Пэрл Бак - Сыновья
И все же к этой мечте кое-что прибавилось. В те дни, когда он жил праздно во дворах у братьев, он увидел то, чего у него не было, то единственное, в чем он позавидовал братьям. Он не завидовал ни их женам, ни домам, ни богатству, ни внушительному их виду, ни поклонам, которыми их всюду встречали. Нет, он завидовал только одному — тому, что у них были сыновья. Он пристально разглядывал всех этих мальчиков, смотрел, как они играли, ссорились и шумели, и в первый раз в жизни ему пришло в голову, что он тоже хотел бы иметь сына. Да, очень хорошо было бы военачальнику иметь родного сына, потому что всего ближе и вернее человеку своя кровь, и оттого он хотел бы иметь сына.
Но пораздумав об этом, он отказался от своего желания, по крайней мере сейчас, потому что не время было медлить из-за женщины. Он чувствовал отвращение к женщинам и думал, что всякая женщина будет ему помехой, когда он только еще начинает задуманное им дело. Не хотел он и женщины простого звания, которую можно было бы бросить и не считать за жену, потому что если бы он взял женщину в надежде иметь сына, то ему нужен был бы законный сын от законной жены. И в ожидании будущего он расстался на время со своей надеждой и глубоко затаил ее в сердце.
VI
Однажды, как раз в то время, когда Ван Младший готовился выступить в поход на Север за свой страх и риск, Ван Средний сказал старшему брату:
— Если у тебя найдется досуг, пойдем завтра утром в чайный дом на улице Пурпурных Камней и поговорим о двух делах.
Ван Старший удивился, услышав такие слова; он знал, что нужно поговорить о земле, но не догадывался, какое могло быть другое дело, и сказал:
— Разумеется, я приду, — только о каком же другом деле мы будем говорить?
— Я получил странное письмо от нашего младшего брата, — ответил Ван Средний. — Он предлагает послать к нему тех наших сыновей, которые нам здесь не нужны; он приступает к большому делу, и ему нужно, чтобы при нем были родные по крови люди, потому что у него нет своих сыновей.
— Наших сыновей! — повторил растерянно Ван Старший и с раскрытым ртом уставился в изумлении на брата.
Ван Средний кивнул утвердительно:
— Не знаю, что он с ними станет делать, — сказал он, — приходи завтра, тогда поговорим. — И он сделал движение, словно для того, чтобы продолжать свой путь, так как остановил брата на улице, возвращаясь из своей лавки.
Но Ван Старший не привык так быстро кончать что бы то ни было; у него всегда с избытком хватало досуга на все, что могло подвернуться под руку, и, будучи в эту минуту весело настроен, так как вступал во владение наследством, он сказал:
— Человеку вовсе нетрудно обзавестись сыновьями! Брат, нужно нам найти ему жену!
Он прищурил глаза и лукаво улыбнулся, словно готовясь отпустить славную шутку, но Ван Средний, заметив это, сказал очень холодно, едва улыбаясь:
— Не всем так везет с женщинами, как тебе, старший брат!
Сказав это, он сейчас же удалился, потому что не намерен был поощрять брата к вольным разговорам на улице, где взад и вперед сновали прохожие и каждый готов остановиться и слушать.
На следующее утро братья встретились в чайном доме, разыскали столик в тихом углу, откуда было видно все, что делается, и где трудно было бы подслушать их разговор, и уселись, причем Ван Старший сел поближе к стене, на место, которое считалось почетным и принадлежало ему по праву. Потом он подозвал прислужника; когда тот подошел, Ван Старший заказал ему разную еду: горячие сладкие пирожки и соленые закуски, какие едят утром для возбуждения аппетита, и кувшин горячего вина, и разные тонкие блюда, которыми заедают выпитое вино, чтобы оно не бросилось в голову и чтобы не опьянеть раньше времени, — заказал и другие кушанья, которые ему были по вкусу, потому что любил хорошо поесть. Ван Средний сидел, слушал и наконец начал вертеться на стуле, терзаясь от неизвестности — придется или не придется ему платить свою долю за все это; наконец он не выдержал:
— Если все эти закуски и блюда для меня, то лучше их не заказывать, потому что я человек воздержный и ем мало, в особенности по утрам.
Но Ван Старший сказал великодушно:
— Сегодня ты мой гость, и тебе не о чем беспокоиться, потому что платить буду я.
Этим он успокоил брата, а когда подали кушанья, то Ван Средний, будучи гостем, постарался и съел, сколько смог, потому что жадничать, хотя денег у него было много, вошло у него в привычку, и он не мог удержаться, особенно, если платить приходилось не ему. Он не в силах был отдавать старое платье и ненужные вещи слугам, как делали другие, а тайком относил их к закладчику и что-нибудь на этом выручал. Так и теперь: будучи гостем, он не мог не наесться доотвала, хотя был человек воздержный и не привык объедаться. Но он принуждал себя и ел через силу, так что целые два дня после этого не чувствовал голода, и тем непонятней была эта жадность, что в ней не было никакой нужды.
Он поступил именно так и в это утро; за едой братья совсем не разговаривали и, дожидаясь, пока слуга принесет новое блюдо, сидели молча и разглядывали комнату, потому что обсуждать какие бы то ни было дела за едой вредно для пищеварения.
Братья не знали, что это был тот самый чайный дом, куда ходил когда-то их отец, Ван Лун, и где он нашел девушку Лотос, певицу, которую взял себе в наложницы. Ван Луну он казался чудесным местом — этот удивительный и прекрасный дом с портретами красавиц, написанными на полосах шелка и развешанными по стенам. А для его сыновей это был самый обыкновенный чайный дом; им и во сне не снилось, чем он был для отца и как он входил сюда, робко и пристыженно, чувствуя себя деревенщиной среди горожан. Нет, сыновья его сидели в шелковых халатах, спокойно посматривая по сторонам; и люди знали, кто они такие, и спешили встать и поклониться им, если братья смотрели в ту сторону; слуги бросались угождать им, сам хозяин подошел вместе со слугами, которые несли нагретое вино, и сказал:
— Это вино из только что открытых кувшинов, я сам своими руками сломал ради таких гостей глиняную печать.
И он еще не раз подходил и спрашивал, все ли здесь им по вкусу.
Да, так принимали сыновей Ван Луна, а в дальнем углу все еще висела полоса шелка, на которой была нарисована Лотос, тоненькая девушка с бутоном лотоса в маленькой руке. Когда-то Ван Лун смотрел на нее с сильно бьющимся сердцем и помутившимся рассудком, а теперь он умер, и Лотос стала совсем не та; на ее портрет, потемневший от времени и засиженный мухами, никто уж не смотрел, и никому не приходило в голову спросить: «Кто эта красавица, чей портрет висит в углу?» Нет, сыновьям Ван Луна и во сне не снилось, что это портрет Лотоса и что когда-то она могла быть такой.
Они долго сидели здесь за едой, и все смотрели на них с уважением, и хотя Ван Средний старался из всех сил, он все же не мог съесть столько, сколько старший брат. Ван Средний больше не мог проглотить ни куска, а Ван Старший все еще ел с аппетитом, запивал вином и причмокивал толстыми губами, смакуя его, и снова принимался за еду, пока не покрылся весь потом и лицо у него не заблестело, словно смазанное маслом. Теперь и он не мог больше проглотить ни куска и откинулся на спинку стула; прислужник принес полотенца, отжатые в кипятке, и оба брата вытерли головы, шеи и руки; прислужник унес остатки кушаний и вина, убрал со стола кости и объедки, принес свежего зеленого чая, и братья приготовились начать беседу.
Утро наполовину прошло, и чайный дом был полон мужчин, которые так же, как и братья, пришли поесть в тишине, без женщин и детей, а после еды поговорить с друзьями, выпить чаю и послушать новости. Ибо мужчина не знает покоя в своем доме среди женщин и детей, так как женщины кричат и визжат, а дети плачут, ибо такова их природа. А здесь, в этом доме, было покойно, и от степенного говора стояло деловитое жужжание мужских голосов. И тогда, в этой мирной обстановке, Ван Средний достал из-за пазухи письмо, вынул его из конверта и положил на столе перед братом.
Ван Старший взял его, громко откашлялся, прочищая горло, и начал бормотать, читая письмо. После нескольких слов обычного приветствия Ван Тигр писал о деле, буквы были похожи на него самого, черные и прямые, смело набросанные кистью:
— Шлите мне, сколько найдется, серебра, потому что мне нужна каждая монета. Если вы дадите мне в долг, я возвращу долг с процентами, когда завершу то, что начал. Если у вас есть сыновья старше семнадцати лет, посылайте их ко мне. Я воспитаю их и возвеличу так, как вам и не снилось, потому что мне нужны люди, родные по крови, которым я мог бы довериться в моем великом деле. Пришлите мне серебро и пришлите своих сыновей, потому что у меня нет родного сына.
Ван Старший прочел эти слова и посмотрел на брата, а брат посмотрел на него. Потом Ван Старший сказал изумленно:
— Говорил ли он тебе когда-нибудь, что у него за дело, помимо службы в армии у какого-то генерала на Юге? Странно, что он не сказал, что собирается делать с нашими сыновьями. Не для того у людей сыновья, чтобы бросаться ими зря, неизвестно для чего.