Филантропы в рваных штанах - Роберт Трессел
Архитектор составил смету, и Раштон получил заказ на все эти работы. Когда сняли канделябры, один из рабочих по указанию Скряги уложил их в ручную тележку, прикрыл мешками и досками и отвез в магазин, где их выставили на продажу вместе с другими товарами.
Когда все работы по дому были закончены, Раштону и Скряге пришло в голову, что архитектор, осмотрев работу, чтобы дать заключение, по которому они предъявят счет, может вспомнить о канделябрах и поинтересоваться их участью. Канделябры снова положили на тележку, прикрыли мешками и досками, привезли в дом и засунули на чердак, на случай, если архитектор о них вспомнит.
Архитектор приехал, осмотрел дом и дал заключение, но о канделябрах не упомянул. Присутствовавший владелец дома взял у Раштона счет и тут же выписал чек − Раштон и Скряга чуть ли не на брюхе ползали перед ним. В течение всею разговора и архитектор, и хозяин дома не снимали шляп, а Раштон и Скряга из почтения сняли шляпы и вообще лебезили перед ними, как могли.
Как только архитектор и хозяин дома удалились, оба канделябра извлекли из-под крыши, уложили в тележку, прикрыли мешками и досками, вывезли снова в магазин, и те опять заняли свое место среди товаров, выставленных на продажу.
Это еще далеко не все их делишки такого рода. Чтобы перечислить все, потребовался бы отдельный том.
* * *
Из-за всей этой спешки и разгильдяйства рабочие то и дело оказывались без работы.
Несколько раз за лето у фирмы почти не было заказов, и чуть ли не все рабочие простаивали по нескольку дней, а то и недель.
Когда в начале года на работу приняли Ньюмена, он проработал всего две недели, а потом вместе с еще несколькими рабочими опять оказался без дела. На его счастье, через день после того, как он ушел от Раштона, он устроился в другой фирме, «Кнутэм и Ботчит», где проработал около месяца. А потом опять получил работу у Раштона, у которого вновь появились заказы.
Ньюмен недолго просидел без работы − вышло так, что у «Кнутэм и Ботчита» он кончил работать вечером в четверг, а в пятницу уже разговаривал со Скрягой, который сказал, что в понедельник с шести утра они начинают новую работу и Ньюмен может сразу же к ней приступать. Таким образом получилось, что Ньюмен был без работы только пятницу и субботу − ему повезло, сплошь и рядом, уходя из одной фирмы, рабочие теряли неделю, а то и больше, прежде чем им удавалось найти новую работу.
В течение всего лета Красс по-прежнему был главным по колерам и большую часть времени проводил в мастерской, приготовляя краски. Кроме того, он считался чем-то вроде помощника у Хантера, который, как уже знает читатель, в малярном деле ровно ничего не смыслил. Когда нужно было установить стоимость малярных работ, Скряга иногда брал с собой Красса, чтобы тот посмотрел помещение и прикинул, сколько потребуется времени и материалов. Таким образом, Красс занимал особое положение, он был не просто десятником − он возглавлял десятников.
Именно на совести Красса и других десятников лежала большая часть вины за эту бешеную гонку. Если бы не они, ни Раштон, ни Хантер не смогли бы так распорядиться работой.
Конечно, Хантер и Раштон были не прочь, чтобы работа делалась побыстрее и чтобы рабочие выкладывались на всю катушку. Но, будучи профанами, они вряд ли смогли бы этого добиться, если бы не Красс и другие, которые посвящали их во все тонкости и уловки.
Красс знал, что если люди работают до половины восьмого, то примерно около шести они обязательно устроят перерыв, чтобы перекусить. Вот он и посоветовал Скряге, что раз уж с этим все равно ничего не поделаешь, то можно делать перерыв с половины шестого до шести. Но зато, чтобы возместить это время, кончать работу не в половине восьмого, а в восемь.
Скряга знал про перерыв и смотрел на это сквозь пальцы. Он понимал: люди не могут работать голодными столько часов, но предложение Красса было выгодным, и его приняли.
Когда остальные хозяева фирм в Магсборо узнали об этой великой реформе, они все последовали примеру Раштона, и в городе стало правилом оставлять людей работать сверхурочно не до половины восьмого, а до восьми часов и не платить им за это дополнительных денег.
До этого лета почти нерушимым правилом считалось, что в каждой комнате, где идут малярные работы, работает по два человека. Красс обратил внимание Скряги, что они так тратят много времени на разговоры и к тому же каждый старается работать не больше соседа. В таких случаях, если работа идет слишком медленно, всегда трудно определить, кто из двоих виноват. Если же в комнате будет работать один человек, то он не будет знать, сколько успели сделать остальные, и страх отстать будет подстегивать его.
Скряга решил, что это очень толковая идея. Система одиночной работы была введена везде, где это только было возможно, и стало правилом, что каждый работает в отдельной комнате.
Хозяева пытались даже заставить рабочих в одиночку белить большие потолки, и раза два им это удалось, но, после того как несколько потолков испортили и их пришлось отмывать и белить заново, затею эту бросили: однако почти все остальные работы теперь делались в одиночку. Система эта действовала великолепно − каждый рабочий все время боялся, не сделали ли другие больше, чем он.
Красс внес еще одно предложение − чтобы десятники никогда не посылали рабочих готовить комнату к покраске.
− Если вы посылаете человека готовить комнату, и ничего больше, − объяснял Красс, − он снимает с этого дела пенки. Он тратит столько же времени, обдирая обои и грунтуя, сколько нужно, чтобы эту комнату покрасить. А между тем, − хитро прищуриваясь, добавлял он, − дайте ему немного замазки, кусок наждачной бумаги и краску, он решит, что должен красить сам, и не будет долго возиться с подготовкой.
Все подобные предложения, сводившиеся к тому, как бы провернуть работу побыстрее, всегда исходили от Красса и других десятников, которые придумывали эти хитрости на глазах Раштона и Скряги в надежде завоевать их благорасположение и удержаться на месте. А рабочим, да и самим себе, они тем самым превращали жизнь в кошмар.
