Уильям Теккерей - Кэтрин
Одно могло служить ей утешением — что у нее хотя бы нет ребенка на руках; мальчик, мы знаем, спокойно рос у кормилицы, получавшей от капитана деньги на его содержание. Но во всем остальном обстоятельства складывались для мисс Кэт самым мрачным образом: ни дома, ни пристанища, в кармане лишь несколько шиллингов, а в душе целый водоворот обид и неуемная жажда мщения. Горько было ей оглядываться назад, но и вперед смотреть не слаще. Куда податься? Как жить? Откуда ждать помощи и спасения? А между тем был у нее ангел-хранитель — как я подозреваю, не из небесного воинства, а из той вслух не называемой рати, что имеет немало подопечных на нашей грешной земле и подчас охотно вызволяет их из самой худшей беды.
Мисс Кэт хоть и не совершила убийства, но все равно, что совершила; да еще не испытывала при этом и тени раскаяния; а в прошлом чего только не водилось за ней, особенно с тех пор, как она связала свою жизнь с капитаном, — и неумеренное кокетство, и праздность, и тщеславие, и ложь, и брань, и клевета, и приступы бешеной злобы; словом, темный ангел, о котором мы косвенно упоминали, мог с полным правом считать ее своим детищем, и, как своему детищу, он пришел ей на помощь.
Я не хочу сказать, что в этот трудный час он явился ей в образе джентльмена в черном и потребовал, чтоб она кровью подписала обязательство продать ему свою душу в обмен на некоторые услуги с его стороны. Мне всегда казалось, что тот, кого считают неизменным участником подобного рода дьявольских сделок, на самом деле слишком умен, чтобы в них ввязываться: с какой стати платить немалую цену за то" что через несколько лет получишь даром? А потому не следует думать, что князь тьмы предстал перед мисс Кэт и увлек ее на огненную колесницу, запряженную драконами и несущуюся по воздуху со скоростью тысячи миль в минуту. Ничуть не бывало, — экипаж, посланный ей во спасение, имел куда более будничный вид.
Примерно через час после того, как мисс Кэтрин покинула Бирмингем, из городских ворот выехал "Ливерпульский Дилли-Джонс", в 1706 году покрывавший за десять дней расстояние между Лондоном и Ливерпулем. Неуклюжая эта колымага, со звоном и грохотом взбираясь по склону холма, поравнялась с тем местом, где сидела наша героиня и, пригорюнившись, размышляла о своей печальной судьбе. Кучер дилижанса шел рядом с лошадьми, понукая их, дабы они продолжали делать свои две мили в час; часть пассажиров предпочла идти в гору пешком, и карета, достигнув вершины, остановилась перед тем, как бойкой рысью пуститься вниз. Дожидаясь отставших пассажиров, возница обратил внимание на хорошенькую девушку, сидевшую у дороги, и ласково спросил ее, откуда она идет и не желает ли, чтобы ее подвезли в дилижансе. На второй вопрос мисс Кэтрин поспешила ответить утвердительно; что же до первого, то она сказала, что идет из Стрэтфорда; хотя на самом деле, как нам очень хорошо известно, не так давно вышла из Бирмингема.
— А не обогнала ли тебя дорогой женщина на вороном коне с притороченным к седлу мешком золота? — спросил возница, уже приготовившись забраться на козлы.
— Словно бы нет, — сказала мисс Кэтрин.
— А следом за нею всадник на таком же коне — нет, не видела? В Бирмингеме сейчас дым коромыслом из-за этой женщины. Говорят, она отравила за ужином девять человек и задушила немецкого князя в его постели. А потом выкрала у него двадцать тысяч гиней золотом и ускакала на вороном коне.
— Стало быть, это не я, — простодушно сказала мисс Кэт. — У меня всего только три шиллинга и четыре пенса.
— Да, едва ли это ты, — что-то я у тебя мешка с золотом не приметил. И потом, такого хорошенького личика не может быть у злодейки, способной отравить девять человек и десятого задушить в постели.
— Уж будто, — сказала мисс Кэт, краснея от удовольствия. — Уж будто вы и вправду так думаете. — Красотка наша сумела бы оценить комплимент даже по дороге на виселицу; и переговоры закончились тем, что мисс Кэтрин вошла в дилижанс, где хватило бы места на восьмерых, а пассажиров пока было всего трое или четверо.
Нужно было прежде всего придумать что-то для удовлетворения любопытства последних; и мисс Кэт справилась с этой задачей на удивленье легко, принимая во внимание ее молодость и ее скудное образование. Будучи спрошена, куда она держит путь и почему очутилась в столь ранний час одна у проезжей дороги, она рассказала целую историю, весьма складную и убедительную, которая вызвала у слушателей большой интерее; а один из них, молодой человек, успевший разглядеть под капюшоном лицо мисс Кэтрин, тут же принялся весьма галантно за ней ухаживать.
Однако сказалось ли утомление после минувшего дня и сменившей его бессонной ночи или несколько глотков опия, выпитых накануне, оказали вдруг свое запоздалое действие, но только мисс Кэт внезапно почувствовала жар, дурноту и необыкновенную сонливость; и долгие часы путешествия провела в полузабытьи, к немалому сожалению своих спутников. Но вот "Дилли-Джонс" добрался наконец до трактира, где заведено было делать остановку на несколько часов, чтобы лошади и люди могли отдохнуть и поесть. Возня путешественников и голос трактирного слуги, радушно приглашающего их к обеду, разбудили мисс Кэтрин. Молодой человек, плененный ее красотой, любезно предложил проводить ее в дом; и она, опираясь на его руку, вышла из кареты.
Дорогой он нашептывал ей нежные речи, и, должно быть, ее внимание было отвлечено ими; а возможно, она слишком ушла в свои мысли или не вполне очнулась от сна, лихорадки и действия опия, — во всяком случае, она не разглядела, куда идет; не то предпочла бы, верно, остаться в карете, невзирая на голод и нездоровье. Ибо трактир, порог которого она готовилась переступить, был тот самый "Охотничий Рог", откуда она бежала в начале нашей повести; и хозяйкой там теперь, как и тогда, была ее родственница, бережливая миссис Скоур. Последняя, увидев даму в нарядном плаще с капюшоном, опирающуюся, словно бы от слабости, на руку джентльмена приятной наружности, решила, что это муж и жена, и притом не простого звания; и, всячески выказывая свою особую о них заботу, повела их через общую комнату в отдельное помещение, где усадила даму в кресло и спросила, что ей подать выпить. Меж тем Кэтрин, уже понемногу оправившись, при первом же звуке хорошо знакомого голоса поняла, что произошло; и потому для нее не было неожиданностью, когда услужливая трактирщица, настояв после ухода ее спутника на том, чтобы снять с нее плащ, тут же от изумления уронила его на пол, воскликнув:
— Силы небесные, да это же наша Кэтрин!
— Я совсем больна, тетушка, и очень устала, — сказала молодая женщина. — Мне ничего не нужно, только бы поспать часок-другой.
— Спи сколько хочешь, душенька, дай только напою тебя горячим молоком с вином и пряностями. Видно по тебе, что ты больна, вон даже с лица спала. Ах, Кэт, Кэт, ну что за жизнь у вас, у знатных дам. Ведь вот, хоть ты и разъезжаешь в каретах по балам и носишь дорогие наряды, а спорю, что ты была и здоровей и счастливей, когда жила здесь, со своей старой теткой, которая в тебе души не чаяла. — И, подкрепив эту прочувствованную речь двумя или тремя поцелуями, принятыми мисс Кэтрин с некоторым недоумением, миссис Скоур отвела дорогую гостью к тому самому ложу, на котором год назад провел ночь граф Гальгенштейн, собственноручно раздела ее, уложила, заботливо подоткнула одеяло, неустанно восхищаясь каждой снятой с нее вещью, а заметив, что в кармане у нее ничего нет, кроме трех шиллингов и четырех пенсов, лукаво подмигнула со словами: — Нужды нет, капитан обо всем позаботится.
Мисс Кэт не стала рассеивать ее заблуждения — ибо, конечно же, миссис Скоур заблуждалась, вообразив, что хорошо одетый джентльмен, вышедший вместе с Кэт из дилижанса, и есть граф Гальгенштейн; а надо сказать, до нее время от времени доходили сильно преувеличенные слухи о богатстве и роскоши его домашнего обихода, что побуждало ее относиться к племяннице с почтительным уважением, как к знатной госпоже. "Она и есть знатная госпожа", — объявила миссис Скоур несколько месяцев назад, впервые услышав эти соблазнительные россказни, — ее ярость по поводу бегства мисс Кэтрин уже поостыла к той поре. "Девочка жестоко поступила, покинув меня; но ведь она теперь все равно что графиня, а потому заслуживает прощения".
Соображения эти были изложены доктору Добсу, имевшему обыкновение вечерком выкуривать трубочку и выпивать кружку пива в "Охотничьем Роге", — и вызвали решительное его осуждение. Почтенный священнослужитель строго заметил, что корыстный расчет, — если таковой имел место, — лишь усугубляет вину мисс Кэтрин и что, будь она даже княгиней, он, доктор Добс, больше никогда не скажет с нею ни слова. Миссис Скоур сочла доктора чересчур уж нетерпимым и даже высказала свое мнение вслух; она принадлежала к той породе людей, что питает величайшее уважение к преуспевшим и глубоко презирает неудачников. Оттого-то и сейчас, воротясь в общую комнату, она с любезной улыбкой подошла к джентльмену, в сопровождении которого Кэтрин появилась в харчевне, и, низко присев перед ним, поблагодарила за честь, оказанную "Охотничьему Рогу", после чего доложила, что миледи просит милорда извинить ее, но, будучи утомлена путешествием, к обеду не выйдет, а предпочитает отдохнуть час-другой в постели.
