Френсис Фицджеральд - Больше чем просто дом (сборник)
— Сама удивляюсь, насколько я этому рада. — Высказывание получилось довольно рискованным, но Джулия не пошла на попятную.
— Еще «финь-шампань»? — предложил Дик. — Чтобы ваша радость не померкла.
— А до дня рождения будете продолжать в том же духе?
— Не исключено. День рождения встречу на борту «Олимпика», посреди океана.
— Я собираюсь плыть тем же рейсом! — воскликнула она.
— Значит, своими глазами увидите волшебное превращение. Могу выступить с этим номером в пассажирском концерте.
Официанты убирали со столов. Джулия знала, что ей пора, но не могла бросить его грустить в одиночестве под маской улыбки. У нее возникло материнское желание подбодрить его словом, укрепить в серьезном решении.
— Расскажите, почему вы начали спиваться. Вероятно, по какой-то неясной, даже вам неведомой причине?
— О нет, мне предельно ясно, с чего все началось.
Пока он рассказывал, еще один час растворился в воздухе. Семнадцатилетним пареньком он ушел на войну, а когда вернулся, жизнь принстонского первокурсника, примерившего черную академическую шапочку, показалась ему довольно пресной. Тогда он перевелся в Бостонский технологический университет, а оттуда уехал за рубеж и поступил в Школу изящных искусств; тогда-то он и угодил в историю.
— Когда у меня завелись деньги, я обнаружил, что, пропустив пару стаканчиков, становлюсь более раскованным и вызываю у людей симпатию; это вскружило мне голову. Вскоре меня понесло, и я, желая нравиться всем подряд, уже не ограничивался парой стаканчиков. Напивался до беспамятства, рассорился, считай, со всеми друзьями, а потом связался с шальной компанией и сделался еще более раскованным. Но во мне заговорило какое-то высокомерие, и однажды возник вопрос: «А что я, собственно, делаю среди этого сброда?» Мне это припомнили. Когда такси, в котором я ехал, насмерть сбило человека, всю вину свалили на меня. Понятно, что дело было сфабриковано, однако же история попала в газеты, и я прослыл убийцей, хотя никакой моей вины суд не нашел. Вот уже пять лет за мной тянется такая слава, что мамаши бегут прятать своих дочерей, если видят меня в том же отеле.
Рядом нетерпеливо топтался официант, и Джулия посмотрела на часы:
— Боже, нам ведь в пять провожать Фила. Мы здесь просидели целый день.
Они поспешили на вокзал Сен-Лазар; Дик спросил:
— Можно будет увидеться с вами еще раз или лучше не надо?
Джулия выдержала его долгий взгляд. Его лицо, теплые щеки, прямая осанка ничем не напоминали о разгульных выходках.
— В обеденное время я всегда в хорошей форме, — словно больной, добавил он.
— А я и не переживаю, — засмеялась она. — Можете заехать за мной послезавтра и пригласить на обед.
На вокзале они взлетели вверх по лестнице, но увидели только хвост «Золотой стрелы», уносившейся в сторону Ла-Манша. Джулию мучили угрызения совести: ведь это ради нее Фил проделал такой путь.
В тетушкиной квартире, где Джулия проживала в Париже, она решила искупить свою вину и взялась писать Филу письмо, но в ее мысли то и дело вторгался Дик Рэгленд. К утру впечатления от его привлекательности несколько померкли; Джулия собралась отправить ему записку о невозможности дальнейших встреч. Но ведь он ей доверился, причем она сама его к этому подтолкнула. В назначенный день она ждала его в половине первого.
У тетушки были гости; чтобы она ненароком не проболталась, Джулия скрыла от нее свои планы, хотя ей казалось странным идти на свидание с человеком, чье имя нельзя упоминать на людях. Дик опаздывал, и она сидела как на иголках в прихожей, слушая бессмысленный гомон, доносившийся из столовой. В час дня раздался звонок, и Джулия распахнула дверь.
На пороге стоял совершенно незнакомый мужчина. Его мертвенно-бледное лицо было выбрито кое-как, нахлобученная на голову мягкая шляпа смахивала на сплющенную лепешку, ворот сорочки темнел несвежестью, а галстук съехал куда-то вбок. Но когда Джулия узнала в нем Дика Рэгленда, ее поразило одно изменение, затмившее все остальные: выражение его лица. Лицо это превратилось в сплошную растянутую ухмылку: остекленевшие глаза норовили скрыться за тяжелыми веками, обмякшая верхняя губа открывала ряд зубов, а подбородок трясся, как бутафорский, из которого вытек парафин: эта физиономия и выражала, и внушала отвращение.
— Здрасьте, — промямлил он.
На миг она отшатнулась, но тут наступившая в столовой тишина, вызванная тишиной в прихожей, докатилась до порога, и Джулия буквально вытолкнула гостя на лестничную площадку, сама выскочила следом и захлопнула за собой дверь.
— Уф! — выдохнула она, еще не оправившись от потрясения.
— Сутки не был дома. Завис на вечеринке у…
С омерзением она развернула его за локоть и, спотыкаясь, повела вниз по лестнице, мимо жены консьержа, которая с любопытством уставилась на них из своей застекленной будки. Наконец они вышли на залитую солнцем рю Гинемер.
На фоне весеннего Люксембургского сада, зеленевшего на другой стороне улицы, Дик выглядел еще безобразнее. Джулии стало страшно, она в отчаянии озиралась в поисках такси, но машина, вывернувшая из-за угла рю Вожирар, не остановилась.
— Обедать куда пойдем? — выдавил он.
— Ты не в форме для обеда. Неужели непонятно? Тебе нужно добраться до дому и лечь спать.
— Я в порядке. Опохмелюсь — и буду как стеклышко.
Она махнула рукой, и проезжающее такси сбросило скорость.
— Поезжай домой и проспись. Ты не в том состоянии, чтобы куда-то идти.
Сосредоточив на ней свой взгляд, Дик вдруг увидел перед собой нечто свежее, нечто новое и прелестное, нечто чуждое тому прокуренному, буйному миру, где он провел последние несколько часов, и в голове у него забрезжил слабый луч рассудка. Она заметила, как его губы вяло изогнулись в подобии благоговения, а туловище сделало вялую попытку выпрямиться. Такси распахнуло дверь, будто зевнуло.
— Может, и так. Прошу меня простить.
— Говори адрес.
Он назвал свой адрес и забился в угол, а его лицо силилось вернуться к реальности. Джулия захлопнула дверцу.
Когда такси отъехало, она торопливо перебежала через дорогу в Люксембургский сад, будто спасаясь от преследования.
II
Когда он позвонил ей в семь вечера, она по чистой случайности взяла трубку сама. Голос его выдавал напряжение и постоянно срывался.
— Думаю, нет смысла извиняться за то, что произошло сегодня днем. Я был не в себе, но это меня не оправдывает. Если бы ты позволила мне увидеться с тобой завтра… хоть на минуту… я всего лишь прошу дать мне возможность лично выразить свои глубочайшие…
— Завтра у меня дела.
— Тогда в пятницу или в любой другой день.
— К сожалению, я занята всю неделю.
— То есть ты не желаешь больше меня видеть?
— Мистер Рэгленд, я не вижу смысла продолжать. Поймите, сегодняшнее происшествие выбило меня из колеи. Мне очень жаль. Надеюсь, вам уже легче. До свидания.
Она выкинула Дика из головы. Прежде его репутация никак не ассоциировалась у нее с тем жутким зрелищем, ведь кто такой алкоголик — это тот, кто ночь напролет пьет шампанское, а перед рассветом едет домой, распевая песни. Но то, что Джулия увидела средь бела дня, перешло все границы. С нее было довольно.
Между тем она не страдала от недостатка мужского внимания: ее постоянно приглашали поужинать в «Сиро» и потанцевать в Буа-де-Булонь. От Фила Хоффмана пришло укоризненное письмо из Америки. Джулия даже потеплела к Филу — он смотрел в корень. Прошло две недели, и она бы напрочь забыла Дика Рэгленда, но знакомые то и дело с презрением упоминали его имя. Очевидно, он и раньше выкидывал такие номера.
За неделю до своего рейса она столкнулась с ним в билетном агентстве судоходной компании «Уайт стар лайн».[16] Он был все так же красив — Джулия не поверила своим глазам. Поставив локоть на стойку, он держался прямо, а его желтые перчатки притягивали взгляд такой же незапятнанной чистотой, что и лучистые глаза. Его живой, энергичный облик заворожил даже агента, который с гипнотическим почтением обслуживал этого посетителя, а сидевшие позади машинистки на миг перестали строчить и переглянулись. Тут он заметил Джулию: она кивнула, а Дик, вздрогнув и мгновенно изменившись в лице, приподнял шляпу.
Они долго стояли рядом у стойки; молчание стало гнетущим.
— Какая неловкость, — сказала она.
— Да, — отрывисто бросил он, а затем спросил: — Плывешь на «Олимпике»?
— Естественно.
— Значит, не передумала.
— С какой стати? — холодно сказала она.
— А я еще не решил; на самом деле зашел узнать, можно ли вернуть билет.
— Глупо.
— Тебя не тошнит от моего вида? Не ровен час, тебе станет дурно, когда мы встретимся на палубе.
