Кодзиро Сэридзава - Книга о Человеке
Мне показалось, что этот голос пробудил меня ото сна.
В последнее время я, совершенно отказавшись от своего «я», радуюсь тому, что живу, воссылаю благодарность и всего-навсего исполняю долг, вмененный мне Богом, — пишу книгу и помогаю людям. Да еще, превозмогая себя, стараюсь следить при помощи газет, телевидения и радио за политическими и экономическими переменами в мире, о которых мне заранее поведал Бог.
Мне было давно уже сказано, что тридцатое декабря будет каким-то благим днем, поэтому я ждал его с замиранием сердца, но когда день настал, по своему неразумию поразился, узнав, что Бог приступает к перестройке сердец людей, изъеденных алчностью и эгоизмом, восседающих по всему миру на высокой горе. Чтобы наступила «жизнь, полная радости», люди прежде всего должны со всей искренностью обрести праведные сердца…
Итак, утром тридцатого я проснулся и услышал обращенный ко мне ласковый голос Великой Природы:
— В прошедшем году ты хорошо потрудился. Бог тобой доволен. Теперь отдохни пару деньков. Приберись хотя бы на письменном столе…
Действительно, ни в этот день, ни тридцать первого, ни первого никто не приходил. Даже живущие в Токио дочь и внучка, обе замужние, ко мне не заглянули. Поистине это были дни отдыха, которые мне ниспослала Великая Природа.
Несмотря на день отдыха, я, по своему обыкновению, с утра поднялся в кабинет. На глаза попалась пачка писем. В свое время я отложил их, с тем чтобы ответить, когда выпадет свободное время.
Взял одно. Отправитель — женщина из префектуры Аити, мне незнакомая. Впрочем, поскольку я стал забывать имена, возможно, мы с ней и встречались. В письме, прекрасно написанном, поднимались серьезные человеческие проблемы. Но, добросовестно прочитав его, я решил повременить с ответом.
Взялся за следующее письмо. Приблизительно то же. Когда закончил читать третье, вдруг посмотрел в окно. Было ясно, ни ветерка.
Привлеченный лучами солнца, я вышел в сад. Каждое утро младшая дочь, встав пораньше, приводит в порядок газон, поэтому сорняки не портят картины, но и без того деревья, тихо наслаждающиеся солнечными лучами, встретили меня улыбками и, не заговаривая со мной, казались воплощением умиротворения. Только две зимние камелии распустились алыми цветами.
Медленно пройдя шагов двадцать по саду, я решил вместе с деревьями принять солнечную ванну. В саду сушились два деревянных щита из ванной комнаты. Я сел на один из них и вытянул ноги навстречу солнцу, сиявшему с небес.
Потом я снял носки и еще дальше вытянул ноги, чтобы погреть ступни. Через какое-то время солнце внезапно заговорило со мной. Я удивился.
Поднял голову — прямо перед глазами в небесной синеве вырисовывался огромный лучащийся диск. Я изумился, а оно начало как ни в чем не бывало рассказывать о мире Бога.
Впервые солнце говорило со мной непосредственно, в душе у меня всплыли слова, сказанные гением Жаком, и я стал прилежно слушать.
Жак тогда сказал: благодаря тому, что начиная с двадцать третьего ноября я прошел мучительные духовные испытания и поднялся на третью ступень Божьего мира, я сильно возрос и приставленные до сих пор ко мне Небесный сёгун и ангелы бесследно исчезли, теперь я могу непосредственно говорить с Великой Природой.
Впервые получив реальное подтверждение словам Жака, я стал прилежно внимать тому, что говорило солнце.
Вскоре оно предупредило меня, что для моего здоровья следует перестать принимать солнечную ванну и вернуться в дом. К этому времени солнечный диск уменьшился примерно на половину.
Я немедля натянул носки, вернулся в кабинет и приступил к разбору писем. Скоро руки дошли до сегодняшней почты. Там, среди прочих, была открытка от моего молодого друга Б. В связи с трауром по старшему брату, умершему в ноябре, он, как принято, писал, что опускает поздравления с Новым годом.
Взглянув на открытку, я вспомнил, что и у меня в конце ноября умер родной старший брат Синъити, значит, и у меня траур, но при этом я не чувствовал ни печали, ни скорби.
В течение многих лет он доставлял мне сплошные хлопоты, а теперь, когда умер, и сам, должно быть, обрел покой. Вспоминая наши отношения, мне не в чем себя упрекнуть.
На третий день, первого января, хотя обычно в это время бывает ясно, неожиданно начал моросить дождь, было зябко и уныло.
Рано утром принесли увесистую пачку новогодних открыток. Дочь рассортировала их по адресатам, на мое имя было больше шестисот. Я молча просматривал их одну за другой, в душе поздравляя каждого отправителя с Новым годом. Не знаю, сколько прошло времени, когда дочь, сидевшая рядом и просматривавшая свои открытки, сказала:
— Если будешь посылать новогодние открытки, воспользуйся этими. Небось ни одной еще не послал?
На открытках, которые она мне дала, был красиво напечатан поздравительный текст, оставалось только вписать имя, и можно было сразу отправлять.
Хотел сказать: «Мертвым ни к чему», но вместо этого только поблагодарил. Вскоре дочь надписала открытки для господина Цуюки из Исэтана и моего благодетеля господина Окано и дала мне подписать. Благодаря чему в этот Новый год, по прошествии стольких лет, я вдруг ожил для двух моих знакомых. Какая глупость!
Второго января, утром, я получил предупреждение от Великой Природы:
— Три дня ты отдыхал, поэтому с сегодняшнего дня приступай к своим обычным обязанностям.
Тут я вспомнил, что, когда учился во Франции, рождественские каникулы тоже оканчивались первого января.
В этот день вновь было облачно, на душе тяжело, и все же в десять, как обычно, я поднялся в кабинет.
И вдруг Великая Природа дала наказ:
— Поскольку ты теперь можешь напрямую говорить с Великой Природой, ну-ка, попробуй, поговори с солнцем!
Однако мне совсем не хотелось ни о чем с ним говорить.
— Ты каждое утро бормочешь про себя, почему, несмотря на Новый год, облачно? Попробуй, спроси об этом у солнца. Ну же, позови его. Не пройдет и двух минут, как оно покажет свой лик.
Так подстрекаемый, я волей-неволей встал перед южным окном.
Прикинул место, где в это время должно находиться солнце — в это утро все небо было затянуто облаками. Наконец крикнул:
— Эй, солнце, покажись!
Не прошло и минуты, как облака в том месте, куда я нацелил взор, стали тоньше и появилось солнце. Я сразу заговорил с ним:
— Что же это за Новый год? Первого января — моросил дождь, второго — облачно… В чем дело? В прежние годы всегда было ясно…
— Это для того, чтоб одумались люди, изъеденные алчностью и эгоизмом, восседающие на высокой горе.
— Подобных людей этим не проймешь. А простые люди страдают, так что давай немедленно делай хорошую погоду!
— Но простые люди обрадуются хорошей погоде на Новый год и побегут на улицу. А когда облачно, они сидят дома и мирно празднуют в своей семье… Давай-ка лучше займись своей работой.
На этом наша беседа закончилась, но солнце отодвинуло густое облако и почти полчаса сияло, изливая лучи, после чего вновь спряталось в тучах, и весь оставшийся день было пасмурно. Те из живущих в Токио людей, кто взглянул в полдень второго января на небо, наверняка заметили это странное явление.
В тот день я благополучно завершил свой дневной долг и собирался уже на боковую, когда раздался телефонный звонок и в трубке прозвучала французская речь. Это был Айта, профессор университета К., который уехал в Америку, посчитав себя гражданином мира.
— С Новым годом, mon père.
— Сколько тебе будет в этом году? Желаю остепениться и тем утешить меня.
— Удивительно слышать от вас такое.
— Ты не знаешь сердца отца. Хотел бы перестать беспокоиться.
— Папа, не говорите по-стариковски… У вас такой бодрый, моложавый голос! Между прочим, я хотел вам сообщить, что сегодня с изумлением обнаружил: оказывается, в авторучке, которой я пользуюсь, тоже есть жизнь…
— Как, ты только что это узнал?.. Мне кажется, я тебе сто раз говорил. И не только в твоей ручке. Во всех вещах заключена жизнь. Как в людях, так и в деревьях пребывает жизнь, поэтому всем назначен свой срок. Ведь и твоя авторучка когда-нибудь выйдет из строя… Поэтому я волнуюсь и говорю, чтобы ты побыстрее остепенился. Не надо мешкать.
— Да, я понял. По поводу ручки напишу в письме. Спокойной ночи, mon père.
На этом телефонный разговор закончился, но я сожалел, что не расспросил его.
Вечно старики чем-то недовольны! — тяжко вздохнул я.
Минору Айта позвонил по поводу авторучки в самом начале нового года, но, точно в наказание за то, что я не воспринял наш разговор с должной серьезностью, на следующий день ко мне пришел странный человек, напомнивший мне об авторучке «Монблан», которой я с любовью пользовался лет тридцать назад.
