Александр Чамеев - Дом с призраками. Английские готические рассказы
— Да, вот оно как! — сказала я, насмотревшись на портрет. — Недаром говорят, плоть есть прах. Кто бы подумал, поглядев на мисс Фернивалл сейчас, что она была такой необыкновенной красавицей.
— Да, — сказала Дороти. — Люди ужасно меняются. Но если отец моего хозяина говорил правду, то мисс Фернивалл, старшая сестра, была красивее мисс Грейс. Ее портрет где-то здесь, но, если я покажу тебе, ты не должна никому, даже Джеймсу, признаваться, что видела его. Думаешь, маленькая леди не проговорится? — спросила она.
В этом я не была уверена, поскольку она была такой прелестной, смелой и открытой малышкой, — так что я отправила ее прятаться и затем помогла Дороти перевернуть большую картину, прислоненную лицом к стене, в отличие от остальных, которые висели. Честно говоря, красотой она побивала мисс Грейс, как, думаю, и презрительной гордыней, хотя, возможно, утверждать это наверняка было трудно. Я могла бы час смотреть на нее, но у Дороти был чуть ли не испуганный вид из-за того, что она показала мне портрет; она поспешила поставить картину обратно и велела мне сбегать поискать мисс Розамонд, поскольку в доме было несколько очень нехороших мест, куда ребенку лучше не ходить. Я была храброй, веселой девицей и не придала значения словам пожилой женщины, потому что сама любила играть в прятки ничуть не меньше любого ребенка из нашего прихода, — так что просто пустилась искать свою малышку.
С приходом зимы, когда дни стали короче, мне иногда чудилось, будто кто-то играет в зале на большом органе. Я слышала орган не каждый вечер, но все же довольно часто, обычно в то время, когда, уложив мисс Розамонд в постель, тихо, не шевелясь, сидела подле нее в спальне. Затем мне слышалось, будто он гремит и рокочет где-то вдалеке. В первый же вечер, спустившись поужинать, я спросила у Дороти, кто это музицировал, и Джеймс сухо сказал, что это я по глупости приняла за музыку вой ветра в ветвях деревьев, но я заметила, что Дороти с испугом глянула на него, а Бесси, прислуга на кухне, прошептала что-то и побледнела. Я видела, что им не понравился мой вопрос, и я замолчала до поры до времени, чтобы потом, наедине с Дороти, выудить все, что нужно.
На следующий день, улучив удобный момент, я подольстилась к ней и спросила, кто это играет на органе, потому как знала, что это орган, а вовсе не какой-то там ветер, хотя давеча и не стала возражать Джеймсу. Но Дороти получила хороший урок, и, клянусь вам, ни словечка не смогла я из нее вытянуть. Затем я пристала к Бесси, хотя и относилась к ней чуть свысока, поскольку была не ниже Джеймса и Дороти, тогда как Бесси считалась чуть ли не их прислугой. И она сказала, что я никогда, никогда не должна говорить об этом, а если скажу, то не должна признаваться, что это она мне сказала: это действительно очень странный звук, и она его слышала не раз и не два, но в основном зимними ночами и перед бурей; и люди говорили, что это сам старый лорд играет в зале на большом органе, так же, как играл, бывало, еще при жизни; но кто такой старый лорд и почему он играет, или почему он играет именно по вечерам в зимнюю бурю, она не могла либо не хотела мне сказать. Ладно! Я уже говорила вам, что ничего не боялась, и подумала, что это даже приятно, когда по дому разносится эта величественная музыка, неважно, кто там ее исполняет; потому как иногда она перекрывала сильные порывы ветра, стенала и торжествовала, словно живое существо, а затем почти замирала; только это всегда была музыка, так что глупо было называть это ветром.
Сперва я решила, что это, верно, играет мисс Фернивалл, просто Бесси не знает, но когда однажды я сама оказалась в зале и, открыв орган, хорошенько заглянула внутрь, как некогда в церкви Кростуэйта,[38] где тоже был орган, то обнаружила, что все внутри там разрушено и сломано, хотя снаружи все было красиво и в порядке; и тогда, несмотря на полдень, мурашки побежали у меня по телу, я захлопнула орган и опрометью кинулась в свою ярко освещенную детскую, и какое-то время после этого мне не хотелось слышать музыку, во всяком случае не больше, чем Джеймсу и Дороти.
Тем временем мисс Розамонд становилась всеобщей любимицей. Старым леди нравилось полдничать вместе с ней; Джеймс стоял за креслом мисс Фернивалл, а я, как и положено, за креслом мисс Розамонд; после полдника она обычно играла в углу большой гостиной тихо, как мышка, пока мисс Фернивалл спала, а я ела на кухне. Но потом она с явным удовольствием возвращалась ко мне в детскую, потому что, как она говорила, мисс Фернивалл такая грустная, а миссис Старк такая скучная; мы же с ней были довольно веселыми, и мало-помалу я перестала обращать внимание на те странные звуки музыки, от которых не было вреда, коль скоро мы не знали, откуда они берутся.
Та зима была очень холодной. В середине октября начались морозы и длились много-много недель. Помню, как однажды во время обеда мисс Фернивалл посмотрела тяжелым грустным взглядом на миссис Старк и сказала со странным значением в голосе: «Боюсь, нас ждет ужасная зима». Но миссис Старк сделала вид, что не слышит, и заговорила очень громко о чем-то другом. Что до нас, то нам с маленькой леди мороз был не страшен. Когда было сухо, мы забирались на крутые горки за домом и поднимались на холмы, довольно голые и мрачные, и там бегали наперегонки под колким студеным ветром; а однажды спустились вниз новой тропинкой, которая шла мимо двух старых искривленных остролистов, росших на полпути от восточной стороны дома.
Но дни становились все короче и короче, и старый лорд — если это был он — играл все грозней и печальней на большом органе. В одно из воскресений после полудня — должно быть, это было в конце ноября — я попросила Дороти присмотреть за маленькой мисс, когда та выйдет из большой гостиной, после того как мисс Фернивалл ляжет чуток вздремнуть, поскольку было слишком холодно брать малышку с собой в церковь, а я хотела туда сходить. И Дороти довольно охотно согласилась — она так любила ребенка, что, казалось, все будет хорошо; а я с Бесси бодро отправилась в путь, хотя темное небо тяжело нависло над белой землей, будто ночь не кончалась, и воздух, хоть и недвижный, покусывал морозцем.
— Скоро будет снегопад, — сказала мне Бесси. И точно, пока мы были в церкви, большими тяжелыми хлопьями повалил снег, да такой густой, что почти залепил окна. Он перестал идти еще до того, как мы вышли из церкви, и лежал мягким, толстым, пушистым ковром, когда мы ступали по нему, направляясь к дому. Не успели мы вернуться в залу, как взошла луна, и, думаю, было даже светлее — отчасти из-за луны, отчасти из-за белого слепящего снега, — чем когда мы шли в церковь где-то между двумя и тремя часами. Я не сказала вам, что мисс Фернивалл и миссис Старк никогда не ходили в церковь; они обычно вместе читали молитвы в своей монотонной мрачной манере — казалось, им не хватало воскресенья для работы над гобеленом.
Отправившись на кухню за мисс Розамонд, чтобы взять ее наверх, я не очень удивилась, когда Дороти сказала мне, что малышка осталась со старыми леди и не пришла, как я ей наказывала, на кухню после того, как устанет от своего хорошего поведения в большой гостиной. Я сняла верхнюю одежду и отправилась искать ее, чтобы накормить ужином в детской. Но когда я вошла в ту самую уютную гостиную, там сидели две старые леди, тихие и спокойные, изредка обмениваясь словом-другим, и вид у них был такой, будто веселой и светлой, словно лучик, мисс Розамонд здесь не было и в помине. Все же я подумала, что она, возможно, прячется от меня (это было одной из ее милых привычек) и что она попросила их сделать вид, будто они ничего о ней не знают, и я тихо пошла, заглядывая то под диван, то под стул, чтобы она подумала, будто я ужасно напугана, поскольку не могу найти ее.
— В чем дело, Эстер? — сухо спросила миссис Старк. Я не знаю, заметила ли меня мисс Фернивалл, — как я говорила вам, она была очень глухой и сидела совсем неподвижно, рассеянно глядя на огонь с этим своим выражением безнадежности на лице.
— Я ищу мою маленькую Рози-Рози, — ответила я, все еще думая, что девочка где-то совсем рядом, только я ее не вижу.
— Мисс Розамонд здесь нет, — сказала миссис Старк. — Она ушла больше часа назад к Дороти. — И она отвернулась и снова стала смотреть на огонь.
Тут мое сердце упало, и я пожалела, что оставила без присмотра мою ненаглядную. Я вернулась к Дороти и сказала ей о малышке. Джеймс отлучился на день, так что мы втроем — она, я и Бесси — взяли фонари и отправились сначала в детскую, а потом блуждали по всему этому огромному дому, зовя и уговаривая мисс Розамонд покинуть свое укромное местечко и больше не пугать нас до смерти такими выходками. Но в ответ не раздалось ни слова, ни звука.
— Ой! — сказала я наконец. — А не могла ли она попасть в восточное крыло и там спрятаться?
Но Дороти сказала, что это невозможно, потому как даже она сама никогда там не бывала; двери в том крыле всегда заперты, а ключи, как она считает, находятся у мажордома милорда; во всяком случае, ни она, ни Джеймс никогда их не видели. Тогда я сказала, что вернусь и проверю, не спряталась ли она все-таки в гостиной, тайком от старых леди; и если я найду ее там, сказала я, то хорошенько отшлепаю за все мои страхи, которые из-за нее пережила; но, конечно же, я этого бы не сделала. И вот я вернулась в западную гостиную, сказала миссис Старк, что мы нигде не можем найти девочку, и попросила разрешения осмотреть всю мебель, так как подумала, что она, быть может, заснула где-нибудь в теплом укромном уголке. Но увы! Мы все осмотрели, мисс Фернивалл встала, вся дрожа, и тоже принялась искать, но малышки нигде не было; затем все, кто находился в доме, снова отправились на поиски и заглянули во все места, которые мы раньше проверили, но никого не нашли. Мисс Фернивалл так трясло и колотило, что миссис Старк отвела ее обратно в теплую гостиную, но прежде они взяли с меня обещание показать им малышку, как только она найдется. Ну и денек выпал! Я уже стала думать, что не найду ее вовсе, когда мне пришло в голову выглянуть в большой двор перед фасадом, весь покрытый снегом.
