Джон Стейнбек - К востоку от Эдема

Ли тихонько притворил за собой дверь.

— Я вот кофе тебе принес.

— Я не хочу… впрочем, давай. И спасибо тебе, Ли. Так мило с твоей стороны.

— Перестань! — сказал Ли. — Немедленно перестань, слышишь?

— Что «перестань»? Что я должен перестать?

Ли заговорил, словно нехотя.

— Ты вот однажды пожаловался, что это есть в тебе самом. Помнишь, что я ответил? Я ответил, что это можно побороть… при желании.

— Что побороть, Ли? Не понимаю, о чем ты говоришь.

— Ты меня совсем не слушаешь, Кейл. Не желаешь слушать. Неужели ты на самом деле не понимаешь, что я хочу сказать?

— Я слушаю тебя, Ли. Что ты хочешь сказать?

— Он просто не мог поступить иначе. Это у него в натуре, а против собственной натуры не пойдешь. У него нет другого выхода, а у тебя есть. Слышишь меня? У тебя есть выход.

Спиральки делались все мельче и мельче, линии соприкасались, соединялись, сливались, образуя одно черное блестящее пятно.

— Тебе не кажется, что ты поднимаешь шум по пустякам? — хладнокровно проговорил Кейл. — Неизвестно что воображаешь. Послушать тебя, можно подумать, что я кого-то убил. Брось придумывать, Ли, честное слово, хватит.

Ли ничего не ответил. Кейл обернулся — его уже не было в комнате. На столе стояла дымящаяся чашка. Кейл чуть ли не залпом выпил горячий кофе и спустился в гостиную.

Адам поднял на него жалостный взгляд.

— Прости меня, отец, — сказал Кейл. — Я не знал, что ты так к этому отнесешься. — Он взял пакет с деньгами с камина, куда его положили, и сунул обратно во внутренний карман пиджака. — Я подумаю, что сделать с этими деньгами. — Потом добавил как бы между прочим. — А где все?

— Абре надо было домой, Арон пошел её провожать. А Ли куда-то вышел.

— И я, пожалуй, пройдусь, — сказал Кейл.

На дворе уже спустилась ноябрьская ночь. Кейл приоткрыл переднюю дверь и на белеющей стене «Французской прачечной» через улицу увидел очертания фигуры Ли. Он сидел на ступеньках, и тяжелое пальто его торчало горбом. Кейл потихоньку прикрыл дверь и прошел гостиной в кухню. «От шампанского пить хочется», — сказал он. Отец не поднял головы.

Кейл выскользнул во двор, пошел между редеющими грядками, предметом особой заботы Ли. Потом перелез через высокий забор, ступил на доску, служившую мостками через канаву с черной водой, и тесным переулком между Лэнговой пекарней и мастерской местного жестянщика выбрался на Кастровилльскую улицу.

По ней он дошел до Каменной, где стоит католическая церковь, взял налево, миновал дома Каррьяго, Уилсонов, Забала и у дома Стейнбеков снова повернул налево, на Центральный проспект. Ещё два квартала, и он был у школы на Западной стороне.

Тополя перед школьным двором почти облетели, лишь кое-где покачивались под вечерним ветром пожухлые листья.

Внутри у Кейла все как будто онемело. Он даже не замечал холода, которым несло с гор. Впереди, через несколько домов он увидел человека — тот пересекал круг света, падающий от фонаря, и направлялся в его сторону. По походке и по фигуре он узнал брата и вообще он знал, что встретит его тут.

Кейл замедлил шаги и, когда Арон приблизился, окликнул его:

— Эй, а я тебя ищу.

— Ты уж извини меня за сегодняшнее, — сказал Арон.

— Ты тут ни при чем… Ладно, не будем об этом.

Братья пошли рядом.

— Не хочешь со мной? — спросил Кейл. — Могу кое-что показать.

— Что именно?

— Сам увидишь. Думаю, тебе будет интересно. Очень интересно.

— Только если недолго.

— Нет, совсем недолго.

Они вышли на Центральный проспект и направились к Кастровилльской улице.

Вербовочный пункт в Сан-Хосе сержант Аксель Дейн обычно открывал ровно в восемь, но, если он немного задерживался, за него это делал капрал Кемп, причем безропотно.

Аксель Дейн представлял собой довольно распространенный тип американского вояки. Длительная служба в армии Соединенных Штатов между двумя войнами — Испанской и Германской — сделала его совершенно непригодным к жестокой, неупорядоченной жизни на гражданке. Он прекрасно понял это во время месячного перерыва между двумя сроками армейской службы в мирных условиях, а они вместе, в свою очередь, сделали его не пригодным к участию в войне, и потому он разработал целую методу, как не попасть на фронт. Вербовочный пункт в Сан-Хосе доказывал правильность этой методы. Он ухаживал за младшей девицей из богатого семейства Ричи, а она — так уж случилось проживала именно в этом городке.

Кемп был в армии недолго, однако он успешно усваивал основное уставное правило: ладь с непосредственным начальством и по возможности держись подальше от офицеров. Его отнюдь не трогали легкие насмешки и нагоняи, какими баловался Дейн.

В восемь тридцать Дейн вошел в помещение пункта и увидел, что Кемп похрапывает за столом, а рядом терпеливо жмется на стуле какой-то паренек. Бросив на него взгляд, сержант зашел за перегородку и положил руку на плечо Кемпу.

— Милый, — пропел он. — Заря занялась, и уже заливаются жаворонки.

Кемп поднял голову с рук, вытер нос тылом ладони и чихнул.

— Будь здоров, хороший мой! — сказал сержант. Вставай, у нас клиент.

Кемп прищурил набрякшие веки.

— Война подождет.

Дейн внимательно оглядел паренька.

— Боже ж ты мой! Вот это красавчик. Будем надеяться, что там поберегут такого, а? Капрал, вы, конечно, полагаете, что он хочет сражаться с ненавистным врагом, а я считаю, что он от любви драпает.

Кемп с облегчением понял, что сержант ещё не до конца протрезвел.

— Думаете, девица какая обидела? — Он научился подыгрывать сержанту. Думаете, он в Иностранный легион метит?

— Может, он от самого себя драпает.

— Посмотрел я то кино, — сказал Кемп. — Там один сержант есть, подлюга и сучий сын.

— Быть такого не может, — возразил Дейн. — Ну, двигай поближе, парень. Тебе, говоришь, восемнадцать?

— Да, сэр.

Дейн обернулся к подчиненному:

— Как считаешь?

— Чего там считать? Ростом вышел, значит, годится.

— Восемнадцать… — проговорил сержант. — Значит, так и запишем?

— Да, сэр.

— Заполни вот этот бланк. Высчитай, в каком году родился, укажи там и хорошенько запомни.

ГЛАВА ПЯТИДЕСЯТАЯ

Джо не нравилось, что Кейт целыми часами сидит в своем кресле, не двигаясь и глядя в одну точку. Это означало, что она думает. Поскольку лицо её ровным счетом ничего не выражало, он не мог проникнуть в её мысли и оттого сильно беспокоился. Ему очень не хотелось упускать свой первый настоящий шанс.

У него был один-единственный план и поэтому пусть она посидит, понервничает, пока не даст где-нибудь маху. А там видно будет, чем её охмурить. Но вот как догадаешься — нервничает она или нет, ежели сидит, как истукан, и в стенку зырит.

Джо видел, что Кейт сегодня не ложилась. Он спросил её насчет завтрака, а она только головой легонько мотнула. Может, вообще его не слышала, поди узнай.

«Не суетись! — предупреждал он себя. — Смотри в оба и востри уши». Девки тоже, видать, чуют: что-то неладно, но у каждой, видите ли, собственное объяснение имеется. Дуры набитые, мозги куриные!

Кейт не могла сосредоточиться. Разные образы метались у неё в голове, как мечутся в сумерках летучие мыши. То перед нею вставало лицо её белокурого красавца, его засверкавшие от потрясения и злости глаза, и слышались его сердитые слова, которые он выкрикивал не столько ей, сколько самому себе. То она видела его смуглого братца — тот стоял, прислонившись к косяку, и смеялся.

Она тоже тогда засмеялась, это самое быстрое и самое верное оружие самозащиты — смех. Что же он сделает, её сын, её мальчик? Что он сделал после того, как не торопясь вышел из комнаты?

Ей вспомнился устало-безжалостный и довольный взгляд Кейла, когда он, не спуская с неё глаз, медленно затворял за собой дверь.

Зачем он привел брата? Что ему нужно, чего он добивается? Если бы она знала, то могла бы встретить их как полагается. Но она не знала.

У неё снова ломило суставы, причем ломота проявлялась то в одном месте, то в другом. Когда она двигалась, нестерпимо ныла поясница, ближе к правому боку. Значит, боль надвигается со всех сторон, думала она, и рано или поздно она сойдется в середине, как сбивается в подвале стая крыс, и примется грызть её.

Несмотря на все добрые советы, которые Джо давал самому себе, он не мог сидеть сложа руки. Так и сегодня он не утерпел и с чайником в руке негромко постучал к Кейт в дверь, приоткрыл её и вошел. Насколько он мог заметить, она даже не вставала.

— Чайку вот принес, мэм.

— Поставь на стол, — откликнулась она и, словно подумав, добавила: — Спасибо тебе, Джо.

— Нездоровится, мэм?

— Опять руки заболели. Не помогло новое лекарство.