Полина [современная орфография] - Жорж Санд

VI

Монжене заметил, что Лоренция принимает меры к его удалению от Полины; также заметил, что Полина впадает в мрачную грусть. Он обратился к ней с расспросами, но ничего не узнал, потому что она была с ним осторожна, и они виделись только украдкой. Он видел только, что Лоренция, в искренней своей дружбе, присваивала себе власть над подругой, а Полина покорялась ей с досадой, едва удерживаемой. Он вообразил, что Лоренция мстит ей из ревности; он не мог думать, что предпочтение, оказываемое им другой, не изменит равнодушия Лоренции.

Он продолжал разыгрывать ту же фантастическую роль, с намерением несообразную, которая должна была оставить их обеих в неизвестности. Он нарочно не показывался им по целым неделям, потом вдруг появлялся часто, принимал вид беспокойный, показывал себя равнодушным, когда предполагали, что он раздосадован. Его нерешимость надоела Лоренции, а Полину приводила в отчаяние. Характер ее с каждым днем изменялся в дурную сторону. Она спрашивала себя: почему Монжене, показавший сначала столько усердия, теперь так мало старается победить препятствия? Она втайне злилась на Лоренцию за такое разочарование и не хотела понять, что ей оказали услугу, открыв ей глаза. Когда она спрашивала Монжене с притворным спокойствием о его частых отлучках, он отвечал ей наедине, что у него есть хлопоты, нужные дела, а в присутствии Лоренции он извинялся просто желанием уединиться или развлечься. Раз Полина, при г-же С**, присутствие которой казалось ей наказанием, сказала ему, что он должен быть влюблен в кого-нибудь в большом свете, ибо так редко показывается в обществе артистов. Монжене отвечал довольно грубо:

— Если бы и так, то какое вам дело до шалостей молодого человека?

В ту же минуту Лоренция вошла в гостиную и, взглянув на Полину, увидела на ее лице печальную и принужденную улыбку. Смерть была в душе ее. Лоренция подошла к ней и ласково положила руку ей на плечо. Полина, возвращенная к нежности страданием, в котором не могла обвинить свою соперницу, по крайней мере, в ту минуту, повернула голову и поцеловала руку Лоренции. Она, казалось, просила у нее прощения, что в душе ненавидела и оклеветала ее. Лоренция поняла ее движение вполовину и прижала свою руку сильнее к плечу бедной девушки в знак глубокой любви. Тогда Полина, удерживая слезы и с новыми усилиями, сказала ей с принужденной улыбкой:

— Я начинала бранить вашего друга за то, что он редко нас навещает.

Лоренция обратила на Монжене испытующий взор. Он принял ее строгость за женскую досаду и, подойдя к ней, сказал с выражением, от которого Полина затрепетала:

— И вы на меня жалуетесь, Лоренция?

— Да, жалуюсь, — отвечала Лоренция еще строже.

— Ну, так я утешаюсь, что выстрадал, находясь далеко от вас, — продолжал Монжене, целуя ей руку.

Лоренция чувствовала, что Полина задрожала.

— Вы страдали? — прервала г-жа С**, желавшая проникнуть в душу Монжене. — Минуту назад вы совсем не то нам говорили. Вы рассказывали о шалостях, которые утешали вас во время отсутствия.

— Я подделывался под ваши шутки, — отвечал Монжене, — но Лоренция не ошиблась бы в смысле моих слов. Она знает, что для человека, которому она оказывает уважение, нет уже шалостей и сердечных игрушек.

В это время его глаза горели необыкновенным огнем, и выражали не одно спокойное чувство дружбы. Полина следила за ее движениями, подметила его взор, и была поражена в самое сердце. Она побледнела и оттолкнула руку Лоренции грубо и горделиво. Лоренция изумилась, взором просила объяснения у матери, а та отвечала ей знаками. Через минуту они обе вышли и, взявшись под руку, пошли прогуливаться по саду. Наконец, Лоренция начала догадываться о гнусной тайне подлого любовника Полины.

— То, что я угадываю, ужасает меня, — сказала она с волнением своей матери. — В ужасе, я еще не верю…

— А уже я давно убеждена, — отвечала г-жа С**, — что он разыгрывает комедию, достойную презрения. Но его замыслы подымаются до тебя, а Полина принесена в жертву его честолюбивым намерениям.

— Так я все открою Полине, — сказала Лоренция, — но для этого я должна быть вполне убеждена. Я позволю ему идти вперед и выведу его на чистую воду, когда он сам попадет в западню. Он хочет вести со мной театральную интригу, очень простую и очень известную, так я буду отражать его теми же средствами, и увидим, кто из нас лучше сыграет комедию. Я никогда не думала, что он станет соперничать со мной, когда это не его ремесло.

— Поберегись, — сказала ей г-жа С**, — ты наживешь смертельного врага, и что еще хуже, литературного.

— И без того всегда есть враги между журналистами, — отвечала Лоренция. — Одним больше или меньше, все равно. Я должна спасти Полину, а чтобы она не вообразила измены с моей стороны, я сейчас расскажу ей все мои намерения…

— И потому они не удадутся, — прервала г-жа С**. — Полина связана с ним больше, чем ты думаешь. Она страдает, любит без ума. Она не хочет, чтобы ее разочаровывали. Она возненавидит тебя, если ты ее разочаруешь.

— Если так, пусть ненавидит, — сказала Лоренция, заплакав. — Скорее снесу горе, чем увижу ее жертвой коварства.

— В таком случае ожидай всего. Но если хочешь успеть, не говори ей ничего. Она все расскажет Монжене, и тебе нельзя будет поймать его.

Лоренция послушалась советов матери. До возвращения их в залу Полина и Монжене успели сказать между собой несколько слов, успокоивших бедную девушку. Полина была радостна и поцеловала подругу с таким видом, в котором проглядывали ненависть и насмешка триумфа. Лоренция скрыла свою жгучую грусть и вполне разгадала игру Монжене.

Не желая дать этому презренному человеку надежду, она стала подражать его обращению и прикрыла себя сеткой таинственных странностей. Она изображала то беспокойную меланхолию непризнанной любви, то насильственную веселость отважной решимости, потом впадала опять в глубокую тоску. Она не могла обратить на Монжене просительный взор и выбирала то время, когда Монжене наблюдал за ней, а Полина отворачивалась, и следила за ней глазами с нетерпением притворной ревности. Она так удачно изобразила лицо женщины отчаянной, но гордой, желающей скорее умереть, чем снести унизительный отказ, что Монжене с радостью забыл свою роль и занялся только разгадыванием ее роли. Его тщеславие объясняло ее согласно с его желаниями, но он не смел еще рисковать объяснением, потому что Лоренция не подала к тому явного повода. Хоть она и была превосходная артистка, однако же, не могла хорошо представлять лицо неправдоподобное, и однажды сказала своему другу Лавалле, которому ее мать