Синклер Льюис - Бэббит; Эроусмит
Спор сменился самыми мирными хлопотами.
— Вы принесли свой чемодан с вокзала? — спросил мистер Тозер.
— Нет смысла оставлять его там и платить два цента в день за хранение! — кипятился Берт.
— О чемодане я позаботился еще с утра, — сказал Мартин.
— Да, да, Мартину его доставили сегодня утром, — подтвердила миссис Тозер.
— Вам его доставили? Вы не принесли его сами? — страдал мистер Тозер.
— Нет. Я подрядил парнишку с лесного склада, и он мне его приволок, — сказал Мартин.
— Милосердие небесное, точно вы не могли привезти его сами на тачке и сберечь двадцать пять центов! — возмущался Берт.
— Но доктор должен блюсти свое достоинство, — сказала Леора.
— Достоинство! Вздор! Куда достойней на глазах у людей катить тачку, чем курить все время паршивые папиросы!
— Ну, ладно… А где вы его поставили? — спросил мистер Тозер.
— У нас в комнате, — отвечал Мартин.
— Как ты думаешь, куда нам его лучше поставить, когда его распакуют? Чердак и так забит до отказа, — обратился мистер Тозер к миссис Тозер.
— О, я думаю, Мартин найдет ему там местечко.
— А почему не поставить чемодан в сарай?
— Ах, нет, такой приличный, новый чемодан!
— Но чем плох сарай? — сказал Берт. — Там чисто и сухо. Просто стыдно оставлять втуне такое хорошее помещение… Коль вы уже решили, что Мартин не может взять его под свой драгоценный кабинет!..
— Берти, — сказала невинно Леора, — я знаю, что мы сделаем. Тебе, видно, очень полюбился этот сарай. Переведи в него свой несчастный банк, а помещение банка Мартин возьмет под кабинет.
— Банк — совсем другое дело…
— Бросьте, что вы тут друг перед дружкой куражитесь? — вмешался мистер Тозер. — Вы когда-нибудь слышали, чтобы мы с вашей матерью так ссорились и бранились? Когда вы думаете, Мартин, распаковывать свой чемодан?
Мистер Тозер мог думать о сараях и мог думать о чемоданах, но не с его умом было разрешить два столь сложных вопроса одновременно.
— Могу распаковать сегодня же, если это так важно.
— Нет, я не говорю, ничего особенно важного тут нет, но когда уже примешься за дело…
— Не понимаю, что тут важного, сейчас ли он распакует…
— Если он решил подыскивать помещение и не переезжать сразу же в сарай, не может он без конца держать вещи в чемодане и…
— О, господи, да я распакую сегодня же!
— И я думаю, мы как-нибудь устроим чемодан на чердаке…
— Говорю тебе, чердак забит до отказа…
— Мы заглянем туда после ужина…
— Опять! Да говорю ж тебе, когда я пробовал запихнуть туда лодку…
Может быть, Мартин и не заскрипел зубами, но он слышал свой зубовный скрежет. Привольный мужественный край был за сотни миль и много лет как забыт.
2Чтобы снять помещение под врачебный кабинет, потребовалось две недели дипломатических переговоров и тонкой полемики, оживлявшей изо дня в день все три семейные трапезы. (Это не значит, что кабинет был у Тозеров единственной темой. Они детально разбирали каждую минуту прожитого Мартином дня; обсуждали его пищеварение, письма, прогулки и сапоги, нуждавшиеся в починке; спрашивали, снес ли он их, наконец, тому фермеру, который «ладит капканы, чинит обувь», и во что обойдется ему починка, строили предположения о религиозных и политических убеждениях сапожника и о его семейной жизни.)
Мистер Тозер с самого начала имел в виду превосходное помещение. Норбломы жили над своим магазином, и мистер Тозер знал, что Норбломы думают переезжать. Когда в Уитсильвании что-нибудь случалось или должно было случиться, Тозер обязательно об этом знал и мог дать разъяснения. Жене Норблома надоела возня с хозяйством, она хотела поселиться в пансионе миссис Бисон (в комнате окнами на улицу во втором этаже, справа по коридору — знаете? — оштукатуренная комната, с красивой маленькой печкой, которую миссис Бисон купила у Отто Крэга за семь долларов и тридцать пять центов… нет, за семь с четвертью).
Зашли к Норбломам, и мистер Тозер ввернул в разговоре, что, «пожалуй, если б Норбломы когда-нибудь надумали переменить квартиру, доктору не плохо было бы устроиться над магазином…».
Норбломы обменялись долгим белесым осторожным скандинавским взглядом и промямлили, что они «не знают… конечно, лучшей квартиры в городе не найти…» — и мистер Норблом добавил, что если бы они, вопреки всякой вероятности, все-таки решились переехать, то назначили бы за квартиру (без мебели, конечно) двадцать пять долларов в месяц.
Мистер Тозер вернулся с международной конференции веселый и самодовольный, как какой-нибудь государственный секретарь Тозер в Вашингтоне или лорд Тозер в Лондоне.
— Отлично! Отлично! Мы его заставили проговориться! Он сказал — двадцать пять. Значит, когда подоспеет время, мы ему предложим восемнадцать и сойдемся на двадцати одном долларе семидесяти пяти центах. Если действовать с оглядкой, дать Норблому срок повидаться с миссис Бисон и договориться с ней насчет пансиона, мы припрем его, как захотим.
— Ох, если Норблом не решается, попробуем снять еще где-нибудь, — сказал Мартин. — За редакцией «Орла» есть несколько свободных комнат.
— Что? Искать по всему городу, когда мы уже дали Норбломам понять, что у нас серьезные намерения? Они станут нашими врагами по гроб жизни! Недурной способ обеспечить практику, а? Должен сказать, если вы теперь отступитесь от Норблома, я и сам его нимало не осужу, когда он на вас ополчится. Это вам не Зенит, где вы можете прийти и требовать, чтоб дело сделалось в две минуты!
В течение двух недель, пока Норбломы мучились над решением вопроса, который был у них давно решен, Мартин ждал и не мог приступить к работе. Он знал, что, пока не откроет приличный по всем правилам кабинет, для большинства уитсильванцев он будет не врачом, заслуживающим их доверия, а «зятем Энди Тозера». За эти две недели его пригласили только раз: к страдавшей головной болью мисс Агнес Инглблед, тетке и домоправительнице Алека Инглбледа, парикмахера. Мартин ликовал, но Берт Тозер охладил его восторг:
— Ах, так это она вас позвала? Она вечно ходит по врачам. Она ровным счетом ничем не больна, но вечно гонится за новейшими средствами. В последний раз она ухватилась за проезжего молодца, который продавал здесь с форда разные пилюли и мази, а перед тем лечилась у какого-то знахаря, сумасшедшего лоботряса с Голландской кузни, и долгое время ее пользовал остеопат в Леополисе, хотя, скажу вам, в остеопатии что-то есть, остеопаты часто вылечивают больных, от которых обыкновенные врачи отказываются и не понимают, чем они больны, — вы не согласны?
Мартин сказал, что не согласен.
— Эх вы, горе-доктора! — гаркнул Берт с самым своим благодушным видом: Берт умел иногда быть очень веселым и благодушным. — Все вы на один манер, особенно когда только что кончите курс и думаете, что знаете все на свете. Не видите ничего хорошего ни в хиропрактике, ни в электрических поясах, ни в костоправах — а все потому, что эта конкуренция отнимает у вас много звонких долларов.
И вот доктор Мартин Эроусмит, некогда бесивший Ангуса Дьюера и Эрвинга Уотерса своими насмешками над медицинской рутиной, поддерживает перед нагло ухмыляющимся Бертом Тозером авторитет всех вообще врачей, бескорыстных, вооруженных научными знаниями; уверяет, что ни одно лекарство ни разу не прописывалось зря (по крайней мере, врачом с уиннемакским дипломом), ни одна хирургическая операция не делалась без нужды.
Мартин теперь очень много виделся с Бертом. Он сидел в банке, ожидая, что его вызовут к больному, и пальцы его зудели сделать кому-нибудь перевязку. Часто заходила Ада Квист, и Берт откладывал свои подсчеты, чтобы полюбезничать с невестой.
— Теперь, Ада, вам при докторе и думать надо с опаской. Он мне тут сейчас рассказывал о своих громадных познаниях по неврологии и чтению мыслей. Да, Март! Вы меня так напугали, что я переменил комбинацию букв в замке несгораемого шкафа.
— Он? — фыркнула Ада. — Пусть дурачит кого другого, но не меня. Каждый может выучить что угодно по книжке, но когда нужно применить знания на практике… Позвольте мне вам сказать, Март, если у вас когда-нибудь будет десятая часть тех знаний, какие накопил старый доктор Уинтер из Леополиса, то вам суждено прожить дольше, чем я думаю!
Общими усилиями они разъяснили зятю, что для джентльмена, который гордится своим зенитским лоском и считает себя «такой важной птицей, что задирает нос перед нами, жалким отродьем грязных фермеров», — для такого джентльмена у Мартина плоховато повязан галстук.
Все свои собственные остроты и некоторые Адины Берт повторял за семейной трапезой.
— Зря ты так донимаешь мальчика. А впрочем, насчет галстука замечено остро. Мне кажется, Мартин и впрямь слишком много о себе воображает, — кудахтал мистер Тозер.
