Тобайас Смоллет - Приключения Перигрина Пикля

— Ого! Вижу, с какого борта земля, и будь я проклят, если не обогну этот мыс!

Объяснившись таким манером со своей поклонницей, пришедшей в отчаяние, он поспешил вернуться в крепость, где просидел взаперти в течение десяти дней, и поддерживал общение со своими друзьями и прислугой только при помощи взглядов, которые были в высшей степени выразительны.

Глава VII

Этот неожиданный уход и жестокие слова так сильно подействовали на мисс Гризль, что она заболела от печали и унижения и, пролежав три дня в постели, послала за своим братом и сказала ему, что предчувствует близость конца и желает, чтобы привели юриста, который запишет ее последнюю волю. Мистер Пикль, удивленный ее просьбой, стал разыгрывать роль утешителя, убеждая ее, что недомогание отнюдь не серьезно и что он немедленно пошлет за врачом, который уверит ее, что ей не грозит ни малейшая опасность и, стало быть, в настоящее время нет нужды занимать услужливого адвоката таким печальным делом.

В сущности этот любящий брат был того мнения, что завещание во всяком случае излишне, так как он сам был законным наследником всего движимого и недвижимого имущества своей сестры. Но она добивалась его согласия с таким непоколебимым упорством, что он не мог долее противиться ее настояниям, и по прибытии законника она продиктовала и оформила свою последнюю волю, завещав коммодору Траньону тысячу фунтов на покупку траурного кольца, которое, надеялась она, он будет носить как залог ее дружбы и расположения. Ее брат, не весьма обрадованный таким доказательством ее любви, тем не менее в тот же вечер рассказал об этом факте мистеру Хэтчуею, который, как уверил его мистер Пикль, тоже был щедро одарен завещательницей.

Узнав такую новость, лейтенант стал ждать удобного случая и, заметив, что слегка разгладились суровые морщины, которые так долго стягивали лицо коммодора, осмелился уведомить его, что сестра Пикля находится при смерти и что она оставила ему тысячу фунтов по завещанию. Эта новость повергла его в смущение, и мистер Хэтчуей, приписывая его молчание раскаянию, решил воспользоваться благоприятным моментом и посоветовал ему навестить бедную молодую женщину, которая умирает от любви к нему.

Но его увещание оказалось несколько несвоевременным, ибо не успел Траньон услыхать намек на причину ее недомогания, как мрачность вернулась к нему, он разразился неистовым залпом проклятий и тотчас отправился снова к своему гамаку, где и залег, изрыгая глухим, ворчливым голосом богохульства и ругательства на протяжении двадцати четырех часов без умолку. Это было восхитительное угощение для лейтенанта, который, стремясь извлечь побольше удовольствия из такой забавы и в то же время споспешествовать делу, коему служил, измыслил план, осуществление которого возымело желанное действие. Он уговорил Пайпса, преданного своему служебному долгу, взобраться в полночь на верхушку дымохода, выходившего из комнаты коммодора, и спустить на веревке связку вонючей трески; когда это было исполнено, он поднес ко рту рупор и заревел в отверстие громоподобным голосом:

— Траньон! Траньон! Вставай и сочетайся браком или оставайся лежать, и да будешь ты проклят!

Когда этот приказ, еще более грозный благодаря тишине и сумраку ночи, а также эху в дымоходе, достиг ушей потрясенного коммодора, тот, устремив глаза в ту сторону, откуда, казалось, исходили сии торжественные слова, узрел блестящий предмет, через секунду исчезнувший. Как только его суеверные страхи превратили это явление в сверхъестественного посланца, облаченного в сверкающие одежды, догадку его подтвердил внезапный взрыв, принятый им за громовой удар, хотя это был всего-навсего звук пистолета, из которого выстрелил вниз в дымоход помощник боцмана, следуя полученным им инструкциям; и он успел спуститься, не подвергаясь опасности быть застигнутым своим командиром, который целый час не мог опомниться от изумления и ужаса, поразивших его душу.

Наконец, он все-таки встал и с большим волнением позвонил в колокольчик. Он повторил свой призыв несколько раз, но так как никто не обратил внимания на этот сигнал, страх обуял его с удвоенной силой; холодный пот окропил его тело, колени застучали, ударяясь друг о друга, волосы встали дыбом, а остатки зубов расшатались от конвульсивной дрожи челюстей.

В разгар этой пытки он сделал отчаянное усилие и, распахнув дверь своей комнаты, ворвался в спальню Хэтчуея, которая находилась в том же этаже. Здесь он застал лейтенанта, пребывавшего якобы в обмороке и возгласившего, когда пришел в себя: «Боже, смилуйся над нами!», а на вопрос устрашенного коммодора о том, что случилось, он сообщил, что слышал тот же голос и удар грома, которые привели в смятение самого Траньона.

Пайпс, чья очередь была стоять на вахте, дал такое же показание, а коммодор не только признался в том, что слышал голос, но и рассказал о своем видении со всеми прикрасами, какие ему подсказало его расстроенное воображение.

Немедленно состоялся совет, на котором мистер Хэтчуей весьма торжественно изрек, что в этих знамениях ясно виден перст божий и было бы и грешно и безумно пренебрегать его повелениями, ибо предполагаемый брак был во всех отношениях выгоднее любого, на какой вправе рассчитывать человек в возрасте коммодора и с его немощами; далее лейтенант заявил, что, поскольку это его лично касается, он не намерен подвергать опасности свою душу и тело, оставаясь хотя бы еще на один день под одной кровлей с человеком, который презирает священную волю небес. И Том Пайпс присоединился к этому благочестивому решению.

Упорство Траньона не могло противостоять количеству и разнообразию доводов, направленных против него; он молча перебрал все возражения, какие приходили ему на ум, и, заблудившись, по-видимому, в лабиринте своих собственных мыслей, вытер пот со лба и, испустив жалобный стон, уступил их убеждениям, сказав:

— Ну, раз это суждено, то придется нам сцепиться в абордаже. Но, будь прокляты мои глаза, чертовски тяжело, что парень моих лет принужден, видите ли, бороться с противным ветром до конца жизни и идти против течения своих собственных наклонностей.

Когда сей важный предмет был обсужден, мистер Хэтчуей отправился поутру навестить изнывающую пастушку и был щедро вознагражден за живительную весть, коей он осчастливил ее слух. Как ни была она больна, однако не могла не посмеяться от души над затеей, благодаря которой было получено согласие ее пастушка, и дала лейтенанту десять гиней для Тома Пайпса за его участие в этом деле.

После полудня коммодор разрешил, чтобы его проводили в ее комнату, как преступника на казнь, и мисс Гризль приняла его с томным видом и в изящном дезабилье в присутствии своей невестки, которая, по весьма понятным причинам, была очень озабочена успехом ее дела. Хотя лейтенант дал коммодору указания, как вести себя во время этого свидания, тот скорчил тысячу гримас, прежде чем мог обратиться к своей возлюбленной с простым приветствием: «Как поживаете?» А после того, как советчик стал понукать его, раз двадцать шепнув ему что-то на ухо, причем он всякий раз отвечал громко: «Черт бы побрал ваши глаза, не хочу!» — он встал и, заковыляв к кушетке, на которой в тревожном ожидании возлежала мисс Гризль, схватил ее руку и поднес к своим губам. Но этот галантный поступок он совершил с такой неохотой, неловкостью и негодующим видом, что нимфе понадобилась вся ее сила воли, чтобы принять эту любезность без содрогания; а сам он был так смущен содеянным, что немедленно удалился в другой конец комнаты, где и уселся молча, сгорая от стыда и досады. Миссис Пикль, как здравомыслящая матрона, покинула комнату, якобы для того, чтобы пойти в детскую. А мистер Хэтчуей, поняв намек, вспомнил, что его кисет с табаком остался в гостиной, куда он немедленно спустился, предоставив двум влюбленным предаваться взаимным ласкам.

Никогда еще не случалось коммодору попадать в столь неприятное положение. Он сидел, испытывая мучительное беспокойство, словно каждую секунду ждал наступления катастрофы, а умоляющие вздохи его будущей невесты усиливали, если это только возможно, приступы его тоски. Раздраженный создавшейся ситуацией, он вращал глазом в поисках какого-либо облегчения и, будучи не в силах сдерживаться, воскликнул:

— Будь проклят этот парень вместе со своим кисетом! Думаю, что он улизнул и оставил меня здесь лавировать!

Мисс Гризль не могла не обратить внимания на такое проявление скорби и посетовала на свою злосчастную судьбу, обрекшую ее быть для него столь неприятной, что он в течение нескольких секунд не может вынести ее присутствие без раздражения. На этот упрек он ответил: