Жены и дочери. Мэри Бартон [сборник 2023] - Элизабет Гаскелл

— Дорогая Синтия, — только и сказала она, а еще пожала ее руку, пока пыталась помочь в поисках.

— О Молли, я так люблю твоего отца; отчего же он так разговаривал со мной сегодня?

— Не знаю, — сказала Молли. — Наверное, он устал.

От продолжения разговора их отвлек мистер Гибсон. Он очнулся от своих раздумий и сейчас обращался к Синтии:

— Я надеюсь, ты не сочтешь это нарушением доверия, Синтия, но я должен рассказать сквайру о… о том, что имело место вчера между тобой и его сыном. Я связан данным ему обещанием. Он боялся — лучше будет сказать тебе правду, — он боялся, — подчеркнул он последнее слово, — что нечто в этом роде приключится между его сыновьями и одной из вас. Только позавчера я уверил его, что ничего подобного не происходит, и дал слово, что незамедлительно поставлю его в известность, если замечу какие-либо симптомы.

У Синтии был до крайности раздраженный вид.

— Моим единственным условием была тайна.

— Но почему? — спросил мистер Гибсон. — Я могу понять твое нежелание делать это при существующих обстоятельствах достоянием посторонних людей. Но ближайшие друзья с обеих сторон! Ведь против этого у тебя нет возражений?

— Есть! — ответила Синтия. — Если бы это было возможно, я сделала бы так, чтобы никто об этом не знал.

— Я почти уверен, что Роджер расскажет отцу.

— Нет, не расскажет. Я взяла с него обещание, а он, я полагаю, держит свои обещания, — сказала Синтия, бросив взгляд на мать, которая, чувствуя себя в немилости и у мужа, и у дочери, благоразумно хранила молчание.

— Ну что ж. Во всяком случае, история будет куда благовиднее, если сообщит о ней Роджер. Я дам ему шанс. Я не поеду в Хэмли-Холл до конца недели. У него будет время написать и все рассказать отцу.

Синтия некоторое время молчала, потом раздраженно сказала со слезами в голосе:

— Значит, обещание мужчины должно перевесить пожелание женщины?

— Не вижу причины, почему нет.

— Вы сможете поверить в серьезность моих причин, если я скажу, что если это станет известно, то причинит мне много горя?

Она сказала это таким молящим голосом, что, если бы мистер Гибсон не был так разгневан и раздражен предшествующим разговором с ее матерью, он, скорее всего, уступил бы ей. Теперь же он холодно ответил:

— Рассказать отцу Роджера не означает сделать это достоянием гласности. Мне не нравится такое непомерное стремление к секретности, Синтия. Мне кажется, что за этим скрывается что-то еще, кроме очевидного.

— Пойдем, Молли, — сказала внезапно Синтия. — Давай споем дуэт, которому я тебя учила. Это лучше, чем вести такой разговор.

Это был коротенький и живой французский дуэт. Молли пела небрежно, и на сердце у нее было тяжело, Синтия пела задорно и с видимым весельем, но под конец разразилась истерическими слезами и бросилась наверх, в свою комнату. Молли, не обращая внимания ни на отца, ни на то, что ей говорила миссис Гибсон, последовала за ней и обнаружила дверь ее спальни запертой, и в ответ на все свои просьбы позволить ей войти раздавались лишь рыдания Синтии.

Прошло больше недели после только что описанных происшествий, прежде чем мистер Гибсон счел себя вправе посетить сквайра. Он от всей души надеялся, что задолго до этого из Парижа пришло письмо от Роджера и обо всем поведало его отцу. Но с первого же взгляда он понял, что сквайр не узнал ничего необычного, что нарушило бы его душевное равновесие. Он выглядел лучше, чем в прошедшие месяцы, в глазах светилась надежда, к нему вернулся здоровый цвет лица, отчасти благодаря возобновленной привычке помногу бывать на свежем воздухе, надзирая за работами, отчасти благодаря счастью, недавно обретенному с помощью средств Роджера и гнавшему его кровь по жилам ровным потоком с непрерывной энергией. Он, правда, чувствовал отсутствие Роджера, но всякий раз, как печаль разлуки начинала давить на сквайра слишком тяжело, он набивал трубку и выкуривал ее за долгим, медлительным, усердным перечитыванием письма лорда Холлингфорда, где он знал наизусть каждое слово, кроме тех выражений, в значении которых он, притворяясь перед самим собой, сомневался, чтобы иметь повод лишний раз взглянуть на похвалы своему сыну.

После обмена приветствиями мистер Гибсон сразу обратился к цели своего визита:

— Есть новости от Роджера?

— О да — вот его письмо, — сказал сквайр, вынимая свой черный кожаный кошель, где послание Роджера помещалось рядом с многочисленными другими, очень многообразного содержания.

Мистер Гибсон прочел его, лишь скользнув глазами по строкам, после того как с одного быстрого взгляда убедился, что упоминания о Синтии в письме нет.

— Хм… Я вижу, он не упоминает одного очень важного события, случившегося с ним после того, как он расстался с вами, — начал мистер Гибсон с первых слов, пришедших на ум. — Я полагаю, что, с одной стороны, раскрываю чужую тайну, но я намерен исполнить обещание, которое дал вам, когда в прошлый раз был здесь. Я обнаружил, что существует нечто… нечто вроде того, чего вы опасались… понимаете… между ним и моей падчерицей Синтией Киркпатрик. Он зашел в мой дом попрощаться, пока дожидался лондонской кареты, застал ее одну и объяснился с нею. Они не называют это обручением, но, конечно, это оно и есть.

— Дайте мне письмо, — сдавленным голосом произнес сквайр. Он прочел его заново так, словно прежде не усвоил его содержания или в нем могла быть фраза или несколько фраз, которые он пропустил. — Нет, — сказал он наконец, вздыхая. — Об этом он ничего не сообщает. Сыновья могут играть в доверительность с отцами, но они многое скрывают.

Мистеру Гибсону показалось, что сквайр скорее огорчен тем, что услышал об этом не от Роджера, чем недоволен самим фактом. Но ему еще понадобится время, чтобы осмыслить происшедшее.

— Он ведь не старший сын, — продолжал сквайр, словно разговаривая сам с собой. — Но это не такой брак, какого я хотел бы для него. Как же случилось, сэр, — выпалил он внезапно, обращаясь к мистеру Гибсону, — что вы сказали, когда в последний раз были здесь, будто ничего такого нет между моими сыновьями и вашими девушками? Да ведь это должно было длиться все это время!

— Боюсь, что так. Но я об этом и ведать не ведал. Услышал только вечером того дня, когда уехал Роджер.

— Это было неделю назад, сэр. Что же вы молчали с тех пор?

— Я думал, что Роджер сам сообщит вам об этом.

— Сразу видно, что у вас нет сыновей. Больше половины их жизни остается тайной для отцов. Взять хотя бы