сорок миллионов фунтов, птицы, скажем, — на двенадцать, картофеля — бог его знает на сколько. Всю свинину, все яйца и добрых пятьдесят процентов картофеля производить у себя. Почему бы не составить пятилетний план? Уменьшать с помощью покровительственных пошлин ввоз свинины и яиц на одну пятую, ввоз картофеля — на одну десятую в год, постепенно заменяя привозную продукцию отечественной. К концу пятилетия перейти на свою свинину и яйца и наполовину на свой, английский картофель. Сэкономить, таким образом, восемьдесят миллионов на импорте и практически сбалансировать внешнюю торговлю».
Он взял второй лист бумаги и начал писать:
«Редактору „Таймс“.
План трёх „К“.
Сэр,
Нижеследующий простой план сбалансирования нашей торговли заслуживает, по нашему мнению, внимания всех, кто предпочитает идти к цели кратчайшим путём. Есть три продукта питания, ввоз которых обходится нам в… фунтов ежегодно, но которые мы можем производить сами, причём, смею утверждать, это не повлечёт за собой повышения стоимости жизни, если, конечно, мы примем элементарную меру предосторожности, повесив первого же, кто начнёт ими спекулировать. Эти продукты суть картофель, яйца, свинина, для краткости именуемые нами тремя „К“ (картофель, курица, кабан). Наш план не обременит бюджет, так как для осуществления его нужно только…»
Но в этот момент сэр Лоренс заметил, что Корвен направился к двери, и окликнул его:
— Хэлло!
Корвен обернулся и подошёл.
Сэр Лоренс встал, уповая на то, что обнаруживает так же мало признаков замешательства, как и муж его племянницы.
— Жаль, что вы не застали меня, когда заходили к нам. Долго пробудете в отпуске?
— Осталась всего неделя, а потом, видимо, придётся лететь через Средиземное море.
— Ноябрь — нелётный месяц. Что вы думаете о нашем пассивном торговом балансе?
Джерри Корвен пожал плечами:
— Надо же людям чем-то заниматься. Наши никогда не видят дальше собственного носа.
— Tiens! Une montagne?[12] Помните карикатуру Каран дʼАша[13] на Буллера[14] под Ледисмитом? Нет, конечно, не помните: с тех пор прошло тридцать два года. Но национальный характер так быстро не меняется, верно? А как Цейлон? В Индию, надеюсь, не влюблён?
— В нас во всяком случае нет, но мы не огорчаемся.
— Клер, видимо, противопоказан тамошний климат.
Насторожённое лицо Корвена по-прежнему слегка улыбалось.
— Жара — да, но сезон её уже прошёл.
— Увозите Клер с собой?
— Конечно,
— Разумно ли это?
— Оставлять её здесь ещё неразумнее. Люди либо женаты, либо нет.
Сэр Лоренс перехватил взгляд собеседника и решил: «Не стану продолжать. Безнадёжное дело. К тому же он бесспорно прав. Но держу пари…»
— Прошу прощения, — извинился Корвен. — Я должен отправить письма.
Он повернулся и вышел, подтянутый, уверенный в себе. «Гм! Нельзя сказать, чтобы наше объяснение прошло плодотворно», — подумал сэр Лоренс и опять сел за письмо в «Таймс».
— Надо раздобыть точные цифры. Поручу-ка я это Майклу… — пробормотал он, и мысли его вернулись к Корвену. В таких случаях всегда неясно, кто же действительно виноват. В конце концов неудачный брак — это неудачный брак, и тут уж ничто не поможет — ни похвальные намерения, ни мудрые советы. «Почему я не судья? — посетовал сэр Лоренс. — Тогда я мог бы высказать свои взгляды. Судья Монт в своей речи заявил: „Пора предостеречь народ нашей страны от вступления в брак. Этот союз, вполне уместный во времена Виктории, следует заключать в наши дни лишь при условии явного отсутствия у обеих сторон сколько-нибудь выраженной индивидуальности…“ Пойду-ка я домой к Эм».
Баронет промокнул давно уже сухое письмо в «Таймс» и вышел на темнеющую и тихую в этот час Пэл-Мэл. По дороге остановился на Сент-Джеймс-стрит, заглянул в витрину своего виноторговца и стал соображать, как покрыть добавочные десять процентов налога, когда услышал возглас:
— Добрый вечер, сэр Лоренс.
Это был молодой человек по фамилии Крум.
Они вместе перешли через улицу.
— Хочу поблагодарить вас, сэр, за то, что вы поговорили насчёт меня с мистером Масхемом. Сегодня я встретился с ним.
— Он вам понравился?
— Да. Он очень любезен. Разумеется, влить арабскую кровь в наших скаковых лошадей — это у него просто навязчивая идея.
— Он заметил, что вы так считаете?
Крум улыбнулся:
— Вряд ли. Но ведь наша лошадь много крупней арабской.
— А всё-таки затея Джека не лишена смысла. Его ошибка в другом — он надеется на быстрые результаты. В коннозаводстве всё равно как в политике: люди не желают думать о будущем. Если начинание не приносит плодов к исходу пяти лет, от него отказываются. Джек сказал, что берет вас?
— Пока на испытательный срок. Я отправлюсь к нему на неделю, и он посмотрит, как я управляюсь с лошадьми. Сами матки прибудут не в Ройстон. Он нашёл для них местечко в окрестностях Оксфорда, около Беблок-хайт. Там я и поселюсь около них, если окажется, что я ему подхожу. Но это уже весной.
— Джек — педант, — предупредил сэр Лоренс, когда они входили в «Кофейню». — Вам нужно это учесть.
Крум улыбнулся:
— Я уже догадался. У него на заводе образцовый порядок. На моё счастье, я действительно разбираюсь в лошадях и нашёл, что сказать мистеру Масхему. Было бы замечательно снова оказаться при деле, а уж лучше такого я и желать не могу.
Сэр Лоренс улыбнулся: энтузиазм всегда был ему приятен.
— Вам следует познакомиться с моим сыном, — сказал он. — Тот тоже энтузиаст, несмотря на свои тридцать семь. Вы, наверно, будете жить в его избирательном округе. Хотя нет, не в нём, а где-то поблизости. Вероятно, в округе Дорнфорда. Между прочим, известно вам, что моя племянница — его секретарь?
Крум кивнул.
— Может быть, теперь, в связи с приездом Корвена, она бросит работу, — заметил сэр Лоренс и пристально посмотрел молодому человеку в лицо.
Оно явственно помрачнело.
— Нет, не бросит. На Цейлон она не вернётся.
Фраза была произнесена так отрывисто и мрачно, что сэр Лоренс объявил:
— Здесь я обычно взвешиваюсь.
Крум проследовал за ним к весам, как будто у него не хватало духу расстаться с собеседником. Он был пунцово-красен.
— Откуда у вас такая уверенность? — спросил сэр Лоренс, воссев на исторический стул.
Молодой человек стал ещё краснее.
— Люди уезжают не для того, чтобы сейчас же возвратиться.
— Бывает, что и возвращаются. Жизнь — не скаковая лошадь, которая никуда не сворачивает от старта до финиша.
