Чарльз Паллисер - Квинканкс. Том 2
Памплин, Чарльз — священнослужитель и друг Генри Беллринджера.
Парминтер, мистер — джентльмен, который дает советы Джону и его матери в гл. 29.
Патерностер — поверенный Джеффри Хаффама.
Пег — см. Блускин.
Пентекост — один из кукольников, с которым Джон встречается, когда живет у мисс Квиллиам.
Пепперкорн, миссис — экономка Момпессонов.
Первиенс, миссис — женщина, о которой рассказывает мисс Квиллиам и которая предлагает Мэри пристанище в гл. 42.
Пикаванс, мисс — горничная леди Момпессон.
«Пимлико-энд-Вестминстер-Лэнд-Компани» — компания, владеющая полной земельной собственностью, являющейся предметом спекуляции.
Пимлотт, мистер — старый садовник и церковный сторож в Мелторпе.
Питер Клоудир — см. Клоудир.
Пичмент — семейство, проживающее на Орчард-стрит, которое помогает мисс Квиллиам.
Поджер, Гарри — брат Сьюки.
Поджер, Сьюки — служанка Мэри в Мелторпе.
Портьюс, Дэниел — старший брат Питера Клоудира.
Портьюс, Эмма — дочь Дэниела.
Ричард — увечный мальчик из школы Квигга.
Рукьярд — надзиратель в сумасшедшем доме Алабастера.
Сайлас Клоудир — см. Клоудир.
Сакбатт, миссис — благожелательная женщина, владелица дома на Кокс-Сквер, где раньше жили Дигвиды.
Салли Дигвид — см. Дигвид.
Сансью — адвокат, нанятый Мэри.
Силверлайт — один из кукольников, с которым Джон встречается, когда живет у мисс Квиллиам.
«Синий дракон» — трактир в Хартфорде.
Сноу-Хилл — там находятся и церковь Сент-Сепалке, и трактир «Голова сарацина».
Степлайт — человек, который является к Мэри и Джону в качестве доверенного лица сэра Персевала, когда они живут у миссис Фортисквинс.
Стивен Малифант — см. Малифант.
Сьюки Поджер — см. Поджер.
Сэм — член шайки Барни.
Сэмюел — старик, живущий в доме на Кокс-Сквер, который направляет Джона к Избистеру.
Такаберри — дворецкий Момпессонов.
Твелвтриз, миссис — тетя Сьюки Поджер.
Том Момпессон — см. Момпессон.
Томас, (сэр) Деламейтер — см. Деламейтер.
Уилл — лакей Момпессонов «Роджер».
Уилл — член шайки Барни.
Уильям, (сэр) Деламейтер — см. Деламейтер.
Фамфред — главный кучер Момпессонов.
Филлибер, миссис — вторая домохозяйка Джона и Мэри.
Фортисквинс, Джемайма — кузина Мэри, вышедшая замуж за «дядю Мартина».
Фортисквинс, Мартин — старый друг отца Мэри и сын управляющего имением Хаффама.
Фортисквинс, Элизабет — мать Мартина.
Хафмун — вымышленное имя, которым называется Мэри, когда закладывает медальон.
Хаффам, Джеймс — отец Джона Хаффама.
Хаффам, Джеффри — отец Джеймса Хаффама.
Хаффам, Джон — отец Мэри.
Хаффам, Элайза лсена Джеймса Хаффама, урожденная Амфревилл.
Хинксман, Джек — помощник Алабастера, человек очень высокого роста.
Чарльз Памплин — см. Памплин.
Шугармен, мисс — богатая наследница, на которой хочет жениться Дейвид Момпессон.
Эдвард — лакей Момпессонов «Боб».
Эдваусон — приходский клерк в Мелторпе.
Элайза Хаффам, урожденная Амфревилл — см. Хаффам.
Эмерис — констебль в Мелторпе.
Эскрит, Джеффри — старый слуга Хаффамов, живущий в доме на Чаринг-Кросс.
Эспеншейд — человек, которого Джон видит разговаривающим с Биссетт в гл. 22.
Эшбернер — сборщик квартирной платы в доме миссис Сакбатт, с которым Джон встречается в гл. 124.
Яллоп — ночной сторож Алабастера.
ПОСЛЕСЛОВИЕ АВТОРА
После выхода «Квинканкса» в свет я в самом скором времени стал сознавать глубокое расхождение, неизбежно существующее между замыслом автора и толкованием, которое дает произведению читатель. Это заставило меня задаться вопросом, зачем и для кого я писал и чья трактовка романа — моя или читателей — более верна.
Вопрос представлялся особенно актуальным в отношении данного романа, поскольку в нем имеется так называемое «скрытое повествование». Поэтому я принялся настойчиво расспрашивать своих друзей и коллег с целью выяснить, многое ли они заметили. (Сам я при этом старался не проговориться, ибо не для того я потратил столько времени и сил на сокрытие разных вещей, чтобы самому раскрыть все свои секреты.) Меня чрезвычайно интересовало, заметили ли они альтернативные объяснения нескольких загадок, которые Джон разгадывает к своему удовлетворению. Сделали ли они какие-нибудь выводы из математически выверенной структуры романа. И самое главное, к каким умозаключениям пришли относительно тайны, окружающей отца главного героя.
Я столкнулся с реакцией, условно говоря, трех видов. Некоторые прочитали роман так, как если бы он был написан примерно в 1850 году, и не увидели причин искать в нем какие-либо неоднозначные моменты. Другие в большей или меньшей степени заподозрили что-то и заметили ряд элементов, нехарактерных для произведения, созданного почти полтора века назад. Но у многих по ходу чтения возникли серьезные подозрения, и один мой знакомый сказал — к великому моему удовольствию, — что последняя фраза романа заставила его вернуться к первой главе и перечитать книгу еще раз.
Однако один мой коллега по университету, где я тогда преподавал, прочитал роман чрезвычайно внимательно и относительно одного элемента содержащейся в нем тайны пришел к гипотезе, которая заинтересовала и премного взволновала меня. И все же удивляться этому едва ли приходилось, ибо я намеренно нарушил «подразумеваемый договор» между писателем и читателем, на котором строится роман девятнадцатого века и с которым «Квинканкс» — по крайней мере внешне — не вступает в противоречие.
ВИКТОРИАНСКИЙ РОМАН НАОБОРОТ
Означенный договор предполагает, что все повороты сюжетной линии и мотивация героев в конечном счете исчерпывающим образом объясняются рассказчиком или автором, заслуживающим полного доверия, как бы он ни запутывал и ни дразнил читателя по ходу повествования. Современная серьезная литература, конечно же, не считает обязательным раскрывать все мотивы и даже правду о том, «что случилось на самом деле». В викторианском же романе полная определенность в отношении упомянутых вопросов уравновешивается умолчанием о ряде предметов — разумеется, здесь в первую очередь речь идет о сексе, но также о ряде «неприятных» тем, как то: психические болезни, антисанитария и чудовищные условия жизни бедноты. Подобные предметы заведомо обходятся стороной с целью создания утешительной иллюзии, будто их не существует.
Я хотел коренным образом изменить такое положение вещей, написав книгу, по всем внешним признакам похожую на викторианский роман, но где запретные темы, лишь отодвинутые на задний план повествования, незримо присутствуют, грозя внести разрушительный диссонанс в благостную идиллическую картину жизни, которую викторианская идеология (как и любая другая) пытается представить.
Полагая, что в процессе работы над книгой можно прийти к пониманию многих вещей, я надеялся найти ответы на вопросы, касающиеся не только викторианского романа, но и современной эпохи, в которой различные табу и не подлежащие обсуждению темы неизбежно продолжают существовать, но, естественно, поддаются выявлению труднее, чем в прошлом. В наше время, когда многие условности и предрассудки уничтожены, семейные ценности остаются (по крайней мере, в теории) такими же неприкосновенными, как в прошлом веке. Подтверждением этому служит тот факт, что о таком чудовищном преступлении, как сексуальное насилие родителя над ребенком, наше общество начало говорить совсем недавно.
Таким образом, я пренебрег канонами викторианского романа в том смысле, что многие вопросы на уровне сюжета и мотивации остались неясными — не столько из-за недостаточности, сколько от избыточности толкований, призванной навести читателя на мысль, что, помимо лежащих на поверхности совершенно правдоподобных объяснений, существуют другие, равно правдоподобные, но не столь очевидные.
Главной тайной романа являются события, произошедшие в ночь венчания Мэри и Питера, то есть в ночь убийства Джона Хаффама. В связи с этим возникает много вопросов относительно отца главного героя, которыми последний постоянно задается, хотя впрямую не делится своими соображениями с читателем. Гипотеза же моего университетского коллеги, читателя чрезвычайно вдумчивого и недоверчивого, заключалась в ужасном предположении. Оно наносило сокрушительный удар по ценностям викторианской семьи и извращало каноны романа девятнадцатого века гораздо сильнее, чем я замышлял на самом деле. После продолжительных споров мне пришлось признать, что данная гипотеза действительно представлена в романе в качестве одной из возможных, хотя я сам о ней даже не догадывался. Это было одно из самых интересных и неожиданных суждений о романе, ибо я предполагал столкнуться с недопониманием моего замысла, но уж никак не с пониманием, превосходящим мое собственное.
