Николай Гейнце - Сцена из жизни
При приближении их Коган, Чадилкин, Крюковская и Дудкина поспешно отделились от остальных и отошли в сторону.
После взаимных представлений, Щепетович обратилась к Бабочкину:
– Мы, Михаил Васильевич, с вами, кажется знакомы?
– Да-с, имел эту честь. У Палкина, если я не ошибаюсь, вы бывали со Степановым.
– Нет, с Сержем Войтовским, а Степанов всегда бывал в нашей компании. Тогда очень мило и весело жилось в Петербурге. Каждый день катанье на тройках, обеды у Палкина, ужины у Донона, потом на острова, цыгане… И всегда с нами Петя Лапшин, князь Коко… Вы помните, такой шалун и весельчак еще…
– Как же не помнить. Бывало, к ним попадешь, уж живой не выйдешь, всегда до положения риз… – засмеялся Бабочкин.
– Славные ребята! – расхохоталась на всю залу Лариса Алексеевна. – C'etait charmant, в особенности Васька Белищев, не тот, штатский, а гвардеец, русская широкая натура.
– Каковы манеры! – наклонился Городов к Величковскому, – вот пример, что у нас делается. Разве эта барыня может иметь что-нибудь общее с искусством и носить звание артистки, впрочем, для кутежей, может быть, – она артистка первоклассная.
Величковский только пожал плечами.
– Однако, господа, что же мы не начинаем? – поглядел на часы Владимир Николаевич. – Где же Шмель?
Борис Александрович вырос перед ним как из-под земли.
– Я здесь! Если угодно, можно начинать заседание. Все готово! Отчеты я положил вам на стол. Все обстоит благополучно.
Последнюю фразу он произнес шепотом.
– А, хорошо!
– И господ членов довольно уже набралось. Если прикажете, можно дать звонок, – продолжал он вслух.
– Так потрудитесь!
Шмель вынул из кармана колокольчик и начал, звоня, обходить залы.
Все члены направились в зал, приготовленный для общего собрания, у дверей которого стояли два лакея, отбиравшие повестки у мало известных.
– Я вас провожу в зал заседаний. Я надеюсь, что вы мне позволите, – подал Бежецкий руку Щепетович.
– О, с вами куда угодно. Хоть на край света! – громко и с ударением ответила она.
– Вот как!.. Зачем же это объяснять и так публично. Шалунья, – заметил он ей уже на ходу.
Последняя фраза не ускользнула от оставшегося еще в той же зале Когана, разговаривавшего вполголоса с Чадилкиным.
– Вот как! – прошипел он. – Куда угодно, хоть на край света. Вы слышали каково?! Быстро, быстро! Не слишком ли скоро? Ну, да это мы увидим, с кем. Почему бы и не с вами, и не со мной. Увидим, кто сильнее: мы или Бежецкий?
– Все мое, сказало злато,И я твой, сказал булат,Все куплю, сказало злато,И меня, сказал булат.
– продекламировал со смехом в ответ архитектор. – Война, значит, уважаемый Исаак Соломонович? – добавил он, положив ему на плечо свою огромную руку.
– Нет, как же война. Я так только пошутил. Разве подобная дрянь, как Щепетович, стоит этого. Я ею вовсе и не интересуюсь.
К ним подскочил Марк Иванович, вышедший из залы заседания.
– Что же вы, Исаак Соломонович? Пожалуйте. Все уже собрались, заседание будет интересное.
– Еще успеем, – зевнул Чадилкин.
– У нас тут возбужден будет вопрос о перемене председателя, – подошел к Когану Сергей Сергеевич.
Вывих при его приближении быстро отошел и направился в залу заседания, окинув Петрова-Курского презрительным взглядом.
– Желал бы я знать ваше мнение на счет этого, уважаемый Исаак Соломонович.
– На счет перемены председателя. А! Это очень кстати, и знаете, – добавил он таинственно, – если будет другой председатель, я пожертвую для общества. Передайте это от меня членам.
– Непременно передам. Мы думаем выбрать Величковского, он человек с честным направлением.
– Величковского? Да! Он с честным направлением. Я согласен, согласен, – важно изрек Коган.
– Идите же, идите, – заспешил Курский и побежал обратно в залу, откуда уже слышались шумные возгласы.
Исаак Соломонович с Чадилкиным направились было туда же, но оттуда, как бомба, вылетел Вывих.
– Идите, идите, Исаак Соломонович, – подскочил он к ним. – Читают отчеты. Очень интересно, как они так подтасовали. Деньги растрачены. Завтра же в газетах тисну. Целый фельетон выйдет. Строчек в триста – значит, пятнадцать рублей получу. Идите скорее.
– Идем, идем! Надо другого председателя выбрать. Я думаю Величковского, он с честным направлением, – сообщил Коган Вывиху.
– Величковского, конечно, Величковского, – подтвердил на ходу уже в дверях Марк Иванович.
– Видно, – думал Алексей Алексеевич, идя вслед за ними, – в нынешнем году слетит господин Бежецкий – это не прежнее время. Баба замешалась, а во всякой гадости ищи женщину, а она тут и есть. Будет теперь знать, как мне не додавать денег. За постройку прошлого года мне не додали, а в нынешнем другого архитектора взяли. Я ему удружу.
Все трое вошли в зал.
XIII. Скатертью дорога
Заседание в самом деле было бурное.
По прочтении отчета, со всех сторон послышались возгласы.
Громче всех раздавались голоса Петрова-Курского и Городова.
– Неправда, неправда, вы подтасовали счета! – слышались крики.
– Это оскорбление личности! – старался перекричать Шмель, читавший отчеты.
– Вашей рукой счета переправлены. Какой вы эконом! – раздался громкий голос Городова.
– Вам самому хочется в экономы попасть, по этой причине я и не гожусь, – отпарировал Борис Александрович.
– Не ваше дело, чего я хочу, но во всяком случае брать жалованье с общества не стану, – наступал на него тот.
– Я и не беру. Неправда. Не беру.
– Господа, господа, потише, замолчите! – вступился Бежецкий.
– Не хочу я молчать. Вы, конечно, будете за него заступаться. Куда годны такие распорядители? – горячился Михаил Николаевич.
– Перестаньте, Городов! – перебил его Владимир Николаевич.
– Не делайте скандала, Городов! Зачем скандал? – увещевал его Бабочкин. – Не живется покойно! – добавил он как бы про себя.
– Господа, что же вы молчите! Наши деньги летят, а все молчат! – воскликнул Городов.
– Вы оскорбляете, – начал было Шмель.
– Не оскорблять, а выгнать вас за это надо! – крикнул Михаил Николаевич.
– Выгнать, выгнать! – послышались сначала робкие голоса, а потом они стали все смелее и громче.
– Вот скандал! – захлебывался с восторгом Вывих. – Что завтра я напишу, что напишу!
– Вон, вон! – послышалось несколько голосов.
– Да, вон, нам воров не надо! Баллотировать.
– Баллотировать, баллотировать! – подхватили голоса.
– Постойте, постойте, господа! Вы меня этим оскорбляете, – заявил Владимир Николаевич.
– Господа, не оскорбляйте его недоверием. Это нехорошо! – заявила Щепетович, сидевшая около Бежецкого.
– Так не молчать же всем из-за того, что вы оскорбляетесь, – возразила громко Крюковская, окинув ее злым взглядом, – дело важнее вас.
Бежецкий с ненавистью посмотрел на нее.
– Правда! Правда, Надежда Александровна! – закричал Сергей Сергеевич.
– Мы верных отчетов требуем, – вступился Городов.
– И вы обязаны их дать, – в упор сказала Владимиру Николаевичу Крюковская.
– Имеем на то право! – высказался Чадилкин.
– Юридическое право, – подтвердил Михаил Николаевич.
– Имеем право, имеем право! – послышались крики.
– Конечно, имеете, и требуйте, господа! – обратилась к собранию Надежда Александровна.
– Требуем! Требуем! – раздались крики.
– Вам что до других за дело? Не мешайтесь в историю, – прошипел сквозь зубы, обращаясь к ней Владимир Николаевич.
– Я о деле говорю, – каким-то неестественным голосом крикнула она, – оно мне дороже всего. Напрасно думаете, что я уж и на это права не имею и разум настолько потеряла, что и об искусстве забыла. Оно для меня выше всего и, конечно, выше ваших личных интересов.
– Да, дело выше личностей! – подтвердил Сергей Сергеевич.
– А у нас о нем не думают. Я один только думаю, – кричал Городов.
– Да никто не думает и даже те, кто управляет. Это для общества постыдно, господа! – крикнула снова Крюковская.
– Надо это изменить, господа! – заявил вышедший вперед Исаак Соломонович. – Общественное благосостояние выше всего, и требует…
Он не успел договорить, как его перебила Лариса Алексеевна.
– Исаак Соломонович! На пару слов.
Они отошли в сторону и стали разговаривать вполголоса.
– Да, господа, пора нам опомниться наконец. Что делаем, мы деятели деятели «общества поощрения искусств»? Что мы поощряем?
Надежда Александровна указала головой в ту сторону, куда отошли Коган и Щепетович.
– Кого на сцену принимаем? Зачем собираемся сюда? Неужели затем, чтобы в карты играть, пить у буфета и беспечно и весело прожигать жизнь? А о главной цели – об искусстве, вспоминать, как о мираже. Надо проснуться, мы ходя спим, все спим.
– Общественное благосостояние требует, – снова заговорил Коган, оставив Ларису Алексеевну, – требует…
