Европолис - Жан Барт
— Нику, я привел к тебе почетного гостя. Это доктор Ласку, профессор из Ясс. Вчера он побывал у Агопа, и тот с него живьем содрал кожу.
Нику Политик был весьма польщен. Он протянул профессору руку, предварительно вытерев ее чистым полотенцем.
— Мне очень лестно познакомиться с вами, и я весьма сожалею, что до меня вы угодили именно к Агопу, который по призванию мясник и уж вовсе не парикмахер. Прошу прощения, но господину профессору должно быть прекрасно известно, насколько опасны порезы летом, когда достаточно нескольких стрептококков, чтобы получить заражение крови… А тогда конец… Но у нас вы можете быть совершенно спокойны. Все дезинфицировано по американской системе.
Погрузившись в огромное кресло, которое можно было поднимать и опускать, и приняв почти горизонтальное положение, профессор попытался своими близорукими глазами рассмотреть в зеркале профиль парикмахера. Лицо оливкового цвета, нос в форме ятагана, грива черных, блестящих волос и огромные усы — гордость героя-повстанца… Все движения Нику были изящны. Передвигался он легко и только на цыпочках. Держался с достоинством в своей белой пикейной куртке и широких зеленоватых, цвета утиного яйца, брюках.
Полицмейстер, закурив вторую сигару, с удивлением разглядывал сплошные зеркальные стены.
— А ты полностью обновил парикмахерскую.
Нику Политик гордо промолчал.
— Современно, красиво. Но что толку, ведь прежней жизни как не бывало. А ведь у тебя было нечто вроде политического клуба. Спорили до хрипоты, читали газеты, пили кофе. А теперь…
— Пардон! Здесь парикмахерская, а не кофейня, — сурово и резко ответил хозяин.
— Полагаю, — продолжал полицмейстер, усмехнувшись, — что семейная ссора из-за американца не принесла ничего хорошего ни Стамати, ни тебе.
Вспыльчивый Нику Политик взорвался:
— Разве я в этом виноват? Какое он имеет право узурпировать брата моей жены?
Нику был вне себя. Он гордо откинул голову и, словно бросая кому-то вызов, посмотрел сверху вниз. Глаза его налились кровью, брови сошлись у переносицы.
— Мы еще посмотрим, кто кого. Я этого так не оставлю, пусть по уши влезу в долги… Мы что, из глиняной плошки хлебаем?.. Ишь как торопится, тьфу, старый шут!
Профессор замер в кресле. С салфеткой на шее и намыленными щеками, он следил в зеркале, как металась бритва в беспорядочно двигавшихся руках Нику.
«До чего разошелся, — думал он. — И какого черта понадобилось этому полицейскому затевать с ним разговор, когда он только что намеревался брить мне шею?»
Профессор сидел как на иголках, но не решался встать с кресла.
Вдруг из глубины помещения послышался протяжный вздох и занавеска, сделанная на восточный манер из нитей цветного бисера, заколыхалась.
Брови у Нику Политика сразу же расправились.
Мгновенно утихомирившись, он тихо прошептал:
— Это моя жена, Олимпия. Она очень нервная… Сегодня ночью у нее был приступ астмы… Это все от сердца… — И не успел он закончить фразы, как в дверях показалась сама Олимпия.
Брюнетка с голубыми глазами, весьма полная, она была одета в розовый капот с большим вырезом. Она слегка пришепетывала и прерывала свою жалобную речь долгими вздохами.
— Разве это справедливо, господин полицмейстер? Бедный мой брат Никола… старый вдовец с ребенком на руках… Кто же позаботится о нем, как не я, его родная сестра? Как это можно допустить, чтобы он попал в чужие руки?.. О-хо-хо! Пенелопа, моя свояченица, эта змея, водит за нос дурака Стамати…
Всхлипывая и заикаясь, она принялась подробно рассказывать, как двадцать лет они жили душа в душу, а теперь оказались на ножах.
* * *
Более двадцати лет прожили свояки в полном согласии. И надо же было прийти этому письму из Америки, чтобы сразу же между двумя семьями возникла вражда.
Началась глухая борьба между кофейней и парикмахерской. Все отношения были прерваны. Напряжение возрастало с каждым днем.
У кого должен поселиться американец? Какое из двух семейств имело больше прав на то, чтобы приютить его?
С одной стороны был брат, с другой — сестра. Ни одна из сторон не желала уступить.
Обе стороны действовали лихорадочно, обе готовились к встрече американца.
Нику Политик полностью обновил парикмахерскую.
Родственники и друзья как с той, так и с другой стороны тесно сплотились вокруг двух семейств, образовав две враждебные партии.
Борьба все разгоралась, нарушив мир и согласие в греческой колонии. Консул, пустив в ход всю дипломатию, старался примирить их. Но его попытки были безуспешны. Смертельная ненависть расколола греческую колонию пополам. Вражда между двумя лагерями все возрастала.
И до чего все это могло дойти?
* * *
Уже довольно много времени прошло после получения первого письма.
Как-то после полудня, когда стояла удушающая жара и Стамати как обычно сидел и мечтал, подперев голову рукой, перед кофейней остановился Петраки Хулуб. Он не бросил небрежно письма, как это обычно делал. Слегка улыбаясь, почтальон наклонился и таинственно прошептал:
— Пришло!.. Я вам принес его! Это от вашего брата из Америки.
Стамати вздрогнул. Дрожащими пальцами он достал из кармана жилета несколько лей и быстро сунул в руку почтальону.
Единым духом прочитал Стамати письмо. Никола уведомлял, что распродает все имущество. Продает дом и кофейную плантацию. Месяца через два с божьей помощью он рассчитывает вместе с дочкой быть в Марселе, а оттуда на французском пароходе доберется до Сулины.
Это известие мгновенно распространилось по всему порту. Значит, совершенно точно: Никола Марулис возвращается из Америки.
Кофейня Стамати была битком набита народом и днем и ночью. Полиция с некоторых пор стала необычайно снисходительной и разрешала вопреки установленному порядку не закрывать заведения до самого утра.
Начальник полиции, обычно весьма педантичный в исполнении служебных обязанностей, нашел на сей раз спасительную формулу, которой при необходимости можно было прикрыться: для кофейни Стамати можно сделать исключение, поскольку она находится прямо против дебаркадера, а пассажирам негде ожидать почтового парохода, отходящего ночным рейсом.
— Ну, когда же прибудет американец? — спрашивали некоторые клиенты еще на дороге кофейни.
— Уже в пути! — весь сияя, отвечал Стамати. — Пересекает океан.
Согласно подсчетам американец давно бы должен был приехать, но о нем не было ни слуху ни духу. Стамати в тревоге отсчитывал дни. Как-то утром пришла долгожданная телеграмма: «В конце месяца отплываем из Марселя пароходом «Табор» регулярным рейсом».
«Ну, наконец», — Стамати облегченно вздохнул. Телеграмма переходила из рук в руки.
В конторе компании «Фрессинет» расписание пароходных рейсов было изучено до мельчайших подробностей. Все было точно подсчитано: время, расстояние и скорость движения парохода.
Наконец-то рано утром на балконе компании «Фрессинет» величественно заколыхался трехцветный флаг Французской республики. На черной дощечке в окне конторы, выходившем на набережную, было написано мелом: «Сегодня после полудня
