Булчу Берта - Кенгуру

— Это все знают. На Западе об этом во всех газетах пишут. Во «Франс суар», например, все описано в подробностях. Ну, а кто хоть раз в Марселе побывает, тот еще больше будет знать. Марсель — огромный порт, и тайн там полным-полно.

— Красивый, должно быть, город.

— Красивый, богатый и таинственный. Туда с Ближнего Востока везут морфий где-нибудь в трюме больших грузовых пароходов. Если удачно выгрузят, через несколько часов он уже за городом, в какой-нибудь богатой вилле. Вокруг Марселя — дюжины подпольных лабораторий, и там специалисты превращают морфий в героин.

— Ух ты! Сколько же можно на этом заработать?..

— Ушел,— сказал Тоти, ставя на стол еще четыре запотевшие бутылки «Радебергера».

— Кто ушел? — спросил Йоцо.

— А тот, с улыбкой. Вы с ним осторожнее. Опасный тип.— Официант наполнил стаканы.

— И себе налей,— сказал Йоцо.

— Мне хватит. Клиентов много...

Йоцо сам взял бутылку и наполнил стакан официанта.

— Выпей с нами, Тоти.

— Ваше здоровье,— сказал тот; выпив, он подхватил пустой поднос и ушел.

Йоцо смотрел ему вслед; когда официант скрылся за стойкой, Йоцо склонился к столу, почти лег на него грудью и продолжал:

— Недавно арестовали одного инженера, Джозефа Паоли. Так вот: на допросе он сознался, что зарабатывал в месяц тридцать шесть тысяч долларов.

— Вот это деньги!—вздохнул Варью. — Как подумаешь, что за две тысячи пятьсот можно «короллу» купить...

— Какую «короллу»?

— Ну, «короллу». Машину. Фирма «Тоёто» производит. Я ее просто обожаю.

Йоцо потянулся за стаканом и рассмеялся.

— Чего бы тебе не обожать «трабант»? Скажем, какой-нибудь подержанный, старенький «трабант»? Знаешь, как сильно можно обожать «трабант»?

Варью с трудом понимал Йоцо. Он смотрел, как тот пьет. Через стекло стакана можно было заглянуть ему в рот. Десны и нёбо у Йоцо по-прежнему носили темно-лиловый оттенок.

— Ты же мне сам тот журнал привез, из которого я «короллу» вырезал.

— Если ты такой болван, так больше не привезу.

— Привози спокойно. Хоть мне и нравится «королла», я от этого не стану каким-нибудь авантюристом.

— Надеюсь. Хоть ты уже авантюрист, я тебе скажу. Авантюрист, только еще не знаешь об этом.

— Слушай, Йоцо, сколько же все-таки можно выручить на кило опиума?

— Четыреста долларов, а если переработать в героин, вдесятеро больше; ну, а если еще в Штаты провезти, так двадцать тысяч, считай, у тебя в кармане. Конечно, неплохо и в Вену, в Брюссель или в Амстердам...

— Вот это бизнес!

— Грязный это бизнес. Ты еще не видел морфинистов. Это не люди, а развалины. Валяются на скамьях, на лестницах. Как покойники.

— К тебе еще не примазывались: мол, то, се, привези?..

— Прямо нет, а намеки были.

— Ну?

— Что ну?

— Деньги ведь большие.

— Вот что, милый: я — шофер. Шофер, а не контрабандист. Семья у меня. Двое детей. Может, еще один будет, потому что эти двое — парни, а жена о девочке мечтает. Квартиру мы получили четыре года назад. Зарабатываю я достаточно. Понравится мне что-нибудь за границей — я покупаю. Пальто какое-нибудь, куртку, сигареты, всякую мелочь законно могу провозить. Зачем я буду рисковать?

— Верно. Смысла нет.

— Нет смысла. Наверняка на сто процентов кончится это тюрьмой или еще хуже. Один неверный шаг — и человек лежит в придорожной канаве под своей же машиной. Выглажен ровненько, как утюгом — об этом они заботятся, эстетический вкус у них есть.

— Веселые дела...

— Еще какие веселые! Чуть уступишь им — и конец. Из такой игры ведь нельзя выйти, когда захочешь. Не скажешь, мол, знаете, ребята, я уже достаточно заработал, больше рисковать что-то не хочется. Или, мол, нервы пошаливают, боюсь. Кто пытается выйти из игры, того убивают. Ненадежный может расколоться.

— Скверное дело... Но как подумаешь, что тридцать шесть тысяч долларов можно за месяц загрести...

— Не стоит овчинка выделки. Тот Джозеф Паоли — тоже ведь погорел. Но это что: есть опасность похуже. В Марселе рассказывал один рыбак: химики эти целыми неделями противогазы не снимают, да еще каждую минуту можно на воздух взлететь. Взрывов много было... В общем, гнусное это занятие.

— Гнусное,— согласился Варью, наливая пива в стаканы; сидели, не спеша потягивали «Радебергер».

— Как девчонки, Ворон?

— Ничего. Ольга письмо прислала тете Манци.

— Где она?

— Где-то под Неаполем. Пишет, что перспективы хорошие.

— Могу себе представить эти перспективы... А как Жожо?

— С ней все в порядке.

— Пётике была у моей жены, рассказывала, что у вас с Жожо дела всерьез пошли.

Варью с изумлением уставился на него.

— Откуда это Пётике взяла? — спросил он раздраженно и выпил сразу полстакана пива.

— Она говорит, вы вместе ходите и Жожо в тебя влюблена по уши.

— Мура все это. Делать им нечего, этим бабам, вот и чешут языки.

— Я тоже так думаю... Ты не сердись, Ворон, но когда я про это услышал, так сразу представил твою рожу и чуть не помер со смеху.

— Стареешь ты, Йоцо.

— Ну-ну...

— Не понимаешь ты нынешних девчонок. Чокнутые они все...

— Конечно, Ворон, чокнутые — как все бабы. Когда-нибудь ты это поймешь. Вот будет у тебя двое-трое детей, тогда и поймешь.

— У меня другие планы.

— Разумеется. У всех у нас были когда-то другие планы.

— Жениться никто меня не заставляет.

— Не заставляет...

— Чего ты меня подзуживаешь? Я тебе правду говорю, что у меня серьезные планы...

— Планы надо осуществить. Вот в понедельник пойдешь и попросишься с пятитонки на какого-нибудь бронтозавра. Будешь опыт набирать.

— А Пётике — дура, мелет, сама не знает что. Ничего не понимает, только треплется, будто ей больше всех надо...

— Безмозглая баба. Пусть треплется, ты не принимай близко к сердцу. Ее только Цица интересует. Цицу она особенно обхаживает...

— Мне до Цицы никакого дела.

— Может быть... Жене моей Пётике сказала, что, с тех пор как ты Цицу из пруда вытащил и она тебя при всех расцеловала, у нее дня спокойного нет.

— Знаешь, когда это было?

— Догадываюсь.

— Пять или шесть лет назад.

— Не о тебе речь, а о Цице. Пётике прямо зеленеет вся, как ее увидит.

— И чего они не поделили? Две толстопятые девки...

— Конечно. Две кошки. Только одна сиамская, а другая домашняя.

— Это которая же сиамская?

— Тебе не все равно? Твое дело — о Жожо думать...

Варью сердито взглянул на Йоцо, но сдержался. И залил досаду пивом.

Когда они собрались уходить, было уже десять вечера. Счет они оплатили вместе.

— Ты куда? — спросил, выйдя на улицу, Варью.

— Домой, семья ждет,— ответил Йоцо.

Пожав руку молодому шоферу, он двинулся по душной, пыльной улице в сторону пивоварни. Варью решил, что Йоцо в самом деле идет домой или, может быть, к пивоварне встречать жену: как раз кончалась вторая смена.

Варью постоял немного, глядя по сторонам, раздумывая, куда пойти; ему вспомнилась Пётике. И опять его охватила злость: чего эта чертова девка лезет в его дела! Забросив за плечо свою новую куртку, он двинулся к «Мотыльку». «Придется взяться за Пётике, поучить ее хорошим манерам,— думал он. — Войду сейчас, огляжусь, будто в незнакомое место пришел. С ребятами не буду здороваться и на девчонок внимания не обращу. Пётике, конечно, этого не выдержит. Вскочит и подойдет. Тут-то я ее с правой руки... Нет... Лучше не так... Лучше возьму и ухвачу ее за нос. Сначала просто защемлю, а будет пищать, еще и покручу. Точно... Покручу и скажу: мол, радость моя, какое твое собачье дело, с кем ходит Цица?.. Вот... Точно! Какое, мол, твое собачье дело, с кем ходит... Нет, не Цица, а Жожо... Значит, какое твое... с кем ходит Жожо... Нет, так тоже не пойдет. Если уж ты авантюрист, так не говори сразу все, что думаешь. Авантюрист должен быть загадочным, флегматичным, его сразу не поймешь... Только вот при чем тут я?..»

Варью сплюнул в пыль, потом долго разглядывал плакат, на котором в слабом свете фонаря можно было прочесть лишь три слова: «Будапешт без крыс». В ту минуту, когда он отвел взгляд от плаката, ему показалось, что по мостовой пробежала крыса и скрылась в водостоке.

«Йоцо сказал, что я тоже авантюрист. А если Йоцо так сказал, то так оно и есть. Если человек способен выбросить в окно своего «вольво» несколько тысяч долларов — потому что у него принципы, значит, к его словам стоит прислушиваться...— раз мышлял Варью, представляя, как он, водитель на заграничных рейсах, отвергает одно за другим соблазнительные предложения торговцев наркотиками. Еще бы: ведь главное — это семья, квартира... Тут Варью сообразил, что семьи-то у него никакой нет. У него возникло странное чувство, словно он что-то потерял и не мог вспомнить что. Он задумался.— А может быть, неженатых стараются не посылать в заграничные рейсы? Неженатый — он ведь везде дома. Привыкнет к чужой пище, к выпивке, к бабам, к чужому солнцу. В том-то и беда... В том беда, что я неженатый. Молодой и неженатый... Волосы — что? На волосы им наплевать. А вот семья... Есть семья или нет семьи. Йоцо — вон какой семьянин... А ведь лихим был парнем! Вспомнишь — не поверишь! Казалось, обязательно в тюрьме кончит. А он!.. Таким же работягой стал, как все,— только лучше».