Бернарден Сен-Пьер - Поль и Виргиния. Индийская хижина
Итак, я провожу жизнь вдали от людей, которым хотел служить и которые преследовали меня. После того как я объездил бо́льшую часть Европы и некоторые области Америки и Африки, я поселился на этом острове, мало населенном, прельстясь его мягким климатом и уединенностью. Хижина, которую я выстроил в лесу под деревом, небольшое поле, возделанное моими руками, речка, протекающая у моей двери, удовлетворяют вполне мои потребности и стремление к счастию. К этим радостям я прибавлю несколько хороших книг, которые учат меня, как стать лучше. Они также заставляют служить моему счастию тот мир, который я покинул: они рисуют мне картины страстей, делающих такими несчастными насельников его; и когда я сравниваю их удел с моим, они позволяют мне наслаждаться счастием отрицательным. Подобно человеку, спасшемуся от кораблекрушения на скале, я созерцаю из своего уединения грозы, которые разражаются в остальном свете; мой покой даже усиливается при отдаленном шуме бури. С тех пор как люди не стоят больше у меня на пути, а я — у них, я перестал ненавидеть их; я их жалею. Если я встречаю какого-нибудь несчастливца, я стараюсь помочь ему советами, подобно тому как прохожий, на берегу потока, протягивает руку, несчастному, который тонет. Но обычно лишь невинность внимала моему голосу. Природа тщетно зовет к себе остальных людей; каждый из них представляет ее себе такой, какою ее изображают его собственные страсти. Он преследует всю свою жизнь этот обманчивый призрак, который заставляет его блуждать, и жалуется небу на ошибку, в которой он сам виноват.
Среди многочисленных несчастливцев, которых я не раз пытался вернуть к природе, я не встретил ни одного, который не был бы опьянен собственными страданиями. Сначала они слушали меня со вниманием, в надежде, что я помогу им достичь славы или богатства; но, видя, что я хочу лишь научить обходиться без этого, они находили, что я сам жалок, ибо не стремлюсь к их несчастному счастию; они хулили уединенную мою жизнь; они утверждали, что лишь они одни полезны людям, и старались вовлечь меня в свой водоворот. Но если я общаюсь с целым светом, я ведь не отдаю себя никому. Нередко я сам служу себе уроком. В спокойствии настоящего я обозреваю былые волнения моей жизни, которые мне казались такими ценными, — покровительство, богатство, положение, страсти и воззрения, из-за которых борются на всей земле. Я сравниваю всех этих людей, которые на моих глазах оспаривали друг у друга с яростью эти химеры и которых уже нет, с волнами моей речки, которые разбиваются, пенясь, о скалы русла и исчезают, чтобы не вернуться никогда. А меня, — меня спокойно влечет течение времени к океану грядущего, у которого нет берегов; и, созерцая действенную гармонию природы, я подымаюсь к ее творцу и надеюсь на лучший удел в ином мире.
Хотя из моего убежища, расположенного среди леса, нельзя заметить то множество предметов, какое видно нам с возвышенности, где мы сейчас находимся, все же и там есть привлекательные места, в особенности для человека, который, как я, любит скорее уходить в себя, нежели изливаться наружу. Речка, которая бежит у моей двери, пересекает по прямой линии лес, так что образует длинный канал, затененный деревьями с разнообразнейшей листвою: тут и татамаки, и леса черного дерева, и то, что именуется здесь яблочным и оливковым лесом; кущи пальм возносят здесь и там голые свои стволы, вышиною более ста футов, увенчанные купой листьев, и кажутся, поверх других деревьев, лесом, выросшим на другом лесе. Тут же лианы разных пород, переброшенные с дерева на дерево, образуют то арки из цветов, то длинные завесы зелени. Ароматный запах исходит от большинства этих деревьев, и их благовоние так впитывается даже в одежду, что человека, который шел через лес, узнаешь по запаху еще по прошествии нескольких часов. В пору цветенья можно подумать, что они покрыты снегом. К концу лета много пород иноземных птиц, руководимых непонятным инстинктом, прилетают сюда из чужих стран, из-за обширных морей, чтобы собирать зерна растений этого острова, и противополагают яркость своих красок зелени деревьев, потемневшей на солнце. Таковы, между прочим, попугаи разных пород и сизые голуби, которых именуют здесь голландскими голубями. Обезьяны, коренные обитатели этих лесов, играют в темных ветвях, на которых они выделяются своей серой или зеленоватой шерстью и совершенно черной мордой: одни из них висят на хвосте и качаются в воздухе, другие прыгают с ветки на ветку, держа детенышей в объятиях. Никогда смертоносное ружье не пугало здесь этих мирных детей природы. Здесь слышатся лишь крики счастия, неведомое воркование и щебет каких-нибудь птиц из южных стран, повторяемые вдали эхом лесов. Речка, что бежит, клокоча, по каменистому ложу меж деревьев, отражает там и тут в своих прозрачных водах почтенные их громады зелени и тени, равно как игры счастливых обитателей их; за тысячу шагов отсюда она падает с выступов утесов и образует в своем падении ровную, как стекло, водяную скатерть, которая, падая, разбивается клоками пены. Тысячи смешанных шумов исходят от гулких ее вод, и, разнесенные ветрами по лесу, они то уносятся вдаль, то разом приближаются и оглушают, как звон соборных колоколов. Воздух, беспрерывно освежаемый движением вод, поддерживает на берегах этой реки, вопреки летнему зною, зелень и прохладу, какую редко можно найти на этом острове даже на вершинах гор.
На некотором расстоянии отсюда есть утес, который достаточно отдален от водопада, чтобы шум его вод не оглушал, и в то же время достаточно близок, чтоб можно было наслаждаться его видом, свежестью и рокотом. Мы иногда ходили в сильную жару обедать в тени этого утеса — госпожа де-ла-Тур, Маргарита, Виргиния, Поль и я. А так как Виргиния всегда обращала на общее благо даже самые обыкновенные свои поступки, то она не съедала на воле ни одного плода без того, чтобы не посеять косточек или семян. «Из них вырастут деревья, — говорила она, — которые дадут плоды свои какому-нибудь путнику или хотя бы птице».
И вот однажды, съев папайю у подножья того утеса, она посадила там семена этого плода. Вскоре из них выросло несколько деревьев, среди которых одно оказалось плодоносным. Это дерево ко времени отъезда Виргинии было не выше ее колена; но так как оно растет быстро, то спустя два года оно достигало уже двадцати футов вышины, и ствол его в верхней своей части был окружен несколькими рядами спелых плодов.
Поль, случайно придя на это место, преисполнился радости, видя, какое большое дерево выросло из маленького зерна, посеянного при нем подругой; в то же время он был охвачен глубокой грустью перед этим свидетельством ее долгого отсутствия. Предметы, которые мы видим постоянно, не дают нам представления о быстроте жизни нашей; они старятся вместе с нами незаметной старостью; но те, которые мы внезапно видим снова, потеряв их из виду на несколько лет, показывают нам быстроту, с которой утекает река наших дней. Поль был так же изумлен и смущен при виде этого большого дерева, отягченного плодами, как путешественник, который после долгого отсутствия на родине не находит там более современников и видит, что дети, которых он покинул еще у груди, стали сами отцами семейства. Поль то хотел срубить его, так как оно слишком заставляло его чувствовать долготу времени, прошедшего со дня отъезда Виргинии; то, глядя на него как на памятник ее добрых дел, целовал его ствол и обращался к нему с речами, полными любви и упреков. О, это дерево, чье потомство живет еще в наших лесах! Я сам смотрел на него с большим вниманием и почтением, чем на триумфальные арки римлян. Пусть же природа, каждодневно разрушающая памятники честолюбия царей, умножит в наших лесах памятники добрых дел молодой и бедной девушки.
Под этим-то деревом я всегда мог встретиться с Полем, когда он приходил в мою сторону. Как-то раз я нашел его там в глубокой печали, и у меня произошел с ним разговор, который я передам, если только я не наскучил вам своими длинными рассуждениями, извинительными в мои годы и моей последней дружбе. Я передам его вам в виде диалога, дабы вы могли судить о здравом смысле этого молодого человека; вам будет нетрудно отличить нас друг от друга по смыслу его вопросов и моих ответов.
Он сказал мне:
«Мне очень грустно. Мадемуазель деда-Тур уже два года и два месяца как уехала, и уже восемь с половиною месяцев она не дает о себе никаких вестей; она богата, я беден; она забыла меня. Мне самому хочется уехать. Я отправлюсь во Францию служить королю, составлю там себе состояние, и тетушка девицы де-ла-Тур выдаст за меня свою племянницу замуж, когда я стану знатным вельможей.
С т а р и к
Друг мой! Не говорили ли вы мне сами, что вы человек безродный?
П о л ь
Моя мать сказала мне это, а сам я не знаю, что это значит. Я никогда не замечал, чтобы это лишало меня чего-нибудь такого, что есть у других, или дало другим больше, чем мне.
