Марио Льоса - Вожаки
— Твое здоровье! — сказал Рубен, подымая стакан.
«Похоже, взбешен, — подумал Мигель. — Но он уже погорел».
— Попахивает блевотиной, — сказал Папуас. — Кому-то здесь крышка.
— Да я как стеклышко, — заверил его Мигель, стараясь подавить тошноту, не поддаваясь головокружению.
— Твое здоровье, — повторил Рубен.
Когда они справились с последней бутылкой, Мигелю казалось, что желудок налит свинцом; голоса доходили до его сознания сбивчивой путаницей звуков. Чья-то рука внезапно мелькнула перед его глазами, взяла за подбородок, заставила поднять голову. Лицо Рубена будто распухло. Он сидел взлохмаченный и злой.
— Сдаешься, сопляк?
Мигель разом поднялся и толкнул Рубена в грудь, но прежде чем стычка разгорелась, вмешался Зубрила.
— Грифы никогда не дерутся друг с другом, — сказал он, заставляя обоих сесть. — Оба пьяны. Конец. Голосуем.
Папуас, Франсиско и Тобиас неохотно проголосовали за ничью.
Они понимали, что Зубрила спас Мигеля от неминуемого поражения, но не решались заявить об этом.
— Вот я и выиграл, — заявил Рубен. — А этот фрукт даже говорить не может. Посмотрите-ка на него.
В самом деле; у Мигеля остекленели глаза, рот приоткрылся, струйка слюны тянулась с языка.
— Сиди уж, — бросил Зубрила. — Скажем прямо: по пиву ты не чемпион.
— По пиву ты не чемпион, — подчеркнул Папуас. — Ты чемпион только по плаванью, гроза бассейнов.
— Ты бы помолчал, — сказал Рубен. — Самого ведь гложет зависть.
— Да здравствует Эстер Уильямс[34] из Мирафлореса! — воскликнул Папуас.
— Отличный ты старик, а вот плавать не умеешь, — сказал Рубен. — Хочешь брать у меня уроки?
— Мы уже слышали, — подхватил Зубрила. — Ты победил на соревнованиях по плаванию, ты у нас чемпиончик, и все девчонки по тебе с ума сходят.
— Никакой он не чемпиончик, — с трудом выговорил Мигель. — Чистый блеф!
— Да ты уже готов, — сказал Рубен. — Хочешь, детка, я провожу тебя домой?
— Я не пьян, — заверил его Мигель. — А ты — чистый блеф!
— Ты кипятишься из-за Флоры, — сказал Рубен. — Просто подыхаешь от ревности. Думаешь, я не понимаю?
— Чистый блеф! — твердил Мигель. — Победу тебе приписали, и все потому, что твой отец — президент федерации. Это всем известно. Он смухлевал, чтобы тебя объявили победителем.
— По крайней мере, я плаваю лучше тебя, — сказал Рубен, — ты даже не умеешь плыть на волне.
— Ты плаваешь лучше? — спросил Мигель. — Ты — чистый блеф! Любой тебя обойдет.
— Любой, — поддержал Папуас. — Даже Мигель.
— Позвольте мне усмехнуться, — сказал Рубен.
— Позволяем, — сказал Тобиас. — Усмехайся на здоровье.
— Все вы такими бойкими стали, потому что сейчас зима, — сказал Рубен. — А не то я вызвал бы вас на пляж, и уж тогда я посмотрел бы, каковы в воде…
— Ты победил только из-за отца, — сказал Мигель. — Ты — чистый блеф! Когда захочешь поплавать со мной, только скажи. На пляже, у террас, где угодно.
— На пляже, — предложил Рубен. — И немедля.
— Чистый блеф, — твердил Мигель.
Лицо Рубена внезапно оживилось, его взгляд, до того угрюмый, стал вызывающим.
— Давай поспорим, кто первый доплывет до волнореза.
— Чистый блеф, — твердил Мигель.
— Если ты победишь, — сказал Рубен удовлетворенно, — обещаю тебе: не трону Флору. А если выиграю — катись в другую сторону, и под музыку!
— Да ты что воображаешь? — забормотал Мигель. — Сукин ты сын, что ты воображаешь?
— Грифы! — воскликнул Рубен, вытянув вверх руки. — Я вызываю.
— Мигель сейчас не в форме, — заметил Зубрила. — Лучше разыграйте Флору в орла и решку.
— А ты чего лезешь, — оборвал Мигель. — Принято. Пошли на пляж.
— Вы сдурели, — сказал Франсиско. — Я не пойду на пляж в такую холодину. Давайте другое пари.
— Он согласился, — сказал Рубен. — Пошли.
— Когда гриф бросает вызов, все помалкивают в тряпочку, — сказал Папуас. — Пошли на пляж. И если они раздумают лезть в воду, мы их просто сбросим.
— Оба они пьяны, — возразил Зубрила. — Вызов не считается.
— Хватит, Зубрила! — заорал Мигель. — Я уже взрослый, могу обойтись без няньки.
— Валяй, — сказал Зубрила, пожав плечами. — Тебе же хуже.
Они вышли на улицу. Их встретил тихий серый день. Мигель глубоко вдыхал свежий воздух, ему стало лучше. Впереди шли Франсиско, Папуас и Рубен. Позади — он и Зубрила. На авениде Грау[35] прохожих было мало; чаще попадались служанки в крикливых нарядах, отпущенные на воскресенье. Какие-то сомнительные личности с жирно напомаженными волосами шныряли вокруг, алчно разглядывая их; женщины смеялись, поблескивая золотыми зубами. Грифы ни на кого не обращали внимания. Они быстро шли вперед, захватываемые возбуждением.
— Ты что, уже отошел? — спросил Зубрила.
— Да, — ответил Мигель. — На воздухе легче.
На углу авениды Пардо они свернули. Наподобие марширующего взвода, они шагали под фикусами, могучие корни которых местами вздымали плиты тротуара, а местами, словно когти, прорывались на поверхность. Спускаясь по авениде Диагональ, они встретили двух девушек. Рубен церемонно поклонился.
— Привет, Рубен, — пропели те дуэтом.
Тобиас передразнил их, пропищав:
— Привет, Рубен, великий, несравненный.
Авенида Диагональ упирается в неглубокий овраг, который рассекает улицу на две части: отсюда в одну сторону простерся Малекон — набережная, асфальтированная и роскошная; в другую — уходит дорога, огибающая холм и полого спускающаяся к морю. Дорогу так и называли — Спуск на пляж; ровная мостовая до блеска отполирована шинами автомобилей и ногами купальщиков, лето за летом проходящих здесь.
— А ну, разогреемся, чемпионы! — крикнул Папуас, пускаясь бегом.
Остальные помчались за ним. Они бежали против ветра с моря, несшего с собой туманную дымку, целиком отдавшись волнующей радости бега; воздух врывался в уши, в рот и в нос, проникал в легкие, очищая их, и по всему телу разливалась свежесть, а склон становился все круче, и ноги повиновались лишь одной неведомой силе, как бы исходившей из глубин земных. На языке уже ощущалась соль. Размахивая руками, грифы во всю прыть сбежали по спуску и вылетели на полукруглую платформу, идущую по крыше здания с кабинами. Метрах в пятидесяти от берега море утопало в густой завесе тумана, казалось, готового поглотить крутой склон и высокие темные скалы, окружающие залив.
— Давайте вернемся, — предложил Франсиско. — Что-то холодно.
По краю платформы тянется ограда, кое-где в пятнах мха. В одном месте она прерывается, и здесь начинается лестница, почти вертикально спускающаяся на пляж. Стоя у лестницы, грифы смотрели вниз на узенькую полоску чистой воды, выделявшуюся за мутной, бурливой поверхностью, где пена прибоя смешивалась с туманом.
— Я уйду, если этот тип сдастся, — сказал Рубен.
— Кто сдастся? — отозвался Мигель. — С чего ты взял?
Рубен чуть не слетел с лестницы, прыгая через три ступени, на бегу расстегивая рубашку.
— Рубен! — закричал Зубрила. — Рехнулся? Вернись!
Но Мигель и другие уже спускались к морю, и Зубрила последовал за ними.
От террасы длинного узкого здания с кабинами, прижавшегося к холму, до косой линии моря лежала наклонная полоса серых и бурых каменных плит, где летом люди обычно загорали. Маленький пляж кишел с утра до вечерних сумерек. Теперь эту полосу залило водой, и не было вокруг ни разноцветных зонтиков, ни гибких загорелых девушек, не раздавались пронзительные голоса детей и женщин, когда волна успевала догнать их, прежде чем откатиться назад, с грохотом волоча за собой камни и гальку; сейчас не оставалось ни кусочка пляжа — вода доходила даже до мрачных колонн, поддерживающих здание, а в момент отлива едва приоткрывались деревянные ступени и незаметные опоры, разукрашенные известковыми наростами и водорослями.
— Волнореза не видно, — сказал Рубен. — Как быть?
Они стояли в левой галерее, в женском секторе; лица у них были серьезные, деловые.
— Подождите до завтра, — предложил Зубрила. — К полудню прояснится. Тогда мы сможем судить.
— Ну нет, раз уж мы пришли, пусть плывут сейчас, — сказал Папуас. Сами себя будут судить.
— Я согласен, — сказал Рубен и повернулся к Мигелю: — А ты?
— Я тоже.
Когда они разделись, Тобиас пошутил насчет голубых вен, просвечивающих на животе Мигеля. Они спустились к воде. Деревянные ступени, уже несколько месяцев непрерывно омываемые водой, были гладкими и очень скользкими. Ухватившись за деревянные перила, чтобы не упасть, Мигель почувствовал, как дрожь пробежала от босых ступней до затылка. Он подумал, что в какой-то степени туман и холод работают на него, успех зависит теперь не от мастерства, а прежде всего от выдержки, вон у Рубена кожа тоже покраснела и покрылась бесчисленными мельчайшими пупырышками. Стройное тело Рубена наклонилось и замерло: он ожидал, когда откатит одна волна и подойдет следующая, и она шла плавно, не спеша, выбрасывая впереди себя стаю пенных брызг. Когда гребень волны был метрах в двух от лестницы, Рубен прыгнул волосы взметнулись, руки вытянуты, точно копья; не опуская головы, не сгибая ног, тело его разрезало воздух и сразу вошло в воду, на мгновение погрузилось, а потом, использовав накат, скользнуло вперед; его руки мелькали над кипящей водой и уходили вниз, ноги чертили быстрый четкий след. Мигель в свою очередь спустился еще на ступеньку и подождал волну. Он знал, что здесь неглубоко и надо прыгать почти горизонтально, напрягшись, не шевеля ни одним мускулом, иначе расшибешься о камни. Он закрыл глаза, прыгнул — дна, правда, не достал, но тело его, ото лба до коленей, плашмя ударилось о воду; он ощутил жгучую боль, однако изо всех сил взмахивал руками, стараясь вернуть телу тепло, разом отнятое водой. Он находился в той странной прибрежной части бухты Мирафлореса, где встречаются прилив и отлив, возникают водовороты и встречные течения, а последнее лето как будто так давно миновало, что Мигель уже забыл, как справляться с прибоем, забыл, что надо расслаблять тело и покорно отдаваться течениям, а работать руками следует лишь тогда, когда преодолеваешь волну и лежишь на гребне, этом жидком утюге, покрытом пеной и проходящим над течениями. Ему не пришло в голову, что надо выносить терпеливо и даже с неким злорадством первую встречу с бешеным прибрежным морем, которое тянет вглубь за ноги и за руки, которое заливает рот и глаза; что не надо сопротивляться, лучше подражать пробке; нужно набирать воздух всякий раз, когда волна приближается, и нырять — неглубоко, если она рассыпалась вдали и теперь идет беззлобно, или до самого дна, если она обрушится поблизости, — а затем уцепиться за какой-нибудь камень и внимательно слушать ее глухой грохот, чтобы затем сразу вынырнуть и продолжать плыть вперед, притворяясь беспечным, ритмично взмахивая руками до встречи с новым препятствием, а тогда снова расслабиться, не бороться с водоворотами, вращаясь в медленной спирали, и, выбрав подходящий момент, одним взмахом руки вырваться из нее. Как-то внезапно открылась спокойная поверхность, колеблемая безобидными перекатами; вода здесь прозрачна, лишь кое-где мутно темнеют подводные камни.