Чарльз Паллисер - Квинканкс. Том 2

Когда он умолк, я заколебался и поглядел через его плечо в одно из окон с раздвинутыми занавесями. Я увидел огромные парковые вязы на фоне бледно-голубого неба, легко покачивавшиеся на ветру, и в краткий миг мной овладело страстное желание назвать поместье своим.

— Оно у меня, — сказал я.

На щеках мистера Барбеллиона выступили красные пятна, он быстро встал и несколько раз прошелся взад-вперед по комнате. А потом сказал:

— Хотя поместье обременено долгами, как я вам говорил, ситуация может коренным образом измениться, коли суд признает завещание действительным, как и сделает, вне всяких сомнений. В таком случае все долговые обязательства прежнего владельца имущества — незаконного владельца — скорее всего, утратят юридическую силу.

Я изумленно уставился на него и сказал:

— Я не понимаю.

— Все очень просто. Как только будет доказано, что Джеймс не имел права продавать поместье, а следовательно, Момпессоны никогда не имели законного права собственности, все долговые обязательства, взятые ими на себя, станут недействительными.

— Это точно?

— В вопросах правосудия ничего нельзя утверждать с уверенностью, но ни у кого нет больше шансов добиться такого результата, чем у меня.

Во время нашей последней встречи мистер Барбеллион сказал, что поместье ничего не стоит, поскольку обременено огромными долгами. Теперь он говорил, что с помощью похищенного завещания долги можно аннулировать. Но имел я моральное право поступить так? Лишить всякой юридической силы разнообразные закладные и прочие долговые обязательства, наложенные на имущество? Конечно же имел, поскольку они брались незаконными владельцами. Кроме того, я поступлю так с целью обеспечить благосостояние поместья, а следовательно, и благополучие людей, живущих за счет доходов с него.

— Это обошлось бы мне очень дорого, — сказал я.

— Вы можете найти выход. — Мистер Барбеллион загадочно улыбнулся.

— Вы имеете в виду, занять? — спросил я. — Несколько месяцев назад ко мне приходил один человек с предложением ссудить меня деньгами до лучших времен.

— Знаю, — сказал он. — Некто Эшбернер.

Я вздрогнул. Откуда он знает?

— Я должен многое рассказать вам, мой юный друг, — продолжал мистер Барбеллион, заметив мое удивление. — Вы говорите, Эшбернер предложил ссудить вас деньгами до лучших времен, но он ни словом не обмолвился о ренте и тем более ни о какой вашей претензии на само хафемское поместье. Его направил к вам человек по имени Валльями.

Мое удивление возрастало.

— Вижу, имя вам знакомо, — сказал мистер Барбеллион. — В таком случае, вероятно, вы знаете, что он был старшим клерком вашего покойного деда.

Я вспомнил не только имя Валльями, но и имя Эшбернера: миссис Сакбатт, которая приветила нас с матерью после нашего бегства из комнат миссис Малатратт, упоминала о нем как о полномочном представителе домовладельца. Означало ли это, что ветхий дом, где она проживала, принадлежал Клоудирам? А потом меня осенило, что домовладелец в Митра-Корт тоже упоминал имя Эшбернера.

Мистер Барбеллион продолжал:

— Я поговорил с Валльями в ходе своего расследования вопроса о ваших правах на поместье вашего деда.

— Я не уполномочивал вас проводить такое расследование! — воскликнул я.

— При всем своем уважении к вам, мистер Хаффам, осмелюсь заметить: именно это вы и сделали во время нашей последней встречи. Разве вы не помните, что я пообещал вам не предпринимать никаких шагов без вашего ведома?

Он был прав, и мне пришлось извиниться, хотя я еще раз решительно заявил, что не желаю иметь никакого отношения к имуществу Клоудира.

— По крайней мере, — продолжал мистер Барбеллион, — выслушайте мой рассказ о событиях, которые произошли со времени смерти вашего деда, имевшей место почти полтора года назад. Как вы, вероятно, знаете, его наследником являлся Дэниел Портьюс, ваш дядя. Судя по всему, Валльями располагал уликами, свидетельствовавшими о различных правонарушениях, совершенных ваших дедом. — Тут он смущенно потупился и перетасовал свои бумаги. — Похоже, находчивый старый джентльмен — несомненно, единственно из страстного желания услужить своим клиентам, несмотря на жалкие гарантии, предоставлявшиеся последними, — ссужал деньги под проценты, превышающие установленные законом двадцать процентов. И некоторые из ломбардов вашего деда — безусловно, без его ведома — скупали краденое.

Пока я не узнал ничего нового, поскольку все это уже слышал из уст Питера Клоудира.

— Там обстряпывались и другие дела, — продолжал адвокат. — Но суть в том, что Валльями располагал свидетельствами причастности Портьюса ко всем этим махинациям. И самое главное, он имел на руках копии документов — одному Богу ведомо, как ваш дед допустил такое! — которые доказывали, что Портьюс в сговоре с вашим дедом совершил крупное мошенничество, воспользовавшись именем своего работодателя, банка Квинтард и Мимприсс, и таким образом принеся последнему значительные убытки. Похоже, дело заключалось в спекуляции недвижимостью, и ваш дед поставил банк под удар, порекомендовав принять в заклад земельный участок от арендатора, по поручительству фригольдера, не пожелавшего назвать свое имя. Означенный земельный участок обесценился, когда должник по закладной не выполнил свои обязательства, и вернулся в собственность землевладельца. Если учесть банковский кризис, имевший место несколько лет назад, семейство Клоудиров находилось на грани банкротства.

И опять-таки я знал об этом, ибо однажды случайно услышал, как Валльями шантажировал Клоудира в ту ночь, когда старик погиб.

— Валльями заключил сделку с вашим дядей, вытребовав долю от состояния вашего деда за свое молчание — каковой поступок не имеет оправдания, разумеется, — но он испугался, когда два головореза однажды ночью попытались его убить.

Я подумал, что с уверенностью могу назвать имя, по крайней мере, одного из упомянутых головорезов, но промолчал.

— Таким образом, дабы не подвергать свою жизнь опасности, Валльями пришлось выложить свои доказательства перед правлением банка Квинтард и Мимприсс. Как следствие, Портьюс бежал за границу со своей семьей, спасаясь от судебного преследования со стороны работодателя, и таким образом его попытка запугать Валльями — ибо полагаю, именно он нес ответственность за совершенное нападение — поспособствовала ровно тому, чего он хотел избежать.

Я понял, к чему он ведет.

— Поскольку ваш дядя бежал и заочно обвинен Большим жюри в тяжком преступлении, вы являетесь единственным наследником состояния вашего деда, — продолжал мистер Барбеллион. — Валльями послал к вам Эшбернера именно потому, что знал о таком обороте дела.

Вот уж поистине полная перемена видов! Вместо того, чтобы войти во владение хафемским поместьем, я вдруг обнаружил, что состояние Клоудира практически принадлежит мне, стоит только попросить. Но какого рода это состояние? И в каком смысле оно принадлежит мне? Мне непереносима мысль, что отец моего ребенка — убийца моего отца!

Мистер Барбеллион, внимательно за мной наблюдавший, сказал:

— Насколько я понимаю, помимо значительной денежной суммы, хранящейся в ценных бумагах и государственных казначейских билетах, наследство состоит главным образом из недвижимости в городе — она находится большей частью в бедных кварталах, но, полагаю, приносит весьма хороший доход. Вдобавок, между прочим, по закладу означенного имущества, которое ваш дед покупал на имя подставного лица, взяты значительные ссуды. Как, наверное, вам известно, он страстно желал оставить данное состояние своим потомкам, ибо, насколько я понимаю, его мать была урожденная Хаффам. Таким образом, надеюсь, вы осуществите мечту своего деда. Валльями готов и впредь управлять недвижимостью и прочими делами в Лондоне в качестве вашего доверенного лица. Коли вы примете мое предложение, только сейчас сделанное, вы станете богатым человеком, в каковом случае я смогу возбудить судебный процесс по введению похищенного завещания в законную силу.

Его слова ошеломили меня. От откровений, следующих одно за другим, у меня звенело в ушах и голова шла кругом. Я думал единственно о том, что ни в коем случае не должен принимать никаких скоропалительных решений.

— Мне нужно подумать над всем, что вы сообщили мне, мистер Барбеллион, — сказал я.

Он кивнул, не сводя с меня пристального взгляда.

Задаваясь вопросом, не подломятся ли подо мной ноги, я встал с дивана и вышел из комнаты. Ничего не соображая, я спустился по черной лестнице, а потом в поисках выхода принялся плутать по длинным темным коридорам, лишенным всяких признаков человеческого присутствия, постоянно упираясь в тупики или запертые двери, либо выходя к лестницам, ведущим только наверх. Один из коридоров, шире всех прочих и с канделябрами на стенах, являлся картинной галереей, и, плетясь по нему, я гадал, какой из портретов (занавешенных желтым муслином, точно одетых в траур) представляет Джеффри Хаффама. Оказавшись в упомянутой галерее во второй раз и осознав, что я обошел по кругу центральную часть здания, я понял, что безнадежно заблудился в огромном доме. А он был поистине огромным, хотя и не был достроен в согласии с первоначальным проектом, о котором рассказала мне миссис Белфлауэр много лет назад. Вот дом, размышлял я, строительство которого потребовало таких расходов, что Джеффри Хаффаму пришлось влезть в долги к Николасу Клоудиру и жениться на его дочери, таким образом возбудив в нем и его сыне страстное желание завладеть собственностью, принесшей столько бед потомкам Джеффри.