Халлдор Лакснесс - Свет мира
Но когда Бера скрылась, его охватила тревога, и он спустился на берег один. Сперва он шел по главной улице, потом свернул в сторону. Когда он видел красивый, хорошо освещенный дом, ему казалось, что это и есть кафе, в его представлении подобные заведения были связаны с роскошью и светом. Скальд заглядывал в окна, тайком поднимался по лестницам, прислушивался, но ее голоса нигде не было слышно; он встревожился еще больше, побежал, угодил в лужу и весь выпачкался, а дождь все лил и лил. Навстречу скальду из одного двора вышел человек и спросил сердито:
— Ну, чего тебе?
Скальд остановился, точно в него выстрелили, он стоял перед этим человеком, запыхавшийся и виноватый, словно преступник с обагренными кровью руками.
— Чего ты несешься, как угорелый, парень? — спросил человек.
— Я ищу, — ответил скальд.
— Кого?
— Одну женщину.
— Какую женщину?
— Ты не видел тут компании, они пошли в кафе: толстый молодой человек и светловолосая девушка в шапочке?
— В шапочке? — спросил человек. — Нет, не видел. А кафе уже давным-давно обанкротилось. Теперь кафе не окупается. Сейчас тяжелые для общества времена. Зато, если хочешь, я могу продать тебе прекрасного сушеного палтуса, он белый, словно падший ангел, и вдвое дешевле, чем в столице. Можешь заключить выгодную сделку. А если хочешь кофе, я сейчас разбужу свою старуху. Это задаром. Могу также показать тебе знаменитую весеннюю пикшу, она вся розовая, как непорочная дева, это самая лучшая рыба из всех созданных Господом Богом.
Скальду пришлось пустить в ход всю свою деловую смекалку, чтобы вырваться из рук этого любителя сравнений, не нагрузившись запасом вяленой рыбы. Когда скальд наконец отделался от него, он решил идти медленно, чтобы больше не пугать ни себя, ни других. Через город протекала река. Вся компания стояла на мосту и разговаривала, стараясь перекричать шум воды.
— Льоусвикинг, — сказала Бера и взяла его за одну руку, а ее подруга за другую. — Почему ты не пошел вместе с нами?
— «Оп-ля-ля» он закричал, разбежался да упал, — сказал студент. — Ты понял, а, скальд?
Все пошли дальше, кроме этих двух девушек и скальда, они отделились от всех и остались стоять на мосту; скальд так и не понял, как это получилось, но они стояли на мосту, склонившись над перилами, — он в середине — и смотрели, как в полуночных сумерках течет река и идет дождь. Ему хотелось, чтобы этот миг длился вечно. Мимо пролетела незнакомая птица. Неужели девушка прислонилась к нему? А если и так, что могло быть естественнее? Гордости скальда не было предела.
Неожиданно раздались голоса, вся компания их поджидала:
— Вы что, хотите здесь остаться? Пароход скоро уходит!
— С вашего разрешения, сколько вам лет? — спросил студент. — Вы уже забыли, что я вам сказал: маленькие девочки должны опасаться скальдов из Бервика.
Оулавюр Каурасон вздрогнул, словно ему в тело воткнулся нож; что им рассказал этот человек? Только теперь скальд понял, что все спутники, конечно, знали, кто он такой: исландский народ мал, всем все известно обо всех; он один умудрился забыть об этом. Он выпустил руки обеих девушек.
— Идите, — сказал он. — Я останусь.
— Ты можешь опоздать на пароход, — сказала Бера.
— Это неважно, — сказал он.
Она схватила его за руку и сказала:
— Идем!
Тогда он шепнул:
— Бера, разреши мне потом поговорить с тобой наедине.
Больше они не успели обменяться ни словом. Как только вся компания поднялась на борт, Бера исчезла с палубы; вскоре пароход вышел в море.
У скальда на душе тревожно. Уже далеко за полночь пассажиры разошлись по каютам, в ночных сумерках скальд продолжает бродить по палубе, дождь прекратился, выглянула одна звезда.
Если на то пошло, он не имел права думать, будто кого-то ждет, он ни с кем не договаривался о встрече, он даже не знал, слышала ли она, о чем он просил, и поняла ли, что это серьезно. Но он был слишком взволнован, чтобы спуститься вниз и лечь спать, он пытался отвлечь мысли, глядя на эту единственную звезду, которая светила над черной водой, но и эта звезда не могла успокоить его. Спит ли она?
Если студент все рассказал ей, то что она думает о нем, скальде? Почему она позволила преступнику пожать ей на мосту руку и даже прислонилась к нему? А если она спит, с какими мыслями она заснула? Почему Бог в придачу ко всему возложил на него и это, почему он явил ему этот образ, когда волна его жизни находится на спаде?
В холодном сыром ветре уже чувствовалось дыхание нового утра, скальд озяб, но когда он решил спуститься вниз, она вдруг оказалась рядом с ним. На плечи она накинула плащ, ветер трепал ее длинные волосы, лицо было бледнее, чем обычно, в предрассветных сумерках ее глаза светились незнакомой тайной — женщина ночи, за ее плечами — страна бессонницы; быть может, она уже давно стояла и смотрела на море, только он не замечал ее.
Она не взглянула на него, пока он дважды не окликнул ее по имени.
— Это ты? — спросил он. — Или мне мерещится?
— Я не могла уснуть, — медленно ответила она.
— Бера, как ты можешь стоять рядом со мной после того, что ты услышала?
— А что я услышала? — спросила она.
— Ты не презираешь меня? — сказал он.
— За кого ты меня принимаешь? — спросила она.
— Что говорил про меня студент? — спросил он.
— Я не слушала.
Она долго смотрела на него глубокими спокойными глазами. Если раньше ему казалось, что он непременно должен все объяснить ей, теперь, под этим взглядом, он понял, как пусты и ненужны все обвинения или извинения. Глаза красоты, которые мудрее всех книг, могут в одно мгновение развеять горе, вину и терзания всей человеческой жизни. Она пришла к нему этой таинственной ночью, чтобы оправдать его, дать ему права гражданства в новой жизни, где будет властвовать одна красота. Под ночным ветром он обнял ее тонкую талию и поцеловал ее горячие губы. После этого он испуганно оглянулся. Она ничего не боялась и не оглядывалась. Но в тот же миг она исчезла.
Осталась лишь одна-единственная звезда, уже совсем бледная в предрассветных сумерках, и засверкавшее теперь новым светом воспоминание о той минуте, когда он впервые увидел ее три утра тому назад.
Нас двое.И неведомое судно.И осень тихо бродит по лугам.Мы рады «здравствуй!» крикнуть берегам,С которыми прощаться будет трудно.Стоим, молчим.А солнце осушаетТуман холодный над морской водойИ на дороге тех, кто поспешаетНа празднество иль попросту домой.К тебе я обращаюсь: «Здравствуй, чудо!»А может, я прощаюсь, чтоб отсюда,От самого себя, опять уйти?Не знаю: я пришедший?Уходящий? Но знаю: красоте твоей светящейЯ буду верен до конца пути.
Глава двадцать вторая
Самый прекрасный цветок растет в укромном месте, мало кто обращает на него внимание, многие даже не знают его ценности, но тот, кто однажды обнаружит его, уже никогда не захочет смотреть на другие цветы. Он будет думать только о нем. Будет грезить о нем во сне. И умрет с его именем на устах. Болтливый студент приметил Беру и теперь не отходил от нее ни на шаг. Он был одарен теми качествами, которых не хватало Льоусвикингу, казалось, что его веселость можно было измерить только лошадиными силами, от полнокровия его в любую минуту мог хватить апоплексический удар, у него всегда была наготове шутка, он мог беседовать одновременно со всеми, говорил он непринужденно и гладко, без малейшего внутреннего усилия, тогда как скальд за каждое свое слово должен был платить длительными мучениями, а за стихи, даже плохие, — безысходной тоской. Рядом с этим человеком скальд испытывал физическую боль, словно ребенок, который в первый раз попал на лесопилку. Он убегал, если Бера и студент приближались к нему, но не следить за ними было выше его сил.
Кто мог разобраться в этом сердце? Вчера вечером она по доброй воле осталась на мосту, отказавшись от общества студента, а наутро она дарила ему свой доверчивый взгляд, который сам по себе был сокровищем, улыбалась ему трезвой дневной улыбкой, подставляла его влюбленному взору золотисто-нежную кожу щек и легкие завитки волос — казалось, что только дневная стеснительность мешает ей протянуть ему губы. Неужели неверность в такой же степени, как и жестокосердие, непременная спутница красоты, неужели верность — это лишь оправдание уродства? Или скальду только показалось, что она приходила к нему на палубу под прикрытием ночи?
Вечером пароход вошел в длинный фьорд и причалил к пристани небольшого городка, здесь выходило много народу, приготовился прощаться с Оулавюром Каурасоном и последний сосед по каюте. Оказалось, что среди зеленых и красных домиков, утопавших в красивых садах, был дом и этого дамского угодника: Оулавюр Каурасон слышал, как он приглашал девушек повеселиться вечером у него дома. Его мать, высокая крупная женщина, поднялась на борт, чтобы встретить своего сына, это были важные люди; мысленно скальд уже видел, как в огромных залах богачи с радостью, словно королеву, приветствуют Беру, в воображении скальда вечеринка у студента смешалась с праздником калифа из «Тысячи и одной ночи», а сам он был одним из бродяг, стоявших на улице. Вечернее солнце сверкало ослепительным металлическим блеском, вдобавок на небе показался молодой месяц, закат внес свою щедрую лепту в представление доверчивого скальда о восточном великолепии этого городка. На окнах домов в глубине фьорда отражалась широкая долина с бескрайними лугами, река, бегущая по долине, серебрилась в лучах заходящего солнца, заросшие склоны и желтые, недавно скошенные луга розовели от блаженства.
