За рекой, в тени деревьев - Эрнест Миллер Хемингуэй
— Те времена ушли и не вернутся, — сказал полковник, и воздушного замка как не бывало.
«А ну их к дьяволу, все эти воздушные замки, — думал полковник, — может, их никогда и не было. А ну тебя самого к дьяволу, — сказал он себе. — Не валяй дурака и будь человеком, ведь тебе уже полста».
— Еще рюмочку карпано, — предложил он.
— Вы мне позволите отказаться? У меня язва.
— Да, да, конечно. Эй, как вас там зовут, Джорджо! Еще рюмку сухого мартини. Secco, molto secco e doppio.[21]
«Разрушать воздушные замки — это не мое ремесло, — думал он. — Мое ремесло — убивать вооруженных солдат. Воздушный замок должен превратиться в крепость, чтобы я стал его разрушать. Но мы убивали не одних только вооруженных солдат. Ладно, разрушитель замков, заткнись».
— Gran Maestro, — сказал он. — Вы все равно Gran Maestro, и ну их к разэтакой матери, всех этих кондотьеров.
— Они давным-давно там, Верховный Магистр.
— Так точно, — сказал полковник. Но воздушный замок все-таки рухнул.
— Увидимся за ужином, — сказал полковник. — Есть что-нибудь хорошее?
— Все, что хотите, а чего у нас нет, я достану.
— Свежая спаржа найдется?
— Вы же знаете, что сейчас для нее не сезон. Ее привозят из Бассано в апреле.
— Ладно, — сказал полковник. — Тогда придумайте что-нибудь сами. Я съем все, что подадите.
— Вы будете один? — спросил метрдотель.
— Нас будет двое, — сказал полковник: — Когда закрывается ваш bistro[22]?
— Мы будем вас ждать, когда бы вы ни пришли.
— Постараюсь быть вовремя, — сказал полковник. — До свидания, Gran Maestro. — Он улыбнулся и протянул Gran Maestro искалеченную руку.
— До свидания, Верховный Магистр, — сказал Gran Maestro, и воздушный замок вырос снова, будто он и не был разрушен.
Но чего-то все же недоставало, и полковник это чувствовал, он подумал: «Отчего я такой ублюдок, отчего я не могу бросить свое военное ремесло и быть добрым и хорошим, каким мне хочется быть?
Я всегда стараюсь быть справедливым, но я резок и груб, и дело не только в том, что я не хочу ни перед кем пресмыкаться и это служит мне защитой против начальства и против всего света. Жить осталось немного, и мне бы следовало быть подобрее, унять свой нрав. Попробуем сегодня вечером, — подумал он. — Да, но с кем и где! — подумал он. — Дай только бог не сорваться!»
— Джорджо, — подозвал он бармена; лицо у Джорджо было белое, как у прокаженного, но без бугров и без серебристого налета.
Джорджо недолюбливал полковника, а быть может, он просто был из Пьемонта и никого не любил, — разве можно этого требовать от холодных людей из пограничной провинции? Пограничные жители — народ недоверчивый, полковник это знал, он не ждал от людей того, чего они не могут дать.
— Джорджо, — сказал он бледному бармену, — пожалуйста, запишите все на мой счет.
Он вышел из бара привычной походкой, шагая чуть тверже, чем надо, и, помня о своем неуклонном стремлении вести себя любезно, скромно и добросердечно, поздоровался со своим приятелем швейцаром и с помощником управляющего, который был военнопленным в Кении и умел говорить на суахили; это был очень приветливый человек, молодой, жизнерадостный, с хорошей внешностью. И хотя он еще не был членом Ордена, горя на своем веку он уже хлебнул.
— А где же управляющий? — спросил полковник. — Где мой друг?
— Его нет, — ответил помощник управляющего. — Разумеется, в данный момент, — добавил он.
— Передайте ему привет, — сказал полковник. — И пусть меня кто-нибудь проводит в мой номер.
— Мы вам отвели ваш обычный номер. Он вам еще не надоел?
— Ничуть. А о сержанте позаботились?
— Да, конечно.
— Отлично, — сказал полковник. Он отправился в свой номер в сопровождении рассыльного, который нес его чемодан.
— Прошу вас, — сказал рассыльный, когда лифт остановился, чуть-чуть не дотянув до верхнего этажа.
— Неужели вы не можете как следует управлять лифтом? — спросил полковник.
— Не могу, полковник, — ответил рассыльный. — С током у нас неладно.
ГЛАВА 8
Полковник ничего не сказал и пошел по коридору впереди рассыльного. Коридор был длинный, просторный, с высокими потолками и по-барски большими промежутками между номерами, выходящими на Большой канал. И так как раньше это был дворец, из всех номеров открывался прекрасный вид, если не считать, конечно, бывших людских.
Путь показался полковнику длинным, хотя идти было совсем недалеко, и когда наконец появился коридорный — низенький, черноволосый, с поблескивающим в левой глазнице стеклянным глазом — и, сдерживая широкую улыбку, стал ворочать в скважине большим ключом, полковник никак не мог дождаться, чтобы дверь поскорее открылась.
— Отворяйте же, — сказал он.
— Сейчас, сейчас, — сказал коридорный. — Вы знаете, какие тут замки.
«Да, — подумал полковник, — знаю. Но я хочу, чтобы он отпер побыстрее».
— Как поживают ваши домашние? — спросил он коридорного, когда тот наконец распахнул дверь. Полковник вошел и очутился в комнате с высоким, потемневшим, но хорошо полированным гардеробом, двумя удобными кроватями и большой люстрой; через еще закрытые окна была видна исхлестанная ветром вода Большого канала.
В ущербном свете зимнего дня канал был серый, как сталь, и полковник попросил:
— Арнальдо, откройте, пожалуйста, окно.
— Сегодня сильный ветер, а комната плохо натоплена — не хватает электричества.
— А для электричества не хватает дождей, — сказал полковник. — Откройте окна. Все окна.
— Сию минуту, полковник.
Слуга растворил окна, и в комнату ворвался северный ветер.
— Будьте добры, соединитесь с портье и попросите позвонить по этому телефону.
Слуга позвонил, пока полковник был в ванной. Потом он доложил:
— Графини нет дома. Но там думают, что вы найдете ее у «Гарри».
— Чего только не найдешь у «Гарри»!
— Да, полковник, кроме счастья.
— Ну его-то я, черт возьми, тоже найду! — заверил его полковник. — Счастье, сами знаете,
