Вулф Том - Мужчина в полный рост (A Man in Full)
— Кенни, я меньше всего хочу тебя подставлять.
— Забей. Гони, не спи, братишка! Рано или поздно эти лысые суки в костюмах меня тоже поимеют.
— И все-таки я не хочу, чтобы это случилось из-за меня.
— Забей, братишка. Нельзя же всю свою гребаную жизнь перед ними расстилаться.
— А по телевизору часто говорили о… — Конрад хотел сказать «обо мне», но передумал, — обо всем этом?
Кенни расхохотался.
— Да, приятель, дней шесть или семь ты был знаменитостью, можешь мне поверить! Да-а-а, старичок! Ни за что б не подумал, что ты такое исчадие ада. Оказывается, ты попал в Санта-Риту за «физическое насилие при отягчающих обстоятельствах» — избил служащего на ремонтной стоянке и довел его до инфаркта, от которого бедняга чуть не умер. И снимок показали — это ты-то, наш нудный старичок, единственный во всей Морозилке Самоубийц такой правильный, что ворочал восьмидесятифунтовые ледяные глыбы и при этом еще умудрялся думать о жене и детях. Я ржал как обкуренный.
— Они сказали, что я совершил побег или что?
— Ща, дай вспомнить… Сначала охрана недосчиталась двадцати или тридцати заключенных. Просочились за ограду, проволоку и всякую другую фигню. Санта-Риту будто… корова языком слизала. Почти сразу переловили всех, кроме, кажется, девяти, и тогда стали показывать фотографии. Тут я тебя и увидел по ящику. Ты был единственный белый в этом слайд-шоу. Был еще китаец в больших очках. Остальные все из Восточного Окленда. Трех из них поймали потом в Плезантоне. Как три оклендских братка могли двое суток кантоваться в Плезантоне, я понятия не имею, однако им это удалось. Потом в Мартинесе поймали китайца, а еще четверых братков — в Окленде. Остался только ты. Парень, ты стал звездой! Я чуть не…
Монотонный механический голос попросил доплатить. Конрад кинул несколько монет.
— Слушай, я чуть не лопнул от хохота! Если б меня спросили, кто из Морозилки мог бы попасть в беглые заключенные, про тебя я подумал бы в последнюю очередь! Старик, мы в Морозилке три недели подряд только о тебе и говорили!
— А что ребята думают обо всем этом?
— Ты крут, Конрад, мы гордимся тобой! Ты всем утер нос, ты, один из наших! Мы все время болели за тебя! И сейчас болеем!
— О господи… Скажи нашей подруге в Окленде, что она потрясающий человек. Все получилось в точности так, как она сказала. Ее люди замечательные, честные ребята. И передай тому парню, что меня с ней познакомил, — он тоже замечательный. Без тех… средств, которыми он меня снабдил, я просто пропал бы.
— Ты сейчас в том месте, о котором она говорила?
— Да. Скоро перееду, хотя проблем никаких. Как только найду работу, сразу расплачусь с этим парнем.
— Да не парься ты, Конрад. Он не потеряет из-за этих денег сон и аппетит, это уж точно. Гони, не спи!
— Кенни… тебе удалось поговорить с Джил?
— Да. Я ей позвонил, как только ты… как только я смог. Рассказал ей — ну, все, что ей нужно знать.
— Она поняла, кто ты?
— Вроде да. Вроде она сказала, что ты ей когда-то говорил обо мне.
— Что она еще сказала? Как она отнеслась к…
— Вообще она мало что говорила. Так удивилась, что, по-моему, не знала, что сказать. Помню, спросила: «Он вернется домой?»
— И что ты ответил?
— Ответил, что, наверно, не сразу.
— А о детях она что-нибудь говорила?
— Не-а, да мы ведь разговаривали-то минуту всего.
— Слушай, Кенни… вот что еще. Если можешь, позвони ей потом — просто скажи, что со мной все в порядке и я обязательно вернусь домой, когда дела немного поправятся. Скажи, что я целыми днями думаю о ней, о Карле и Кристи. Хотя знаешь что, Кенни? Я не могу вспомнить даже лица своих детей. В памяти будто солнце зашло, серые сумерки, вижу только две расплывчатые фигурки…. Нет, не слушай, лучше и не начинать… Да, еще хотел сказать тебе. В Санта-Рите я не раз думал о ребятах — о тебе, о Томе, об Энерджайзере, о Херби, о Нике Галстучнике. Помнишь, как мы собирали заказы для Санта-Риты?
— Угу, — сказал Кенни. — Никто не жалел, когда эта зараза развалилась после землетрясения. Я их стандартный набор всегда терпеть не мог.
— А помнишь восьмидесятифунтовые коробки с морожеными куриными ногами?
— Угу
— Так вот, в Санта-Рите мы только и жили, что на одних оладьях и этих куриных ногах. Каждый раз, когда трасти совал в дверное окошко тарелку с жареной курицей, я вспоминал, как садился на корточки у нижнего короба, ряд Б, ячейка девять, и тащил одну из восьмидесятифунтовых ледяных глыб.
— Знаешь, Конрад, может, это бред, но я тебе завидую. Не, кроме шуток. По крайней мере, ты живешь настоящей жизнью. Я вот кричу о всяких гонках, но на самом деле только таскаю на горбу дурацкие коробки. А ты живешь по полной, чем бы это ни оборачивалось. Клево же, блин!
— Кенни, это действительно бред. Уверяю тебя, в Санта-Рите нет никакой настоящей жизни.
— Но, по крайней мере, ты…
— По крайней мере — ничего клевого там нет, Кенни. Санта-Рита — сумасшедший дом с убийцами и бандитами, где человек живет, как дикое животное, которое вместе с другими животными загнали в одну бетонную коробку. Половина из них — сумасшедшие в буквальном смысле слова. Сидят в камерах и вопят: «Табле-етку… табле-етку… табле-е-е-е-тку…» До того докатились, что не могут без таблеток дотянуть до отбоя, а потом всю ночь кричат и стонут. И потом, ничего клевого тебе сейчас не нужно. Хватит уже. Тебе нужен нормальный жизненный план. Нужно посмотреть вперед хотя бы лет на пять, прикинуть основные цели, дорогу к их…
— Эй! — перебил его Кенни. — Узнаю нашего правильного Конрада! Опять ищет для меня верную дорогу! А я-то боялся, что у тебя крыша поедет от всего этого дерьма, — не, держится пока! Тот же старичок Конрад!
Всю обратную дорогу до улицы Медоу-Ларк с лица Конрада не сходила улыбка.
— Глэдис?
Только выговорив это в трубку, Роджер вспомнил, что еще ни разу не называл ее по имени. Но он был слишком взволнован, чтобы думать о тонкостях этикета. Рука, державшая трубку, так дрожала, что билась в ухо мелкими толчками. Нервы шалят, но на этот раз от приятных переживаний.
— Слушаю, — сказала Глэдис Цезарь.
— Это Роджер Белл. Я хотел бы поговорить с господином мэром. Думаю, он не захочет пропустить такой звонок.
— Да-да, мистер Белл, здравствуйте. Минутку, я посмотрю, свободен ли он.
Секунд через двадцать:
— Брат Роджер?
— Брат Уэс! Дело пошло. Мне только что позвонил наш приятель, парень «Шестьдесят минут». Он согласен.
— Отлично, брат Роджер! Просто потрясающе. Ты могучий боец! В каком он настроении?
— В ужасном, если честно. Голос у него был… прямо убитый, хуже некуда, — произнес Роджер трагическим басом. — Однако на способность торговаться это не повлияло. Он сказал, сделка вступит в силу, только когда мы докажем, что действительно можем повлиять на «ГранПланнерсБанк».
— Ну, сегодня уже поздно. Утром я им позвоню. Ты уверен, что он все сделает как надо?
— Определенно, Уэс. Пресс-конференция и все такое.
— Класс-класс-класс. Больше тебе скажу, Роджер, — ты оказал городу грандиозную услугу.
— Спасибо.
Роджер положил трубку и бросил взгляд на южную часть города со своего высокого кресла в «Ринджер Флизом энд Тик» на улице Пичтри. Сам того не замечая, он сделал глубокий вдох и расправил грудь. Могучий боец, только что выигравший схватку.
ГЛАВА 26. Рука об руку
Как Хэрри мог спокойно это слушать? Или у них такая манера подкалывать друг друга? Может, Джек Шелнат сейчас снова заглянет в дверь и скажет: «Шутка, Рэй!» Пипкас бросил взгляд на стеклянную стену кабинета, выходящую в коридор. Хэрри же продолжал лениво потягиваться в кресле, сцепив на затылке пальцы и выставив локти в разные стороны — черепа и кости на подтяжках так и ходили вверх-вниз. Пипкас ни за что не смог бы сейчас принять подобную позу, даже если бы кресло у него было с такой же мягкой, сливочно-бежевой, будто съедобной кожаной спинкой, как у Хэрри. До актерских способностей Зейла ему далеко.
— То есть как — «пока оставьте Крокера в покое»? — Пипкас стоял у стола коллеги из отдела проработки, недоуменно подняв руки и всем своим видом словно говоря: «Минутку… дайте опомниться! Да что ж это происходит?» Вслух он спросил: — Он как-то объяснил свое распоряжение?
Безмятежно развалясь в кресле, Хэрри ответил своим скрежещущим голосом:
— Ты же знаешь Плайерса, да? Это курьер, и только. Объяснения не по его части.
В штатном расписании банка Морган Плайерс значился как вице-президент, но фактически был адъютантом Артура Ломпри — спускал в отделы распоряжения высшего руководства.
— Он сказал, это решение на макроуровне.
— Решение на макроуровне? И что это значит?
