Ярослав Ивашкевич - Хвала и слава Том 1
— Панна Эльжбета пела, как ангел! И пан Губе был.
— А Губерта не взял с собой, — выпалил наконец Анджей. — И еще сказал, что Губерт пошел к товарищу. А это вовсе и неправда. Зачем он врет?
— Потому что боится Злотого, — буркнул Антек.
— Мальчики, не говорите глупостей, — заметил с улыбкой Голомбек.
— И вовсе это не глупость, папа, — дергал его за руку Анджей. Он уже пришел в себя и теперь не давал Антеку вставить ни слова. — Это же правда, чистая правда. А содовую воду продавала девушка с прической, как у тети Михаси.
Тетя Михася не разрешала мальчикам называть себя бабушкой.
— Только волосы у нее светлые, — серьезно заметил Аптек и вновь зарумянился, как только он один умел.
Подошла с пальто Оля.
— Ну как? — спросил Франтишек.
— Замечательно, — сказала Оля, и вдруг на глаза ей навернулись слезы. Так она и стояла, беспомощно, с детскими пальтишками на руке. Франтишек сделал вид, что не замечает ее волнения.
— Ну дай же я тебе помогу, — только и сказал он, не глядя ни на нее, ни на мальчиков.
Оля всегда чувствовала, что муж не очень одобрительно относится к тому, что она берет мальчиков в театр, теперь же, когда она впервые повела их в филармонию, недовольство Франтишека проявилось еще отчетливее. Он явно расценивал это как стремление уйти от него в ту область, которая была ему чужда. Музыка была для него чем-то недоступным, и его раздражало, что жена питает к ней такое пристрастие. Оля поняла это и теперь хотела как-то задобрить мужа.
— Жаль, что тебя не было, мы тут столько знакомых встретили. Губе спрашивал о тебе…
— И Злотый тоже, — с иронией вставил Антек. — Говорил, что он тебя знает.
— Конечно, знает, — сказал Голомбек. — И я его знаю как облупленного.
Януш и Зося простились с друзьями в артистической и молча направились по лестнице в гардероб. Здесь их догнала Билинская.
— Вы не идете к Ремеям? — спросила она.
— Нет, Зося очень устала, — сказал Януш.
— Тогда зайдите ко мне перед сном на чай.
Зося знала, что «чай» этот нужно понимать буквально, и с грустью взглянула на Януша.
— Ну разумеется, — ответил тот, — зайдем. — И, нагнувшись к Зосе, шепотом добавил: — Текла наверняка даст нам что-нибудь поесть.
Внизу они наткнулись на Шушкевичей. Пани Шушкевич схватила Януша за плечо. С той поры, как ей наконец удалось выйти замуж, она стала ужасно романтичной и так и вынюхивала, не пахнет ли где любовью.
— Quelle femme charmante que cette madame Rubinstein! — сказала она. — Vous etiez amoureux d’elle a Odessa, n’est-ce pas? [98]
Старый Шушкевич кашлянул и прикрыл ладонью белые усы. Зося не выносила его, он слишком живо напоминал ей о продаже Коморова.
— О, для меня это неожиданная новость, — засмеялась она, обращаясь к Янушу. Тот пожал плечами.
Тут к ним с шумом и громом подлетел Адась Ленцкий и принялся целовать ручки «тете Шушкевич» и «пани графине». У него была отвратительная манера выкрикивать титулы и звания.
— Я хотел бы на днях поговорить с вами, пан граф, — обратился он к Янушу.
После разговора в артистической Януша не очень-то интересовали дела, в которые мог посвятить его Адась. Наверняка опять предложит какую-нибудь аферу вроде тех комбинаций, что племянник Шушкевича упорно подсовывал ему, отнюдь не смущаясь постоянными отказами.
— Относительно дела моего шурина Гольдмана, — добавил Ленцкий.
Старый Шушкевич недовольно поморщился.
— Здесь — и вдруг говорить о делах, дорогой мой Адась! — заметил он Ленцкому.
— Что ж поделаешь, пан граф просто неуловим! — сказал Пшебия-Ленцкий и столь же шумно распрощался.
Дося с минуту не подавала им пальто, так в нерешительности и стояла с номерком в руке и смотрела на Януша, не зная, сказать ему или не говорить. Но тут «Жермена» сделала шаг и прикоснулась к локтю Януша. Зося встревоженно взглянула на мужа.
— Пан граф, вы знаете? — шепнула Дося. — Янека арестовали.
Януш ничего не мог понять.
— Как так, почему? — удивленно спросил он.
Зося из-за спины мужа взглянула на «Жермену». Та стояла, высокая, стройная, сведя брови и опустив глаза, и, несмотря на то, что глаз не было видно, во всем ее облике было что-то вызывающее.
— Ну что за расспросы, Януш! — шепнула Зося и, обращаясь к Вевюрской, спросила: — Мы можем чем-нибудь помочь?
— Разве что княгиня… — прошептала Дося почти неслышно. Ей казалось, она должна скрывать, что просит кого-то о протекции. — Но княгине, наверно, сам Станислав скажет.
— Бедный старик, — вздохнул Януш.
Хотя большая часть публики уже покинула вестибюль (давно уже вышла и Оля с мужем, который вел за руку Анджея), возле гардероба еще толпилось много людей, которые стали выказывать раздражение затянувшимся разговором Доси с Янушем и Зосей.
— Пани Вевюрская, — резко сказал стоявший рядом Губе, — разговоры разговаривать будем потом.
Дося мельком взглянула на седого фабриканта и, как настоящая белка{131}, шмыгнула за шубами Мышинских. Ядвига коснулась Губе плечом. Позади стояли Злотые.
— Пан директор, — с какой-то свойственной ее голосу насмешкой сказала Ядвига, — дядю-то арестовали!
Злотый при этих словах резко повернулся к ней.
— Зачем ты здесь об этом говоришь? — возмутился он.
— А где мне об этом говорить? — громко отозвалась «Жермена». — В комиссариате?
— Что случилось? — воскликнул глуховатый Губе, забирая у Доси свою красивую, подбитую котиком шубу. — Кого арестовали?
— Вевюрского, — грустно и огорченно ответил Злотый.
— Какого Вевюрского? — вновь громко спросил Губе, никак не попадая в рукав.
— Ну, того самого, Янека, который должен был заменить на «Капсюле» немецких мастеров.
Наконец-то Губе надел шубу.
— Как это так? Арестовали моего рабочего? А за что? — Губе был удивлен тем, что с ним могло случиться нечто подобное. — Ведь это же наш лучший работник!
— Но он коммунист. — Злотый пригнулся к его уху и перешел на шепот: — Наверняка в партии состоит.
Губе удивился еще больше.
— Коммунист? Не может быть. У него же хорошо шли дела. Вполне прилично зарабатывал.
«Жермена» звонко рассмеялась. Дося, застыв с шубкой мадам Злотой в руках, с головы до ног окинула девушку гневным взглядом.
— Давай-ка ступай отсюда, — сказала она, — нечего тебе здесь делать!
Девушка оборвала смех, повернулась на каблуках, и, никому, даже Досе, не сказав ни слова, двинулась к выходу. В дверях она задела Мышинских. Обогнав их, обернулась и не без злорадства сказала Янушу:
— А вы, пан граф, еще в Париже предсказывали это дяде.
При звуке ее голоса Зося еще крепче прижалась к плечу Януша.
— Какая ужасная особа! — сказала она с дрожью в голосе.
XI
Губе со Злотым спустились по главной лестнице. Там уже ждал его автомобиль. В большом черном лимузине сидел лишь шофер Петр, но Губе и в голову не пришло предложить компаньону и его жене подвезти их. Так он и простился возле машины.
— До завтра. Надо будет позвонить бельгийскому послу.
Злотый, однако, реагировал на это так, будто Губе приглашает его сесть в машину.
— Спасибо, спасибо. Мы с Анелей всегда домой пешком возвращаемся. Тут недалеко. И полезно перед сном…
Они попрощались и ушли. И тут из-за лимузина выскочил стройный, высокий для своих двенадцати лет мальчик в закопанском кожушке, подпоясанном ремешком.
— Губерт! Ты откуда взялся? — воскликнул Губе, уже сидевший в автомобиле.
— Приехал за тобой! Только от этих прятался. — И Губерт, презрительно кивнув в сторону удаляющихся Злотых, уселся рядом с Петром. — Я встретил Антека и Анджея, говорят, шикарный был концерт.
— И Фелиция тебя отпустила? — проворчал Губе.
— А я и не спрашивал. Да и чего ей было не отпустить? Дома скучно. Уроки я все сделал, Голомбеки пошли на концерт… Я им звонил.
— Очень уж много ты висишь на телефоне. Целый день названиваешь.
— Как я могу целый день названивать, если звоню только Голомбекам! — с упреком заметил Губерт.
— Это верно, — проворчал Петр.
— А как пела пани Шиллер? — спросил Губерт.
— Чудесно.
— А как она была одета? — поинтересовался Губи-губи.
— Да тебе-то что до дамских тряпок? — огрызнулся Губе-старший.
— А мне нравится, когда женщина красиво одета, — ответил Губерт.
Петр улыбнулся.
Губерт вспомнил коричневую меховую накидку.
— А панны Татарской не было на концерте?
Губе насторожился.
— А ты откуда знаешь панну Татарскую?
— Ты же сам показал мне ее в прошлом году, — протянул Губерт, — а теперь уже не помнишь! Очень красивая женщина, — добавил он серьезно.
