Михаил Салтыков-Щедрин - Том 11. Благонамеренные речи

Впервые — ОЗ, 1874, № 2 (вып. в свет 18 февр.), стр. 485–507, под заглавием «Благонамеренные речи. VII. (Продолжение той же материи)».

Заглавие «Кандидат в столпы» было дано рассказу в изд. 1876.

Рукописи и корректуры не сохранились.

Разночтения во всех трех отдельных прижизненных изданиях незначительны и относятся только к мелкой стилистической правке.

Рассказ «Кандидат в столпы» по своему сюжету непосредственно продолжает рассказ «Столп». Связь обоих рассказов Салтыков подчеркнул в журнальной публикации, где второй из них имеет подзаголовок: «Продолжение той же материи» и ссылку: «См. предыдущий № «Отеч. зап.». Еще более выявляет эту связь названия, данные обоим рассказам в отдельном издании.

Сюжет рассказа в основе своей автобиографичен: Чемезово во многом напоминает доставшееся Салтыкову по разделу 1859 года имение Новинки — и историю «ликвидации» этого имения (см. комментарий к рассказу «Столп»). Но Чемезово вместе с тем, и это главное, — типичный образ заброшенного после реформы помещичьего имения, ставшего объектом борьбы новоявленных хищников. Подобно городу Т*** в рассказе «Столп», Чемезово представляет собой ту почву, на которой закладывали основу своего процветания будущие деруновы, где выкристаллизовывались многочисленные «оттенки любостяжания». Один из этих оттенков демонстрирует «кандидат в столпы» — «Заяц из Долгихи», посредник-маклер по устройству сделок между помещиками и покупщиками их земель — фигура новая в русской деревне. Здесь это эпизодическая фигура, в рассказе «Отец и сын» она будет показана в полный рост в образе другого «кандидата в столпы» — Стрелова. Центральная трагическая тема рассказа «Кандидат в столпы» — повседневное, ставшее «простым обрядом», потрясание общественных основ, прикрываемое «благонамеренными речами» «столповой морали».

Горе «дуракам»! — Салтыков напоминает читателю лейтмотив «благонамеренных речей», с которых начал цикл (см. «В дороге»).

Горе «карасям», дремлющим в неведении, что <-..> их назначение <…> служить кормом для щук… — На тему этой «благонамеренной» сентенции Салтыков в 1884 году напишет сказку «Карась-идеалист» (т. 15 наст. изд.).

…нужно принадлежать к числу семи мудрецов… — Полулегендарные мудрецы Древней Греции, жившие в VII–VI веках до н. э. и излагавшие свои мысли в кратких образных изречениях (гномах).

…я нахожу своего противника вооруженным прекраснейшим шасспо, а сам нападаю на него с кремневым ружьем, у которого <…> вместо кремня <…> чурочка. — Шасспо — нарезное ружье, изобретенное в 1866 году французским рабочим и названное так по его имени. Чурочка вместо кремня — отзвук событий периода Крымской войны, когда подрядчики и интенданты-хищники поставляли и такие ружья.

«Куплю я себе подмосковную!» <…> На проданный мне лес любуюсь, но войти в него не могу: чужой! — Автобиографический факт, связанный с покупкой Салтыковым в конце 1861 года подмосковного имения Витенево. Подробнее см.: «Салтыков в воспоминаниях», стр. 651 и 835.

Памятны мне «крепостные дела» в Московской гражданской палате. — «Крепостные дела». — До введения нотариального положения 1866 года так назывались юридические акты о переходе вещных прав на недвижимость (купчие, закладные и др.). Акты эти совершались «у крепостных дел», которые находились при палатах гражданского суда (до судебной реформы 1864 года — высшее губернское учреждение по имущественным делам). В автобиографическом плане Салтыков вспоминает здесь о покупке имения Витенево. Покупка оформлялась в Московской гражданской палате. Описание этого учреждения — один из множества примеров уловления Салтыковым «политики в быте», о чем писал Горький.

Здесь стригут и бреют и кровь отворяют! — Обычная надпись у входа в цирюльню.

Жемчуг бурмицкий — отборный крупный жемчуг правильной формы и чистой воды.

Это косвенный налог на ваше невежество! — Цитируются рассуждения адвоката — персонажа очерка «Опять в дороге», в журнальной публикации предшествовавшего «Кандидату…» (см. стр. 238 и след.).

…в Филшщево съездим, лес посмотрим… — О Филипцеве см. во вводной части примечаний к рассказу «Столп».

Зрелище этих богатств поколебало и меня <…> Но ведь <…> надобно беспокоиться… — Аналогичную картину рисовал Энгельгардт в очерках «Из деревни»: «Владельцы лесов, помещики, поправили свои дела. Дрова дадут возможность продержаться еще десяток лет <…> те же, которые поблагоразумнее, продав леса, купят билетики и будут жить процентами, убедившись, что не господское совсем дело заниматься хозяйством» (ОЗ, 1872, № 6, отд. II, стр. 180).

Смотрят, уставив брады, да умозаключают каждый сообразно со степенью собственной невежественности! — «Сердцеведцев», то есть штатных и добровольных осведомителей политической полиции в пореформенной деревне, Салтыков сравнивает с боярами допетровской Руси, которые заботились только о своих привилегиях и попусту сидели в Думе, «брады свои уставя», потому что «многие из них грамоте не ученые и не студерованные» (Г. Котошихин. О России в царствование Алексия Михайловича…, СПб. 1840, стр. 19).

Моветон — дурной тон (франц. mauvais ton).

…пошла писать губерния. — Так сказано в гоголевских «Мертвых душах» (т. I, гл. VIII) о провинциальном бале у губернатора. Салтыков употребляет это ставшее крылатым выражение в эзоповском смысле: посыпались доносы местных «сердцеведцев».

…и в Р., и в К., и в Т. — Биографический комментарий раскрывает эти инициалы как относящиеся к Ростову, Калязину и Талдому.

…невинно падшим объявлялся! — См. прим. к стр. 38.

Превращение*

Впервые — ОЗ, 1875, № 4 (вып. в свет 25 апр.), стр. 337–364, под заглавием «Благонамеренные речи. XV».

Рукописи и корректуры не сохранились.

В изд. 1876 рассказу было дано заглавие «Превращение», к фамилии адвоката Легкомысленного добавлено имя Евгений.

Разночтения в текстах всех трех отдельных прижизненных изданий незначительны.

«Превращение» в порядке написания и первопечатной публикации «Благонамеренных речей» заключало серию очерков и рассказов, посвященных исследованию «собственнического союза»: «В дороге», «Опять в дороге», «Столп», «Кандидат в столпы», «Кузина Машенька», «Отец и сын». Среда пореформенных сельских и провинциальных толстосумов служила одним из источников формирования крупных дельцов начала 70-х годов, О типичности «превращения» Дерунова свидетельствует судьба Губонина, выкупившегося в 1860 году из крепостных и вышедшего «чуть ли не из-за стойки питейного заведения» в «богатыри железнодорожного эпоса»[520]. «Отеч. записки» приводили губонинское «превращение» как пример того, что, «высасывая понемножку, кулак из крестьян может наконец развернуться, повести дело на широкую ногу», а «при ведении дела на широкую ногу грязная, грубая сторона операции высасывания не бросается так в глаза»[521]. Вместе с тем «отвлеченный грабеж» «превратившихся» деруновых все больше приобретал характер тунеядства, хищничества, лишался всяких признаков «труда», «дела». Откровенный рассказ Зачатиевского в конце «Превращения» об уголовных деяниях Дерунова возвращает нас к финалу рассказа «Столп» с его выводом: «Дерунов не столп».

К. — Биографический комментарий устанавливает в данном случае связь этого сокращения с Калязином, уездным городом Тверской губернии (см. также «к-скиий помещик» и др.). В очерке «Отец и сын» Калязин и Углич — уездные города, связанные с биографией Салтыкова— упомянуты под своими полными названиями (см. стр. 213).

…об концессии хлопотать… — о концессии на строительство железной дороги. «Концессионному» ажиотажу в этой области посвящены многие страницы в «Дневнике провинциала в Петербурге» (т. 10 наст. изд.).

…сама с «калегвардами» разговаривать осталась. — Кавалергарды («калегварды») — офицеры кавалерийского гвардейского полка, принадлежали к самым знатным фамилиям, несли службу в царском дворце. Но в салтыковской сатире слово «кавалергарды» используется часто, как и в данном случае, для общего обозначения петербургской «золотой молодежи», преимущественно военной, — полностью безыдейной, пошлой, интересующейся только женщинами и вином.