Федор Решетников - Подлиповцы
– Это што? – спросил Пила одного работника, показывая рукой на печь.
– Слеп, што ли?.. Ишь, печь!
– Знамо; ровно печь…
– Ну, и не спрашивай… Ково вам надо?
– Да мы так, поглядеть, – сказал один товарищ подлиповцев.
– Эка невидаль! Заставить бы вас поробить, так покаялись бы. Пила не понимал: чего тут трудного? уж не горят ли тут люди? «Вон поп баял, как помрешь, так в огонь и бает, турнут… и никогда, бает, не сгоришь. Boт этот огонь-то и есть…» Ему страшно сделалось.
– Подем, ребя! Ошшо спалят! – говорит Пила товарищам. Товарищи разговаривали с рабочими.
– Уж как трудновато. Не знаем – дрова в кучу складывать, не знаем – бросать в печь, – говорил один из работников.
– Эй вы, черт!.. что встали? Помогай дрова таскать! – кричал один мужик, бросая в варницу дрова, привезенные на семи лошадях. Подлиповцы с товарищами стали бросать к печке дрова. Подлиповцы охотно работали, их пробирал пот, им хорошо показалось носить дрова и бросать их в кучу.
– Баско, Сысойко!.. – говорил Пила, осклабляясь.
– Баско…
– Ты говори спасибо: не я, так съели бы тебя тамока.
– Ну их к цорту на кулицки. А мы не пойдем отселева?..
– Коли бурлачество – баско… только лиже печь-то, огнище-то эво! Спалят ошшо…
– Нет уж, в друго место подем.
– А вы откелева? – спрашивали между тем работники товарищей подлиповцев.
– А чердынские. Знашь Егорьевскую волость?
– Нет.
– А вы здешние?
– Мы дедюхинские; преж казенные были, теперь вольные стали.
– И подать не платите?
– Кои года выслужили, не платят. А вы куда?
– Бурлачить.
– Плохо. Бурлачить, сказывают, ныне не то, что прежде. Пароходов много развелось. Вон прежде у нас и заведения такого не слыхали, а нынче пароходов много ходит, а там, в губернском, пропасть их. Товарищи подлиповцев повели их в самую варницу. Там в огромном котле, наподобие ящика в несколько сажен длины и ширины, что-то варилось, только виделась седая пена, которую изредка мешали рабочие; над котлом разные перекладины поделаны да доски; на них не то снег, не то что-то серое, и что-то каплет в котел с досок. В одном месте рабочие бросали лопатками пену на эти доски. В правом углу, при входе, из стены что-то черное уставилось, и от него желобок к котлу сделан. Сысойко дернул за кран; потекло черное, густое, не баско пахнет…
– Што же это? – дивился Сысойко.
– Это рассол…
– Не замай! Што трогаешь! – закричали на Сысойку работники и, оттолкнувши его, завернули кран. Пила и Сысойка пристали к рабочим.
– Это что же?
– А вы куда? Сюды нанимаетесь?
– Нет. Мы бурлачить.
– Ишь ты…
– А ты скажи: што это за штука? – спрашивал Пила, указывая на котел.
– Это – котел. Вот оттудова, где крант-то, что черное-то бежит, рассол сюда пускаем, он переваривается в котле-то, потому, значит, под котлом-то печь… А это, вверху-то, полати, тут соль делается. Опосля она в амбары сыплется.
– Так это соль-то и есть?
– Она и есть. – Один работник достал с полатей на лопату соли и показал подлиповцам: – Вишь, какая!
– А ты дай нам соли-то? Работник дал. Пила склал ее в мешок, в котором был хлеб.
– Да ты заверни чем-нибудь соль-то, она хлеб испортит.
– А пошто?
– Сырой сделается. Пила не знал, что делать: неловко, как хлеб испортится, «выбросить разве соль-ту», – да жалко соли-то попуститься. «Дай лучше съедим». Подлиповцы расположились сеть хлеб, посолив его круто солью, до того, что есть вовсе нельзя было. Однако они соль эту ссыпали на другой кусок. Наевшись, подлиповцы еще попросили соли и завязали, каждый по равной части, в концы пол своих полушубков, спросив предварительно: а ничего, не съест соль-та?.. Всему дивились подлиповцы в варнице, все их забавляло; хотелось им остаться тут, да товарищи торопили их к реке. Они пошли. На берегу реки и на льду ее работались барки, полубарки и баржи крестьянами. Подлиповцы в первый раз видели все это.
– Видишь эти штуки? – спросил один товарищ Пилу. Пила посмотрел: домины не домины, а с окнами, трубили огромные, посередине ровно колеса. В реке стояли три парохода.
– Это вот барки; на них мы и поплывем. А эти вот, с колесами-те, то и есть, што мы баяли: больно прытко бегает и волокет за собой много… много…
– Э, да ты прокурат! Ну как на колесах по воде бегать-то? Поди-ко, не знают!..
– А так.
– Ну, не морочь. Вон я сколько раз был на реке Каме, так там колес-то нету, а вон эдакие устроены, – говорил Пила, показывая на одну лодку. Все подошли к пароходу. Пила и Сысойко сначала боялись подойти.
– Не ходи близко, пырнет! – говорил Пила Сысойке.
– А ты подойди!
– Я подойду. – А сам ни с места. Однако, видя, что товарищи их, Павел и Иван подошли близко, они спросили товарищей:
– А ничего, подойти-то можно?
– Можно, не укусит… – Пила и Сысойко подошли.
– Он, братцы, железный, – говорил один товарищ.
– Вре?
– Пра! И как бежит – свистит… ужасти!
– Ах, черт! – дивились Пила и Сысойко. – Как же он с колесами? Да и колеса-то какие-то другие, а не наши… Там, поди, лошадь где-нибудь спрятана…
– Это, вишь ты, для виду колесо, а выходит, по-здешнему перья. Как пустят его, он и почнет загребать, и почнет… да так скоро, мигнуть не успиешь.
– А пошто он теперь стоит?
– Пото: река замерзла. А как пройдет лед, он и побежит.
– А скоро?
– Когда тепло будет.
– А теперь побежит?
– Теперь нельзя, ишь, привязан. – Подлиповцы посмотрели на канат: толстая штука; им в первый раз приводилось видеть подобную вещь. Они захохотали.
– Силен, собака. Ишь какую веревку-то на него надели… А как он да перегрызет?
– Летом убежит… Летом, бают, он на цепи стоит: якорь такой с цепью бросают в воду.
– Ах, черт! ах, леший! Долго дивились подлиповцы над пароходом и плохо поняли, что это за штука такая. Потом они пошли к баракам.
– Это што? – спросил Пила, указывая на большое пространство, занимаемое рекой.
– Это река Кама.
– Вре! Да Кама и у нас есть, только далеко, два дня ходу.
– Это все Кама.
– Экая цуцело!..
– Куда бог несет? – спросили их рабочие.
– Бурлачить.
– На Чусовую пробираетесь?
– На Чусовую.
– А вы какие?
– Чердынские.
– Так оно. У нас есть чердынские.
– Кто?
– Да с Прокопьевской волости двое, да из Чудиновской семеро.
– Ишь, черти! А у вас нет ли чего робить?
– Теперь нету. А вы на базар ступайте, там много бурлаков. Бают, прикащик какой-то скоро будет нанимать на Чусовую,
– Ладно… А вы почем робите?
– Да рядились по пяти рублев, только опаска есть, как бы не обмишурились. Вон в прошлую зиму робили, робили, а получили только три рубля.
– А эти мальчонки-то с вам?
– С нам.
– Ой, не возьмут?
– Спехаю, – говорил Пила про своих детей. Подлиповцы с товарищами пошли на рынок.
XVI
На рынке они увидели до шестидесяти человек крестьян, одетых очень бедно, с котомками за плечами. Все они ходили по рынку глазели, очень мало покупали, потому что у многих не было вовсе денег; многих из них занимали безделицы, удивляло то, что для сельского жителя нисколько не удивительно. По выговору их, по одежде, по обращению заметно, что они не здешние, а пришли откуда-то издалека и чего-то ищут, или куда-то идут еще дальше. Над ними смеялись торговки, смеялись над их выговором и непонятливостью даже уличные мальчишки села. Все эти люди так же бедны, как и подлиповцы: нужда, бедность края, неуменье работать заставили их покинуть свои семьи и идти в бурлаки с таким же убеждением, как шли подлиповцы и их товарищи. Каждому, как видно, опротивела родная сторона, хочется чего-то хорошего, хочется раздолья, хочется хорошо поработать, хорошо поесть, хорошо поспать… Здесь были крестьяне северо-восточной части Вологодской и восточной части Вятской губерний, смежной с Пермскою; там, при всевозможных усилиях, как и в Подлипной, от холода, не добывается хлеба, а сбыта материалов очень мало. И вот они, наслышавшись от других крестьян, что есть хорошее занятие – бурлачество, работа легкая: знай плыви, дают деньги, еда вволю, люди все разные, местности хорошие, – пустились наудалую в путь, бурлачить по Каме, как ближайшей реке от их родины, на которой с давних пор бурлачило несколько десятков тысяч крестьян каждое лето… После вопросов, куда и откуда, подлиповцы и товарищи их пристали к толпе. Первый день и второй день прошли весело. Подлиповцы, вместе с прочими крестьянами, ходили по селу, дивились над хорошими домами, ходили в варницы, на реку, помогали даром работникам, плутали по селу, отыскивая свои квартиры. Большую часть дня спали в постоялых избах и в избах бедных сельских жителей. На третий день у подлиповцев не было хлеба. Они насобирали хлеба и по нескольку копеек денег у сельских жителей; им начала надоедать эта праздная жизнь; им хотелось скорее дойти до бурлачества. Но вот уже четвертый и пятый день прошел, а они все ходят по селу; крестьян прибывает все более и более… Все эти крестьяне – жители разных деревень и знакомятся друг с другом очень просто: спросили, куда и откуда, – и конец. В друг друге они видят подобного себе человека, знают, кто, куда и зачем идет, знают, что цель у всех одинакова; говорят они друг другу об своих нуждах; сообщают свои понятия о том, что их интересует; едят вместе в домах, где их квартиры; делят пополам хлеб и вместе спят, где придется, не разбирая и того, что товарищ не их деревни, и кто его знает, хороший он или худой человек. По имени друг друга редко называют. Они знают товарища по лицу, а в имени – что толку: он ему не брат, не родня, а так сошлись, веселее вместе. Обругать и осмеять друг друга тоже ничего не значит; и подерется кто, все как-то веселее, словно шутя: никто не сердится, а напротив, других это забавит. Если у бедного и больного человека нет хлеба, другой товарищ сжалится над ним, отдаст ему излишек, надеясь сам добыть хлеба хоть милостинкой, да и товарищу хорошо от этого: ведь и он может быть без хлеба и ему при случае поможет его товарищ. Если у кого есть деньги и он привык употреблять их на водку, то он один не выпьет, а позовет товарищей, которые ему особенно нравятся или с которыми он живет на квартире. Так у всех этих крестьян были по два и по три хороших товарища, и все они, сойдясь на рынке, были как старые знакомые, конечно, не снимали шапок и не жали руки, а начинали разговор прямо.
