Арнольд Беннет - Отголоски войны
Филиппъ едва могъ говорить — до того его волновала судьба бѣдной дѣвушки.
— Почему же ваши родственники не старались вліять на капитана?
— Они ничего не могли сдѣлать. Они очень милые, мирные люди, и боялись разсердить отца, вступаясь за меня. Они и теперь еще живутъ въ Соутэндѣ, и едва ли даже слыхали о смерти отца.
— А другихъ родственниковъ, кромѣ этой семьи въ Соутэндѣ, у васъ нѣтъ?
— Есть, — отвѣтила Мэри, понизивъ голосъ. — Есть братъ моего отца, мой дядя Вальтеръ Поликсфенъ. Но…
— Но что?
У Мэри показались слезы на глазахъ.
— Вотъ именно дядя Вальтеръ… — она остановилась и должна была собраться съ силами, чтобы продолжать. — Я должна вамъ объяснить все относительно его, — сказала она. — Хотя я никогда его не видѣла — по крайней мѣрѣ, надѣюсь, что не видѣла — все же мнѣ кажется, что я его хорошо знаю.
— Какимъ образомъ?
— По описаніямъ отца, а потомъ по разсказамъ родственниковъ въ Соутэндѣ. Вальтеръ Поликсфенъ былъ на десять лѣтъ моложе моего отца; онъ былъ необыкновенно уменъ и страшно вспыльчивъ съ дѣтства. Отецъ говорилъ, что съ нимъ нельзя было справиться, когда онъ былъ еще десятилѣтнимъ мальчикомъ. Его выгнали изъ трехъ школъ въ Соутэндѣ, прежде чѣмъ ему исполнилось двѣнадцать лѣтъ. Онъ никого не слушался. Онъ разъ заперъ другого мальчика въ деревянный сарай и хотѣлъ поджечь его за то, что тотъ не далъ ему яблоко. Мальчикъ спасся только чудомъ. У Вальтера не было никакой жалости къ животнымъ. И все-таки, по разсказамъ отца, онъ умѣлъ, когда было нужно, казаться обаятельнымъ. Въ восемнадцать лѣтъ онъ женился на женщинѣ, которая могла бы быть ему матерью.
— Интересный молодой человѣкъ! — замѣтилъ Филиппъ.
— Вы полагаете? — сказала Мэри. — У него была страсть въ сценѣ. Поэтому отецъ мой такъ ненавидѣлъ театръ. Но дядѣ очень скоро надоѣла сцена — можетъ быть, и со мной будетъ то же самое. Въ девятнадцать лѣтъ онъ игралъ роли стариковъ, былъ знаменитъ въ Истъ-Эндѣ и, какъ говорятъ, подавалъ большія надежды. Однажды, во время представленія, онъ закололъ одного актера на сценѣ. Предполагалось, что это былъ несчастный случай, но, судя по нѣкоторымъ даннымъ, случайность тутъ была ни при чемъ. Ну, да все это происходило тридцать лѣтъ тому назадъ. Онъ уѣхалъ въ Америку съ женой, черезъ нѣкоторое время бросилъ ее, а потомъ снова сошелся, когда она получила наслѣдство. Послѣ того она умерла — и опять-таки есть предположеніе, что онъ ее убилъ. Объ этомъ поднятъ былъ шумъ въ газетахъ. Дядѣ пришлось исчезнуть — и онъ исчезъ. Послѣ того онъ странствовалъ по всему свѣту, участвовалъ въ революціи въ Уругваѣ, имѣлъ циркъ къ Іокогамѣ. Отецъ рѣдко слышалъ о немъ, но онъ всегда зналъ, гдѣ находится отецъ, и часто обращался въ нему съ денежными просьбами. Отецъ ему давалъ деньги, хотя, быть можетъ, и не слѣдовало этого дѣлать. Отецъ былъ, кажется, привязанъ къ нему и нѣсколько боялся его.
— Это тотъ братъ, который упоминался на судебномъ слѣдствіи?
— Да; у отца былъ только одинъ братъ.
— Такъ онъ, значитъ, въ Лондонѣ?
— Да, боюсь, что онъ здѣсь… Я его никогда въ жизни не видѣла, но получила недѣли три тому назадъ странное письмо отъ него. Изъ-за этого письма я переѣхала сюда. Вотъ оно; судите сами.
Она остановилась, медленно вынула письмо изъ кармана пальто, и вотъ что Филиппъ прочелъ въ немъ;
«Дорогая Мэри, это тебѣ пишетъ твой старый дядя Вальтеръ, про котораго ты, вѣроятно, слыхала. Отецъ твой глупецъ, и хорошо бы, если бы ты его образумила. Не то ему будетъ худо. Онъ сталъ упрямъ подъ старость. Онъ оставилъ свое дѣло и затѣялъ самую прибыльную денежную аферу, о какой я когда-либо слышалъ. Самъ онъ съ нею не справится. Я могъ бы помочь ему болѣе чѣмъ кто-либо, но онъ не хочетъ. Я писалъ ему, что голодаю, а онъ прислалъ двадцать фунтовъ. Не въ двадцати фунтахъ тутъ дѣло, а въ двадцати тысячахъ и больше. Я прошу только половину доходовъ, — и это справедливо, потому что всю работу я беру на себя. Онъ бы по глупости только испортилъ все. Я и не зналъ до сихъ поръ, до чего онъ упрямъ. Но теперь онъ долженъ уступить. Я вѣдь человѣкъ прямодушный, это — мое главное качество. Ты, говорятъ, въ ссорѣ съ отцомъ? Совѣтую тебѣ помириться съ нимъ и объяснить ему, что я предлагаю ему дѣло серьезное — и что не слѣдуетъ выводить меня изъ терпѣнія. Не то будетъ плохо. Онъ, видно, забылъ, каковъ у меня нравъ. Скажи ему, что если онъ не приметъ мое предложеніе, то ужъ я постараюсь, чтобы онъ ни гроша пользы для себя не получилъ. Скажи ему это. — Твой любящій дядя Вальтеръ Поликсфенъ».
«Р.-S. Твой отецъ теперь живетъ — или скоро будетъ жить въ Угловомъ Домѣ въ Стрэнджъ-Стритъ, Кингсуэ».
Филиппъ сложилъ снова письмо и, передавая его обратно Мэри, — сказалъ:
— Вы, конечно, испугались его угрозы?
— Конечно. Я рѣшила повидаться съ отцомъ и написала ему письмо — но, вмѣсто отвѣта, я получила мое письмо обратно не открытымъ, но разорваннымъ и положеннымъ въ конвертъ. Послѣ того я получила телеграмму отъ дяди, приблизительно такого содержанія: «Торопись, отецъ твой въ Угловомъ Домѣ». Тогда я рѣшила поселиться здѣсь вотъ въ этомъ видѣ. Предупредить полицію я не имѣла достаточнаго основанія, но все-таки была очень встревожена. Отецъ понятія не имѣлъ о томъ, кто я.
У меня не было никакого плана дѣйствія. Я слѣдила за отцомъ, который показался мнѣ очень измѣнившимся и постарѣвшимъ, слѣдила за всѣми его движеніями, ждала какого-нибудь счастливаго случая, который бы все измѣнилъ, — и вотъ чѣмъ все кончилось.
Она закрыла лицо руками и помолчала.
— Вы можете представить себѣ, что я перетерпѣла, узнавъ въ среду утромъ объ убійствѣ отца. И нужно было не выдать себя, дѣлать видъ, что я интересуюсь убійствомъ только изъ любопытства. У меня не было никакихъ предположеній. Я за послѣднее время не замѣтила ничего подозрительнаго — иначе бы предупредила отца, и онъ уѣхалъ бы.
— Бѣдная! Сколько вы выстрадали! — взволнованно воскликнулъ Филиппъ. — А я-то еще ворвался къ вамъ ночью. Какимъ вы сочли меня, вѣроятно, назойливымъ!
— Напротивъ того, — сказала Мэри съ грустной улыбкой:- я удивлялась вашей деликатности и вашему участію, не понимая его.
— Скажите, — спросилъ Филиппъ, — вы не замѣтили, что вашъ отецъ ухаживалъ за м-ссъ Оппотери?
— Нѣтъ. — И на слѣдствіи меня болѣе всего удивило именно показаніе м-ссъ Оппотери.
— М-ссъ Оппотери — медленно произнесъ Филиппъ — несомнѣнно причастна къ убійству. Отпечатки пальцевъ — ея, и это для меня самое убѣдительное доказательство. Она вообще очень подозрительная особа. Вчера она представилась, что ей дурно, и въ это время выкрала два банковыхъ билета изъ моего кармана и замѣнила ихъ другими. И странно, — мнѣ въ голову не приходило подозрѣвать ее, пока вы не показали, что это отпечатокъ не вашихъ пальцевъ.
— Я слѣдила за м-ссъ Оппотери два дня и пришла къ убѣжденію — я васъ сейчасъ очень поражу — что это дядя Вальтеръ.
— Что за фантазія!
— Это онъ — могу васъ увѣрить. Я была на похоронахъ моего бѣднаго отца, и тамъ была м-ссъ Оппотери — только она одна и была, кромѣ меня, изъ жильцовъ нашего дома. Мнѣ показалось, что она съ какимъ-то особеннымъ удовольствіемъ разыгрываетъ комедію печали. И въ ея походкѣ я открыла странное сходство съ походкой моего отца. Я тогда поняла, что это — дядя Вальтеръ.
Мэри поднялась съ мѣста. Она была страшно взволнована.
— Только онъ одинъ могъ задумать и выполнить до конца такое преступленіе! — воскликнула она. — Все его показаніе было выдумано съ начала до конца. При его любви въ актерству, ему пріятно было представиться женщиной и даже невѣстой человѣка, котораго онъ убилъ, и сочинять небылицы о таинственныхъ незнакомцахъ и русскихъ тайныхъ обществахъ.
— Если то, что вы говорите, правда, — отвѣтилъ Филнопъ, — то Вальтеръ Поликсфенъ — геніальный преступникъ. Мы скоро это узнаемъ.
— Что же мы теперь сдѣлаемъ?
— Я пойду въ комнату м-ссъ Оппотери. Она — или онъ — вернулся какъ разъ передъ вами.
XVI
— Васъ я съ собой не возьму, — сказалъ Филиппъ властнымъ тономъ, такъ какъ боялся подвергать ее опасности. Мэри Поликсфенъ, привыкшая къ преклоненію и повиновенію своихъ поклонниковъ, была поражена этимъ покровительственно-авторитетнымъ тономъ старшаго брата, какимъ съ ней заговорилъ Филиппъ. Но ей это покровительство казалось пріятнымъ, и она повиновалась.
— Но я могу пройти наверхъ въ мою комнату и слушать, стоя у лѣстницы? — спросила она.
Противъ этого Филиппъ ничего не могъ возразить, и они поднялись вмѣстѣ, причемъ Филиппъ прошелъ мимо толпившихся въ передней полицейскихъ и репортеровъ, не удостаивая ихъ взглядомъ. Сдѣланное имъ важное открытіе наполняло его гордостью. Но еще болѣе волновало его другое чувство. Поднимаясь по лѣстницѣ рядомъ съ мнимымъ Мередитомъ и зная, кто онъ, Филиппъ чувствовалъ глубокую радость. Весь міръ казался ему прекраснымъ. На землѣ точно не было печали, — вся жизнь превратилась въ любовь и радость. Все прежнее казалось пустымъ, ничтожнымъ. Онъ въ первый разъ въ жизни полюбилъ.
