Михаил Салтыков-Щедрин - Том 11. Благонамеренные речи
Впервые — ОЗ, 1874, № 1 (вып. в свет 21 янв.), стр. 239–268, под заглавием «Благонамеренные речи. VI».
Заглавие «Столп» дано в изд. 1876.
Сохранилась наборная рукопись ОЗ, во многих местах правленная автором. Приводим шесть вариантов первоначального слоя рукописи.
К стр. 110. История «кандауровского барина» начиналась и продолжалась иначе: вместо абзаца «Кандауровского барина чуть-чуть не увезли-с» было «Кандауровского барина увезли».
На той же стр., в абзацах «Неизвестно-с…» и «Поступков не было…», вместо «господин становой» было «господин исправник».
Там же, в абзаце «Поступков не было…», после слов «а ни с кем не знакомится, книжки читает», было «— Увезли-с».
В том же абзаце текст «так и ожидали, что увезут! <…> и айда в Петербург-с!» вставлен позднее.
К стр. 114, после абзаца «— Какая красота!..»: Я еще ребенком помню, как Прохор Лукьяныч… (см. текст варианта ниже).
К стр. 117, после абзаца «И этот-то щеголь…»
Он прежде в золотарях при губернском правлении служил и там-то должно быть, уловил тайны психологии!
Сличение рукописи с первопечатным текстом обнаруживает, что в не дошедшей до нас корректуре автором была сделана небольшая правка текста.
«Столп» — первый из двух рассказов в «Благонамеренных речах» (второй— «Превращение»), посвященный Осипу Дерунову, одной из наиболее ярких и завершенных фигур в салтыковской галерее сельской и провинциальной буржуазии — «чумазых», — быстро поднимавшейся на дрожжах послереформенного экономического развития из среды зажиточного крестьянства и уездного мещанства.
В рассказе художественно обобщены воспоминания и впечатления Салтыкова, связанные во многом с собственной биографией и относящиеся к местам и людям Тверской губернии, известным ему с детских лет. Как всегда, однако, у писателя «свое» перемешано в рассказе с «чужим», «а в то же время дано место и вымыслу» (из прим. Салтыкова к началу «Пошехонской старины»; т. 17 наст. изд.).
Описывая в самом начале рассказа «родовое наше имение Чемезово», слывшее в былые годы «золотым дном», Салтыков вспоминает о старинном центре родовой вотчины своих отцов и дедов, селе Спас-Угол Калязинского уезда, где он родился и где прошли его детские годы. Но несколько дальше в том же рассказе, а также в рассказе «Кандидат в столпы», там, где возникает и получает разработку тема «ликвидации» Чемезова, под этим же названием обобщаются воспоминания и впечатления Салтыкова, связанные с другим имением и его судьбой, весьма характерной для общего процесса распада дворянско-помещичьего хозяйства. «Строительный материал» рассказа в этой его части, так же как и в рассказе «Кандидат в столпы», во многом заимствован из истории того имения обширной салтыковской вотчины, которое принадлежало в былые годы Анне Васильевне и Марье Васильевне Салтыковым — теткам писателя. В это небольшое имение того же Калязинского уезда Тверской губернии, что и Спас-Угол (в 35 верстах от него), входили деревня Новинки, где был обветшалый «господский дом», сельцо Мышкино и лесная дача Филипцево. Под названием «Уголок» это имение «тетенек-сестриц» описано в гл. VII «Пошехонской старины».
С личными воспоминаниями Салтыкова связана также фигура старика Лукьяныча в комментируемом рассказе. Имя старосты Новинок Прохора Лукьянова упоминается в хозяйственных бумагах отца Салтыкова, Евграфа Васильевича[514]. В первоначальном слое рукописи рассказа «Столп» к характеристике Лукьяныча относились следующие открыто автобиографические строки, потом зачеркнутые и не попавшие в печать, но впоследствии развернутые в упомянутой гл. VII «Пошехонской старины»:
«Я еще ребенком помню, как Прохор Лукьяныч у покойниц-тетенек старостой служил. Тетеньки у меня были две барышни-сестрицы, которые не слишком налегали на крестьян, но зато донимали их богомольями. Бывало, каждый поминальный день наварят кутьи и рассылают ее по монастырям да по родным. Рабочая ли пора, гулящее ли время — бежит мужик верст за сорок, держа на весу тарелку с кутьей, обернутую в салфетку. Обычай этот всегда возбуждал негодование Лукьяныча, который каждый день бранился за это с тетеньками».
(Место это следовало в рукописи за абзацем на стр. 114 «Какая красота…».)
В 1859 году имение Новинки перешло в общее владение Михаила Евграфовича и Сергея Евграфовича Салтыковых. В 1861 году крестьяне деревни Новинки были переведены на выкуп. Оставшаяся же после выкупа в распоряжении владельцев земля, кроме лесной дачи, пустоши Филипцево (100 десятин), была «продана крестьянину той же деревни Софрону Осипову с товарищами…». Впоследствии и Филипцево было описано и продано с аукционного торга за неуплату Михаилом Евграфовичем долга матери. Чтобы «дача» не пошла за бесценок на торгах, ее купил за 2800 рублей и затем продал за 5000 рублей брат, Сергей Евграфович. Этими двумя продажами земельные владения Салтыкова и его брата, находившиеся в Тверской губернии и принадлежавшие к родовой вотчине, были полностью ликвидированы. Они перешли в руки местной сельской буржуазии, состоявшей из бывших крепостных крестьян помещиков Салтыковых.
Приведенная справка, сведения для которой заимствованы из собственноручной записки Салтыкова о своих имениях[515], показывает, как близко следует местами Салтыков в своем рассказе за фактами имущественной биографии своей семьи и собственной. Даже цифра, которую Дерунов называет за предлагаемую ему помещиком землю — «пять тысяч», — в точности соответствует той, за которую была продана пустошь Филипцево, упоминаемая под этим своим названием в рассказе «Кандидат в столпы».
Имя «героя» рассказа — Осип — явно взято от отчества упомянутого выше Софрона Осипова, покупщика земель Салтыкова. Фамилия же Дерунов, столь соответствующая хищнической природе этого персонажа, заимствована, по-видимому, со страниц «Отеч. записок». Она принадлежала некоему провинциальному публицисту и не раз упоминалась Михайловским в его «Литературных и журнальных заметках» как раз в то время, когда Салтыков работал над «Благонамеренными речами»[516].
Свободно соединяет в своем рассказе Салтыков и другие «материалы», восходящие как к воспоминаниям его детства и юности, так и к недавним поездкам в родные места[517]. Так, топонимическое сокращение Т ***, обозначающее место, где у Дерунова был постоялый двор, на котором останавливался в годы своего учения в столицах, при поездке на каникулы, автор повествования, раскрывается реально-биографическим комментарием на основе анализа салтыковских описаний и характеристик одновременно как богатое торговое село Талдом и уездный город Калязин. Оба эти пункта находились поблизости от Спас-Угла. Через Талдом Салтыков ездил на каникулы домой из Москвы, в годы ученья в тамошнем Дворянском институте. В годы же пребывания в Царскосельском лицее путь Салтыкова из Петербурга в Спас-Угол — «несколько дней тряской и бессонной дороги» — проходил через Тверь и Калязин.
Приведенные и другие возможные здесь справки биографического комментария устанавливают реальные источники начатой Салтыковым работы по созданию галереи образов новых «столпов» русской жизни и вместе с тем показывают широту и глубину художественно-публицистического обобщения этих источников.
Современники сразу же оценили типичность и социальную содержательность образа Дерунова. Известный криминалист профессор А. П. Чебышев-Дмитриев отмечал, что в рассказе «Столп» Салтыков «мастерской кистью» вывел «кулака-мещанина» в ранге «охранителя и столпа»[518]. А несколько позднее К. Арсеньев писал: «Чтобы понять вполне значение Дерунова, необходимо припомнить, что этот образ создан в 1873 году, когда «столпы» только что нарождались в действительности, когда свежеиспеченное сословие «мироедов», крупных и мелких, начинало лишь расправлять свои крылья и не успело еще сделаться предметом всестороннего изучения. Г-ну Салтыкову удалось заглянуть в процесс образования типа, финансировать его черты в самый момент их зарождения <…> Мы видим здесь с поразительною ясностью, каким образом сатира может прийти на помощь социологии, указать ей путь и тему для исследования»[519].
…преосвященный <…> в К — не обедню служил… — Здесь: К-н — Калягин и его Троицкий монастырь. Колокольня монастыря была высокая, оказавшись ныне в зоне затопления, служит маяком на Угличском водохранилище.
…сигнации были, а теперьче на серебро счет пошел… — Финансовая реформа 1839 года устанавливала серебряный рубль в качестве государственной денежной единицы взамен ассигнации: 1 р. серебром приравнивался к 3 р. 50 к. ассигнациями.
