Кодзиро Сэридзава - Умереть в Париже. Избранные произведения
— Если ты будешь ко мне захаживать, она станет относиться ко мне с большим доверием.
— Что ты имеешь в виду?
— Она мне нравится, но вот ведь какая незадача — моим домашним она доверяет, а мне нет. Если бы ты постарался внушить ей, что и мне можно доверять…
— Я на такую роль не гожусь.
— Достаточно и того, если ты будешь часто заходить ко мне в гости.
— Нехорошо совращать девушку.
— Да что ты, я уже с ней сплю!
Я привожу наш разговор по записи в дневнике. В ту пору в общежитии заговорить о женщинах значило навлечь на себя всеобщее презрение, и я по-настоящему разозлился на Н. Меня возмущало, что, совершая страшный грех, он хочет и меня сделать своим соучастником. Выходит, наша дружба нужна ему лишь для того, чтобы, как грим, выставлять напоказ собственные достоинства. Охваченный негодованием, я тут же поклялся разорвать с ним отношения. Был холодный вечер. Шёл редкий снег.
В связи с произошедшим я критически взглянул на себя и на свою дружбу с такими, как Н. и С. — отпрысками богатых родителей. Я ненавидел себя за то, что неосознанно заискивал перед их кошельком. К тому же я начал замечать, что в последнее время Н. и С. перестали понимать то, что составляло содержание моих бесед с новыми друзьями из лицея. Постепенно у нас становилось всё меньше общего. Наверное, это было большой наглостью с моей стороны, но я считал, что, встречаясь с ними, морально разлагаюсь. Истинная дружба, думал я, может сложиться лишь между теми людьми, которые помогают друг другу духовно расти. Поэтому, что касается С., я прекратил делать за него домашние задания. После, при встрече, он мне сказал:
— Давай ты будешь, как и прежде, делать мои домашние задания, а я тебе заплачу, только договоримся сколько.
Приняв это за шутку, я не придал его словам особого значения, но вскоре С. прислал заданное ему сочинение на английском языке и в качестве вознаграждения денежный перевод на сумму в пять йен. Он приписал в письме, что сочинение надо закончить к завтрашнему дню, поэтому он придёт за ним рано утром. В то время я очень нуждался в деньгах, и мне было чрезвычайно трудно от них отказаться, но именно потому, что я нуждался, унижение казалось особенно невыносимым, поэтому, написав английское сочинение, я запечатал его в конверт вместе с денежным переводом и запиской о разрыве отношений. Попросив одного из домочадцев Б. передать конверт С., я отправился на занятия в лицей. Помню, было холодное, дождливое утро. Мне сказали, что С. пришёл за сочинением около одиннадцати.
Это произошло всего лишь через три месяца после того, как я разорвал отношения с Н., а через какую-то неделю после размолвки с С. случилось событие, заставившее меня покинуть дом Б.
Всё было очень просто. Я почувствовал, что меня за глаза осуждают за то, что я, видите ли, оказался не слишком хорошим репетитором для готовившихся к вступительным экзаменам в университет. Если бы сами абитуриенты осудили меня, я бы только посмеялся. Я действительно плохо разбирался в экзаменационных пособиях и мало чем мог помочь им в подготовке к экзаменам, тем не менее был уверен, что смог подружиться с моими подопечными. Но критика прозвучала обиняками из уст хозяина дома, поэтому я не мог оставаться равнодушным. Меня нанимали в дом Б. домашним учителем, я не считал себя обязанным заниматься с абитуриентами. Но до моего слуха дошло, что, если бы, мол, речь шла лишь о домашнем учителе для детей, можно было бы нанять какого-нибудь преподавателя средней школы. Так вот в чём дело! Господин Б. наживается на том, что берёт на постой детей известных провинциальных фамилий, заливая родителям, что подготовкой их чад к экзаменам руководит учащийся Первого лицея! Может быть, это была лишь моя злобная фантазия, но я был молод и не мог стерпеть такой обиды.
Вероятно, сказывалась щепетильность бедняка, но в трёх последовавших одно за другим мелких событиях я увидел доказательство того, что богатые люди обходятся с бедными как им заблагорассудится и не признают в них человеческого достоинства. Пылая негодованием, я вернулся в общежитие. Гордость придала мне новые силы.
Прожив в общежитии почти месяц без гроша в кармане, я волей-неволей был вынужден как-то определиться со своими планами на будущее. Я решил после окончания экзаменов в этом семестре вернуться домой в деревню, пропустить весь третий семестр и только сдать экзамены, чтобы перейти на третий курс. Потом на год оставить занятия и дождаться, когда старший брат окончит Императорский университет и сможет оказывать мне хоть какую-то материальную помощь. За этот год надо постараться встать на ноги, вновь устроиться преподавателем в школу, чтобы заработать себе на дальнейшую учёбу. Таков был мой план.
В это время морской офицер, наш благодетель, представил моего старшего брата капитану своего корабля Мацуоке Сидзуо. Капитан согласился оказывать ему помощь, так что брат смог продолжать свои занятия в университете. Я отправился в ресторан "Аокидо", где мой брат был завсегдатаем, встретился с ним, рассказал о своём бедственном положении и о принятом мною решении, попросив выручить меня деньгами на ближайшие февраль и март. На что брат сказал:
— Свои дела устраивай сам! Не надейся, что, окончив университет, я буду тебе помогать!
Таким образом, попивая кофе с виски, он одной фразой опрокинул все мои планы. Меня обдало холодом, как будто я потерял брата, с которым провёл душа в душу всё своё нищенское детство, но вместе с нами за столом сидел его друг, поэтому ради сохранения приличий я не стал бросать ему в лицо горькие упрёки и с тяжёлым сердцем вернулся в общежитие. В тот же вечер ко мне пришёл студент старшего курса Ю., тоже бывший с нами в ресторане. Он учился в Императорском университете на отделении немецкой литературы и дружил и с моим братом, и со мной. Услышав бессердечный ответ брата, он после моего ухода потребовал от него объяснений, на что брат сказал:
— Дела моего младшего брата заботят меня не больше, чем опавшие листья. —
Ю. был возмущён его поведением и, чтобы хоть как-то меня утешить, позвал выйти прогуляться на спортивную площадку общежития.
Была холодная ночь, ясно сияли звёзды. Ю. сам не был состоятельным человеком и не мог помочь мне материально, но его семья имела связи в Токио и могла подыскать мне место домашнего учителя, а до тех пор он пылко убеждал меня держаться и не падать духом. Мне и прежде часто случалось страдать от своекорыстия старшего брата, но в ту минуту, глядя на здание общежития, встающее в ночной темноте, я и сам был твёрдо убеждён, что человек обречён на одиночество и должен полагаться лишь на самого себя. Как нелегко было брату учиться! Он ведь постоянно жил в бедности, и у него просто не было сил заботиться ещё и обо мне, волей-неволей он должен был стать эгоистом. Увы, нищета — извечный источник бессчётных бед и страданий.
2Не внося платы за питание, я решил держаться в общежитии, пока меня не начнёт гнать повар. Между тем приближались юбилейные торжества, и учащиеся, жившие в общежитии, пребывали в постоянном возбуждении. Как-то утром, справляя большую нужду в туалете западного корпуса, я собирался воспользоваться брошенной там старой газетой, как вдруг мне на глаза попался крупный заголовок. Напыщенным слогом, выше всяческих похвал, в заметке превозносилось великодушное решение недавно разбогатевшего судовладельца О. выплачивать в кредит денежные пособия нуждающимся студентам. Это была газета "Кокумин симбун" трёхдневной давности. Справляя нужду, я обдумал прочитанное. Речь идёт о кредите, значит, рано или поздно его придётся возвращать. Зато можно обратиться за помощью, не прибегая к унижениям. Для начала надо зайти к О. и всё разузнать… За два дня до празднеств, когда все в комнате были заняты развешиванием украшений, я тишком выскользнул из общежития и отправился с визитом к О. Для того чтобы заплатить за проезд, мне пришлось за тридцать сэн продать в магазин "Наканиси" мою любимую книгу "Исследование добра" профессора Нисиды.
О. жил на холмах Готэнъяма, в Синагаве.
На конечной остановке я сошёл с городского трамвая и направился дальше пешком по железному мосту. Слева бушевало чёрное море. Некоторое время я стоял неподвижно, глядя на волны. От запаха моря у меня сжалось сердце, я подумал, что если бы остался в деревне, то наверное был бы сейчас рыбаком. Эта мысль укрепила меня в намерении продолжать мой путь к О. Пришлось пройти нескончаемый квартал публичных домов. Немного поблуждав, я наконец вышел к дому О. Это была огромная усадьба, раскинувшаяся на холмах в глубине сосновой рощи. Держась каменной стены, я обошёл усадьбу два или три раза, но войти в ворота не решался. Из ворот вышел посыльный винной лавки.
— Здесь живёт господин О.? — спросил я у него о том, что и так было очевидно.
