Пэрл Бак - Сыновья

Они долго сидели молча и пили чай, и каждый в сомнении думал, какое это безумие — отсылать сыновей неизвестно куда, но все же с завистью вспоминали слова: «Я возвеличу ваших сыновей». И каждый про себя думал, что раз у него есть сыновья подходящего возраста, то можно попытать счастье и расстаться с одним из сыновей. Наконец Ван Средний сказал осторожно:

— У тебя ведь есть сыновья старше семнадцати лет?

И Ван Старший ответил:

— Да, у меня есть двое старше семнадцати лет, и можно было бы послать второго сына; я еще не успел подумать, что мне с ним делать: в моем доме дети растут, как трава. Старшего нельзя отпустить, потому что после меня он глава семьи, но я мог бы послать второго.

Тогда Ван Средний сказал:

— У меня старшая — дочь, а за ней идет сын, и его я мог бы послать, потому что твой старший сын остается дома, и есть кому унаследовать наше имя.

Оба они сидели и раздумывали о своих детях и о том, стоит ли дорожить ими. У старшего было шестеро детей от жены, двое из них умерли в младенческом возрасте, и один — от наложницы, но его наложница должна была разродиться через месяц или два; все дети были здоровы, кроме третьего сына, которого уронила кормилица, когда ему было несколько месяцев от роду; спина у него искривилась, и на ней вырос горб; голова была не по росту велика, и горб возвышался над головой, словно панцырь над головой черепахи. Ван Старший звал врачей и даже обещал одежду одной из богинь в храме, если она вылечит ребенка, хотя и не верил в богов, когда все шло хорошо. Но все это было бесполезно, и мальчику суждено было таскать свой горб до самой смерти, а отец его утешался только тем, что оставил богиню без платья, так как она ничего для него не сделала.

Что касается Вана Среднего, то у него было пятеро детей, из них три сына, старший же ребенок и младший были девочки. Но жена его была еще во цвете лет и не переставала рожать детей, потому что такие крепкие женщины рожают до самой смерти.

Правда, детей было столько, что можно было обойтись без одного или двух сыновей, — так и решил каждый из братьев, поразмыслив некоторое время. Наконец Ван Средний поднял голову и спросил:

— Что же мне отвечать нашему брату?

Старший брат колебался, потому что сам он не мог решить сразу и давно уже привык к тому, что за него решала жена, и повторял все, что она ему ни скажет. Ван Средний, зная это, сказал коварно:

— Не написать ли мне, что мы пошлем каждый по сыну и что я пошлю серебра, сколько у меня найдется?

Ван Старший был рад этому и ответил:

— Да, да, так и сделай, брат мой, так мы и решим. Я с радостью пошлю одного из сыновей, потому что в доме у меня столько малышей, которые все время пищат, и подростков, которые, не переставая, ссорятся, что, клянусь, от них нет ни минуты покоя. Я пошлю второго сына, а ты своего старшего, а если случится какое-нибудь несчастье, то мой старший сын останется для того, чтобы унаследовать наше имя.

Так и было решено, и братья снова принялись пить чай. Потом, отдохнув немного, они повели разговор о земле и о том, какие участки назначить для продажи. Теперь, когда они сидели и шептались, оба они вспомнили одно и то же: вспомнили тот день, когда они впервые заговорили о продаже земли. В то время отец их, Ван Лун, был уже стар, и им в голову не приходило, что у него хватит сил выбраться за ними из дому и подслушать, что они говорят, стоя на поле возле старого дома. Но он пошел за ними и, услышав слова «продать землю», закричал в сильном гневе:

— Как, дурные, ленивые сыновья, продать землю?

И отец так разгневался, что упал бы, если бы они не подхватили его с обеих сторон, и в гневе своем он бормотал, не переставая: «Нет, нет, земли мы никогда не продадим». И в утешение ему — он был слишком стар, чтобы переносить такие потрясения, — они обещали, что не станут продавать земли. Но давая это обещание, они улыбнулись друг другу поверх его трясущейся дряхлой головы, предвидя тот день, когда сойдутся снова, чтобы обсудить вопрос о продаже.

Как ни стремились они к наживе, все же в этот день память об отце была еще слишком сильна, и не так легко им было говорить о продаже земли, как они представляли себе раньше. Обоих в глубине души удерживало опасение, что, быть может, старик был прав, и каждый решил про себя, что сразу всех участков не продаст; нет, будут еще тяжелые времена, и если дела пойдут плохо, то у них еще останется довольно земли, чтобы прокормиться. В такое время никто не знает заранее, не подойдет ли близко война, не захватит ли какой-нибудь бандит всю округу, не постигнет ли народ какое-нибудь бедствие, — и лучше иметь что-нибудь такое, чего нельзя потерять. В то же время оба они зарились на высокие проценты, какие принесет им серебро, полученное от продажи земли, и разрывались надвое между этими желаниями. И потому, когда Ван Средний спросил: «Какие участки ты продашь?» — то Ван Старший ответил с несвойственной ему осторожностью:

— Ведь у меня нет лавки, как у тебя, я могу быть только помещиком, поэтому продам не больше того, сколько нужно, чтобы иметь наличные деньги на расходы, а всего продавать мне нельзя.

Тогда Ван Средний сказал:

— Пойдем, осмотрим все наши земли, где они находятся и как лежат, заглянем также и на дальние участки. Наш отец был так жаден к земле, что под старость, когда в голодные годы земля была дешева, скупал ее везде, и наши участки разбросаны по всей округе, а некоторые из них не больше нескольких шагов в длину. Если ты решил быть помещиком, то лучше, чтобы все твои участки лежали поблизости и в одном месте, тогда ими легче будет управлять.

Это показалось им обоим справедливым, и они встали после того, как Ван Старший заплатил за кушанья и вина дал на чай прислужнику. Они пошли к выходу, — Ван Старший впереди, — и посетители чайного дома вставали и кланялись им, чтобы всем было известно, что они знакомы с такими знатными людьми. Старший брат с добродушной улыбкой непринужденно отвечал на поклоны, потому что любил почет, а средний проходил мимо, опустив голову, и слегка кивал, ни на кого не глядя, словно боялся, что если он будет слишком приветлив, каждый сможет его остановить, отвести в сторону и попросить денег взаймы.

Так оба брата отправились осматривать землю, и младший замедлял шаг, чтобы итти в ногу со старшим, который за последнее время растолстел, отяжелел и отвык ходить пешком. Дойдя до городских ворот, старший брат устал и подозвал погонщиков, которые держали под уздцы двух оседланных ослов, дожидаясь нанимателей; братья уселись верхом и выехали за городские ворота.

Весь этот день братья провели на своих полях и только в полдень остановились закусить в придорожной харчевне; они заезжали на каждый, хотя бы и отдаленный участок, внимательно осматривали землю и проверяли работу арендаторов. И арендаторы держались с ними смиренно и боязливо, потому что это были новые помещики, и Ван Средний отмечал лучшие из участков для продажи. Он наметил к продаже все земли, принадлежавшие младшему брату, кроме небольшого участка, примыкавшего к старому дому Ван Луна. С общего согласия братья не подходили близко ни к дому, ни к тому высокому холму, где под большой финиковой пальмой был похоронен их отец.

К вечеру они снова вернулись в город на усталых ослах, спешились у ворот и заплатили погонщикам условленную цену. Но погонщики тоже устали, бегая за ослами целый день, и просили прибавки, потому что им пришлось сделать такой конец, что башмаки у них совсем порвались. Ван Старший прибавил бы им, но Ван Средний не захотел и сказал:

— Нет, я заплатил вам что следует, а до ваших башмаков мне нет никакого дела.

И он ушел, не обращая внимания на то, что погонщики бранились вполголоса. Оба брата подошли к своему дому и, расставаясь, посмотрели друг на друга, как сообщники, и Ван Средний сказал:

— Если хочешь, пошлем наших сыновей через неделю, я сам отвезу их.

Ван Старший кивнул одобрительно и устало шагнул в ворота, — во всю свою жизнь ему не приходилось столько работать, сколько в этот день, и он подумал, что быть помещиком нелегкое дело.

VII

В назначенный день Ван Средний сказал старшему брату:

— Если твой второй сын готов, то мой готов тоже, и завтра на рассвете я повезу их в тот южный город, где живет наш брат, передам их с рук на руки, и пусть он делает с ними, что хочет.

В тот же день Ван Старший выбрал свободную минуту и, позвав к себе второго сына, посмотрел на него внимательно, желая разглядеть, годится ли он для той цели, для которой предназначен. Юноша явился на зов и в ожидании остановился перед отцом. Роста он был небольшого, очень хрупкий и болезненный на вид, некрасивый к тому же, очень застенчивый и боязливый; руки у него вечно дрожали, а ладони были потные. Он стоял перед отцом, повесив голову, бессознательно ломая дрожащие руки, по временам искоса взглядывал на отца и снова опускал голову.