Федор Решетников - Подлиповцы

– Кажись, сюда теперь? – спрашивал один лоцман.

– Нет, не сюда, а сюда, – говорит другой лоцман.

– Накося! Теперь по этой, по левой, надо: тут село будет, – говорит третий.

– Эво! Што у те шары-те чем заволокло? Вот как подем по этой, по правой, – тут и будет деревня, три версты и всего-то! – говорит второй лоцман.

– Молчи! Тебе бают – село, а ты баешь – деревня…

– Медведь ты раменской!.. Тебе говорят – деревня… как войдем в нее, и сворачивай налево, – говорит четвертый лоцман.

– Да будьте вы прокляты, лешие! Привычки у вас нет, обычаю… Мы десять годов по эвтой дороге хаживали. Черти вы дьявольские! – ругается второй лоцман. Остальные лоцманы задумались: а что, если он правду говорит?

– Смотри, не обмишурься… Право, знать, эта дорога-то? – говорит первый лоцман. Часть бурлаков (бывалые) пристает ко второму лоцману и говорит:

– А, бат, дорога-то налево. Веди! – К ним пристает еще человек тридцать. Пристают и остальные. Начинается брань беспощадная, крик…

– Что, братцы, горло дерете? Коли вы другую дорогу знаете, – пошли… Мы восьмой год ходим, знаем…

– И я восьмой! И я шестой!.. – кричат остальные путеводители.

– Ты веди толком! – кричит Пила.

– А я уйду тожно! – кричит первый лоцман.

– Ну, и иди, черт! што пристал? – кричат бурлаки.

– Ребя! валяй его?.. бей!.. Первого путеводителя окружает человек сорок. Он старается всех урезонить. Бурлаки не верят. Остальные лоцманы-путеводители идут по левой дороге. За ними идут и прочие. Попадается им крестьянин с дровами. Он знает, кто это люди.

– Эй, братан! эта дорога на Чусовую? – спрашивает крестьянина один из лоцманов.

– А вы бурлачить?

– Бурлачить.

– Э! Ступай вкось, там и будет река Яйва.

– Вре! А мы ее не прошли?

– Послезавтра будет.

– Ах, ты (следует непечатная брань), да ведь Яйва в Каму бежит?

– А куды не то?.. Кама-то эво што… Вы бы и шли по Каме.

– А ништо, подем по Каме! – говорит один лоцман.

– Ступай. Эдак мы скоро придем; там еще будет Косьва да Усьва, а потом Чусова.

– Ну, и подем. Тронулись по левой дороге. Пришли в деревню. Ночевали. Утром тронулись в путь по правой дороге. К вечеру пришли в эту же деревню… Ночевали. Утром пошли по левой дороге.

– Ишь ты, леший! – ворчат бурлаки. – Да ведь мы были ту тока?

– Где, в деревне-то?

– Ну!

– Слеп! Деревня-то совсем другая: в той семь домов, а в этой восемь, – говорит один лоцман. Бурлаки верят и нe верят. Лоцмана спорят и все-таки идут вместе все. Наконец пришли и к Яйве. Река не широкая, покрытая льдом, занесенным снегом.

– А это што? – спрашивает Пила, указывая на пространство, занимаемое рекой.

– Это река, бают, – отвечают ему бурлаки. – Кама? – спрашивает Пила.

– Нету. Кама вон де, – указывая рукой на север, говорит бурлак. Пила дивится. Все стоят на берегу реки и спорят, как идти: направо по речке или налево.

– Мы, таперича, как подем налево, и Чусова будет, – говорит один лоцман, – олонись я не был здеся, – добавляет он.

– Ну, это ошшо тово оно… – говорит другой лоцман.

– Вот если бы таперича вскрылась река, да барки бы если пошли, ну и узнал бы, в кою сторону путь держать, – говорит первый лоцман. Холодно. Все опускаются на лед; всех продувает ветер. Идут кто направо, кто налево, кто за реку. Все тонут в снегу и ворчат.

– Да вы ладом ведите! По Яйве-то никто не бурлачит, и мы в Яйве-то ни разу не шли, а переходили только, – ворчит один бурлак. Лоцмана ведут всех узенькой дорожкой, попавшейся за рекой. Бурлаки радуются. Пришли в деревню к вечеру. Поели, выспались, утром тронулись в путь. День шли хорошо, пели песни или молчали. К ним пристало несколько зырян. Увидев кучу бурлаков, зыряне спросили:

– Кыдче мунан (Куда пошли)?

– Бурлачить! – было ответом. Зыряне пристали, В толпе были тоже зыряне, и между ними завязался разговор.

– Илыся лок тысь (Издалека ли)?

– А Ежва, кырныш (Ежва – по-зырянски Вычегда, кырныш – ругань). Опять попалась река. Бурлаки обрадовались.

– Вот она, Чусовая-то!

– Вре! Экая махонькая?

– Эта, братцы, не Чусова, а Косьва. Там еще будет Усьва, вот по той мы и пойдем в Чусовую. Бурлаки успокоились, перешли реку и тихим шагом пошли за своими путеводителями. На третий день после перехода Косьвы вышла ссора. Все шли они по одной узкой дороге; ладно… Вдруг дорога разделилась на три части. По которой идти? Лоцманы забыли. Все стоят.

– По этой?

– Нет, по этой.

– Знаешь ты черную немочь! По этой… Лоцмана дерутся. Их окружают бурлаки.

– Бей ево!.. Вот так!.. ну-ко, ошшо! – слышится со всех сторон. Один лоцман убежал по левой дорожке. Его пошел догонять другой лоцман. Половина бурлаков идут за этими лоцманами. Два оставшиеся лоцмана уговаривают остальных бурлаков идти за ними.

– Пусть они пойдут по той! Уж как-то ли заблудятся, эво как! – говорит один лоцман.

– Ну, а ты и веди, коли мастер, а я пойду с ним… – говорит другой лоцман.

– И черт тебя бей! А мы как раз дойдем и по своей… Бурлаки советуются, как им идти.

– Те, поди, ладно идут, а мы-то как?

– Подем тожно с ним. Однако лоцманы ведут своих товарищей по той дороге, по которой ушла недавно половина бурлаков. Прошли с версту, а тех бурлаков не видать. Прошли они две дороги, наконец на третью свернули и пошли.

– Куды же те-то побегли?

– Черти… – ворчат лоцманы.

– Надо бы нам поворотить по той дороге, что впервые попали.

– Кто ево знат… И места все другие, ни разу не был здеся.

– И я тоже. Вот подошли они к большому полю. Дорогу занесло снегом; ветер сильный, резкий. Бурлаки ругаются и идут по полю, оставляя за собой следы большими зигзагами. Идут они час, все нет конца. «Что за черт?» – ворчат бурлаки. Их обуяла лень… Идти не хочется, а хочется поспать. Останавливается один бурлак, за ним останавливаются все. Садится один на снег, все садятся. Развязывает котомку один, все развязывают свои котомки.

– Подем назад! – кричат один.

– Аида! – кричат двадцать человек.

– Баял, не ходи с ним!.. – ворчит Пила.-А пошто назад-то?

– А пошто? А подем… – было ответом.

– Братцы, пойдемте, ночь, поди, скоро. Бурлаки боятся ночи.

– А ты веди, пес! – кричит Пила. – Куда ты завел в эку чучу!

– Пырни ево! пырни! – кричат бурлаки на лоцмана.

– Пойдемте! право, скоро конец, за этим полем и конец.

– Помрем! – говорит Пила.

– Не помрем, а река будет. А назад подете, заблудитесь.

– Ну и подем. Уж много шли, ишшо подем, – говорит Пила. Все идут. Посыпал снег, ветер стих. Снег залепляет глаза, только и видно, что снег да товарищей, а что крутом товарищей – бог весть. Бурлаки злятся, смотрят на свою одежду, она в снегу, словно в муке купались. Все устали.

– Ребя, вон лес! – кричит один из толпы. Все повеселели. Бродят около лесу и блуждают. Отыскали дорогу к ночи, спустились под гору и под горой уснули. Закусивши утром, опять идут, дорога опять делится на две дороги. Просто черт знает что такое.

– Ну уж и времечко! Преж, как подешь, и конец скоро, а теперь сколь исходили… – говорит один лоцман.

– Оттово все, што не так пошли. Говорил, надо трактом идти, а то мало ли дорог-ту! – ворчит другой лоцман.

– Экие лешие, куды завели. Все леса да леса да горы какие-то. Эвон гора-то, чучела какая! – ворчат бурлаки.

– А мы подем на гору-то? Там, поди, баско! – говорит Сысойко.

– А и поди, попробуй!.. Там таперь видимо-невидимо медведев засело, – замечает Пила.

– Што медведи, волки, поди, стерелешивают (бегают)… Ужасти! – замечает бурлак.

– А што, бат, здесь, поди, много медведев?

– Столько – беда!

– Вре?

– Видал ономеднись. Стадо целое.

– Вре? И не съели? Бурлак-хвастун, не бывший никогда в этих местах, улыбается и того больше врет.

– Как хватил колом, вон эдаким, однако, – и издох, другого хватил – побежал, и те побежали.

– Вре?.. Ишь ты! Разговор идет о медведях, кто сколько на своем веку медведей убил. Всякий старается перебить товарища рассказом, кто врет, кто говорит правду. Больше всех врал Пила.

– Ты вот по-моему сделай, – говорил он. – Одново раза летом иду знашь, лесом; а лес-то – эво! не здешний, иное дерево и не охватишь, выше этова, густо… А со мной, знашь, лом был. Ну, иду да собираю грибы… Собирал такту, много набрал. Баско! и нашел на медведя, спит… А медведь-то – эво какой! Таких впервой увидел. Вот я, знашь, на цыпочках и побег к нему, и хлоп его по башке… и хлоп!.. И пику не дал!..

– Да он, поди, издохлой какой?

– Издохлой!.. Как бы не так! А пошто я ево хлестнул?..

– Значит, ты слеп был, или другое что… может, спугался?

– Ну уж, кто другой спугатся, а я – шабаш!

– Да он, поди, медведь-то, мухомора обтрескался!