Безрассудная Джилл. Несокрушимый Арчи. Любовь со взломом - Пэлем Грэнвилл Вудхауз
— Ты всегда был обжорой, — заметила она. — Помнится, как раз перед тем, как я окатила тебя из шланга, ты жульнически прикарманил кусок моего именинного торта.
— Как, ты не забыла? — Глаза Уолли просияли, а широкий рот расплылся в улыбке почти до ушей, делая спутника Джилл еще больше похожим на большого доброго пса. — Тот кусок торта словно до сих пор лежит у меня в кармане, намертво слипшийся с рогаткой, парой шариков, спичечным коробком и бечевкой. В те дни я был ходячей мелочной лавкой… Впрочем, не слишком ли мы увлеклись детскими воспоминаниями?
— Никак не привыкну, что передо мной тот самый Уолли Мейсон. Ты так переменился…
— Надеюсь, к лучшему?
— Безусловно! Мальчишкой ты был просто ужасным. Вечно пугал меня, выскакивал из-за дерева или еще откуда-нибудь. Помню, как гнался за мной битый час и вопил во все горло.
— Это все от смущения! Я же говорил, что обожал тебя. А вопил, потому что стеснялся. Надо же было как-то скрыть свои чувства.
— Тебе это отлично удалось, у меня даже подозрений не возникло.
Уолли печально вздохнул.
— Такова жизнь! «Сокрытая любовь, как червь в бутоне…»
— Кстати, о червях! Ты мне как-то сунул одного за шиворот.
— О нет! — поморщился Уолли. — Неужели? Я бывал проказлив, но всегда оставался джентльменом.
— Сунул, сунул! В кустах, когда еще была гроза…
— А, теперь припоминаю — но это просто недоразумение! Червяк был мне больше не нужен, и я решил, что ты тоже захочешь с ним поиграть.
— Да ты постоянно вытворял что-нибудь этакое! Однажды поднял меня над прудом и грозил бросить в воду — зимой, перед самым Рождеством! Это было ужасно подло, ведь я боялась тебя даже лягнуть, вдруг уронишь. К счастью, подоспел дядя Крис…
— Ты полагаешь, к счастью? Может, с твоей точки зрения и так, но я-то оказался с другой стороны. У твоего дяди была с собой бамбуковая трость, и теперь мои друзья недоумевают, когда в холода я жалуюсь, что ноют старые раны… Кстати, как поживает твой дядя?
— Замечательно, все такой же лентяй. Сейчас он в Брайтоне.
— Не знаю, мне он ленивым не показался, — задумчиво произнес Уолли, — скорее бойким! Должно быть, я встретил его в период активности… Ага! — Официант вернулся с нагруженным подносом. — Вот и пища! Не обессудь, если на минутку-другую я покажусь рассеянным. Мне придется как следует потрудиться.
— А потом небось припрячешь котлету в карман?
— М-м… я подумаю. Отолью туда немного супа, пожалуй. Мои нынешние запросы весьма скромны.
Джилл наблюдала за ним все с большим удовольствием. От этого мужчины исходило какое-то мальчишеское обаяние. С ним она чувствовала себя легко, почти как с Фредди Руком. Определенно, Уолли добавил радости в ее жизнь.
Особенно приятно было, что он умеет проигрывать. Джилл умела сама и восхищалась этим качеством в других. Как легко он выкинул из беседы — и, похоже, даже из мыслей — свой театральный провал и досадную потерю денег!
Интересно, сколько он потратил? Наверняка очень солидную сумму, но его это как будто совсем не трогает. Такое доблестное поведение отзывалось теплом в сердце Джилл. Так и должен настоящий мужчина сносить камни и стрелы коварной судьбы!
Наконец Уолли, сыто отдуваясь, откинулся на спинку стула.
— Представление не из приятных, — виновато вздохнул он, — но куда же деваться. Думаю, ты сама предпочитаешь, чтобы я сидел сытый и довольный, а не валялся в голодном обмороке. Чудесная штука еда! Теперь я готов к интеллектуальным беседам на любую тему, какую тебе будет угодно предложить. Как у Апулея — наелся розовых лепестков и больше не золотой осел. О чем же мы побеседуем?
— Расскажи о себе.
— Нет темы достойнее! О каком же аспекте моей персоны тебе хотелось бы услышать? О моих мыслях и вкусах, об увлечениях, о работе? О себе я могу болтать часами, мои друзья в Нью-Йорке уже стонут.
— В Нью-Йорке? Так ты живешь в Америке?
— Да. Сюда я приехал, только чтобы увидеть на сцене свою кособокую поделку.
— Почему же ты не поставил пьесу у себя дома?
— Меня там знают слишком много собратьев по перу. Я же, по сути, залез в чужой огород. Критики в тех краях ждут от меня какого-нибудь разухабистого «Вау! Вау!» или «Девушек из Йонкерса» и, узнай они, что я разразился возвышенной драмой, вытаращат глаза. Люди они простые, и становиться мишенью их непристойных шуток мне совсем не хотелось. Вот и решил приехать сюда, где я чужак… даже не подозревая, что окажусь рядом с человеком, знакомым с детства.
— Когда же ты уехал в Америку? Почему?
— Года через четыре или пять — в общем, спустя довольно много времени после эпизода со шлангом. Мы тихонько переехали в Лондон — ты, наверное, и не заметила, что я куда-то пропал. — В голосе Уолли послышалась грусть. — Видишь ли, отец мой умер, и дела пошли плохо. Больших денег он не оставил. Думаю, в те времена, когда я тебя знал, наша семья жила не по средствам. Так или иначе, вначале приходилось туго, пока твой отец не пристроил меня в одну нью-йоркскую контору.
— Мой отец?
— Да. Он был так добр, что позаботился обо мне. Едва ли помнил в лицо, а если и так, не думаю, что получал удовольствие от воспоминаний. Тем не менее, хлопотал за меня, как за родного.
— Очень похоже на него, — тихо проговорила Джилл.
— Благороднейший человек.
— А в той конторе ты больше не работаешь?
— Нет. У меня обнаружилась склонность к сочинительству, и я написал пару-тройку песенок для водевиля. Затем познакомился в музыкальном издательстве с Джорджем Бивеном, начинающим композитором. Вместе мы выдали несколько водевильных номеров. Потом один менеджер обратился к нам, чтобы оживить шоу, которое скатилось на обочину, и нам повезло — оно имело большой успех. Ну а после все пошло как по маслу. Бивен на днях женился, везет же людям!
— А ты сам женат?
— Нет.
— Никак не забудешь детскую любовь? — улыбнулась Джилл.
— Угу.
— Ничего, пройдет, — покачала она головой. — Встретишь какую-нибудь прелестную американку, сунешь ей червяка за шиворот, дернешь за косичку или как там еще ты проявляешь свое обожание, и… Куда это ты смотришь? Что такого захватывающего у меня за спиной?
— Да нет, ничего особенного. — Уолли отвел взгляд. — Просто какая-то монументальная пожилая дама уже минут пять не сводит с тебя глаз. Почти не ест, так ты ее заинтересовала.
— Пожилая дама?
— Ага… Ну и таращится! Ни дать ни взять «Птица с дурным глазом»
