Арчибалд Кронин - Замок Броуди
— А я хочу, чтобы ты была от нее подальше, — возразил он злобно. — Такие, как ты, моей дочери не компания. Ты можешь стряпать и работать на нее, как и на меня, но помни: руки прочь от Несси! Я не потерплю никакого вмешательства с твоей стороны. Ни Несси, ни ее занятия тебя не касаются.
Это было именно то, чего она ожидала, и, спрашивая себя, к чему же было возвращаться сюда, если нельзя помочь сестре, Мэри, твердо и спокойно глядя на отца, собрала все свое мужество, сказала:
— Я иду к Несси, папа, — и шагнула по направлению к дверям. Только тогда Броуди посмотрел на нее, сосредоточив в этом взгляде всю силу своей ненависти, схватил стоявшую рядом бутылку, встал и медленно двинулся к дочери.
— Еще шаг к этой двери — я раскрою тебе череп, — прорычал он.
И, как будто надеясь, что она ослушается, стоял, глядя ей в лицо, готовый броситься на нее. Мэри отступила, и, когда она скользнула мимо него, он насмешливо воскликнул:
— То-то же! Так уже гораздо лучше! Придется мне, вижу, сызнова учить тебя, как следует себя вести. А к Несси ты не лезь — слышишь? — и не думай, что сможешь меня дурачить. Теперь это не удастся больше ни одной женщине. Сделай ты один только шаг — и я бы прикончил тебя.
Свирепая мина вдруг разом исчезла с его лица, он вернулся на место и, снова впав в угрюмую апатию, продолжал пить, видимо, не для того, чтобы было веселее, а в бесплодном отчаянном усилии забыть какое-то тайное и безутешное горе.
Мэри села к столу. Она боялась уйти из кухни. То был страх не физический, не за себя, а за Несси. Если бы не жалость к сестре, она бы минуту назад шагнула прямо под страшный удар, которым отец угрожал ей. Она давно уже мало дорожила жизнью, но сознавала, что если хочет спасти Несси от грозившей ей в этом доме страшной опасности, то должна быть не только смела, но и благоразумна. Она поняла, что ее присутствие и прежде всего та цель, которая привела ее сюда, вызовут трудную и постоянную борьбу с отцом за Несси, борьбу, на которую у нее не хватит сил. И, наблюдая, как Броуди все время поглощал виски, не пьянея, она решила не откладывая обратиться к кому-нибудь за помощью и стала обдумывать, что ей делать завтра. Когда в голове у нее созрел четкий план, она огляделась, ища, чем бы заняться, но не нашла ничего — ни книги, ни шитья — и была вынуждена сидеть праздно и неподвижно, в молчании наблюдая отца, который ни разу не поднял на нее глаз.
Вечер тянулся медленно, ползли часы, и Мэри казалось, что это никогда не кончится, что никогда отец не двинется с места. Но наконец он встал и, бросив холодно: «У тебя есть своя комната. Ступай туда, а к Несси в комнату ходить не смей», пошел в гостиную, откуда тотчас донесся его голос, спрашивающий о чем-то, потом убеждающий. Мэри потушила свет и неохотно пошла наверх, в свою старую спальню. Здесь она разделась и села дожидаться.
Она слышала, как пришли наверх сначала Несси, потом отец, слышала, как они раздевались, потом уже больше ничего не было слышно. В доме наступила тишина. Долго ждала Мэри в маленькой комнате, где она уже когда-то пережила столько дней ожидания и горькой тоски. Образы прошлого мелькали перед нею: она видела себя, тоскующую под окном и не сводившую глаз с серебряных берез, видела Розу — где-то она теперь? — полет яблока, грозу, тот час, когда тайна ее была раскрыта. И, наученная собственным горьким опытом, твердо решила уберечь Несси от несчастья, хотя бы даже для этого ей пришлось пожертвовать собой. Думая об этом, Мэри тихонько встала, открыла дверь, без единого звука прокралась через площадку в комнату Несси и скользнула к ней в постель. Она обняла холодное, хрупкое тело девочки, растирала застывшие ноги, согревала ее своим телом, унимала ее рыдания, утешала, шепча ласковые слова, и в конце концов убаюкала ее. Когда Несси уснула, Мэри еще долго лежала без сна и думала, держа в объятиях спящую сестру.
VI
С сосредоточенным восторгом, на время заставившим ее забыть печаль и тревогу, Мэри смотрела на картину, которая висела здесь в почетном одиночестве, выделяясь на густом темно-красном фоне стены. Мэри стояла перед нею, откинув назад голову, так что свет из окна падал прямо на ее чистый, четкий профиль, полуоткрыв губы, с глубоким вниманием устремив на нее сияющие глаза. Картина дышала на нее холодным серым туманом, который стлался над серой, точно застывшей водой, окутывал мягким саваном высокие тихие деревья, такие же серебристые, как березы под окном ее спальни, одевал и тонкие стебли камыша, росшего вокруг пруда. Под влиянием несравненной меланхолической красоты этой картины, с такой сдержанной силой передававшей настроение покорной безнадежности в природе, Мэри отрешилась от того смятения, в котором пришла сюда. Картина, казалось, вышла из своей рамы и коснулась ее души мечтой, грустным, но ясным раздумьем о горестях жизни. Она привлекла ее внимание, когда Мэри, смущенная, сидела, ожидая в этой со вкусом убранной комнате, так что она невольно встала и подошла поближе. Поглощенная созерцанием, она не слышала, как тихо открылась дверь, не заметила и человека, вошедшего в комнату и теперь смотревшего на ее бледное, преображенное восторгом лицо с какой-то странной жадностью, с таким же безмолвным упоением, как она на картину. Он стоял так же неподвижно, как Мэри, словно боясь нарушить очарование, и смотрел на нее радостно, ожидая, пока глаза ее насытятся прелестью этого тихого пруда.
Наконец Мэри со вздохом отвела глаза от картины, машинально обернулась и вдруг увидела вошедшего. Смущение снова охватило ее, перешло даже в чувство стыда, и она, вспыхнув, опустила голову. Доктор подошел и ласково взял ее за руку.
— Это Мэри, — сказал он, — Мэри Броуди пришла навестить меня!
Она с трудом заставила себя поднять глаза и ответила тихо:
— Так вы еще помните меня? А я думала, вы меня забыли и не узнаете. Я… я так сильно изменилась.
— Изменились? Ничуть, если не считать того, что вы стали еще красивее прежнего. Ну, ну, не надо конфузиться, Мэри. Быть красивой — не преступление.
Она чуть-чуть улыбнулась, а доктор весело продолжал:
— И как вы можете думать, что я вас забыл — вас, одну из первых моих пациенток? Вы больше всех создали мне репутацию, когда я боролся с нуждой и в этой самой комнате не было ничего, кроме пустого ящика, в котором я привез мои книги.
Мэри оглядела богатую, комфортабельную обстановку комнаты и, все еще немного взволнованная, сказала, как бы отвечая на свои мысли:
— Да, теперь здесь побольше вещей, доктор!
— Вот видите! А этим я обязан вам, — воскликнул Ренвик. — Вы победили болезнь своим мужеством, а слава досталась мне!
— Да, только слава, — медленно вставила Мэри. — Почему вы вернули плату за лечение, которую я вам послала из Лондона?
— Из письма я узнал ваш адрес — ведь вы же сбежали от меня не простясь! — и это было единственное вознаграждение, которое мне от вас было нужно.
Он был так рад ей, что Мэри это даже казалось странным. Да, рад и странно близок ей, словно и не прошло четырех лет с тех пор, как он в последний раз говорил с нею, словно он все еще сидел у ее постели, насильно возвращая ее к жизни, заражая ее своей жизненной энергией.
— Рассказывайте же, что вы делали, — продолжал он, стараясь рассеять ее смущение. — Ну развяжите язык! Покажите, что и вы не забыли старых друзей.
— Я вас не забывала никогда, доктор, иначе я не пришла бы сейчас сюда. Никогда я не забуду всего, что вы для меня сделали.
— Тсс! Вовсе не это я хотел от вас услышать. Я хочу, чтобы вы рассказали о себе. Вы уже, наверное, за это время успели покорить весь Лондон и заставить его ползать перед вами на коленях.
Она покачала головой и с легким юмором возразила:
— Нет, я сама ползала на коленях — мыла полы и лестницы.
— Что? — вскрикнул он, пораженный и огорченный. — Неужели вы занимались такой работой?
— Я тяжелой работы не боюсь, — сказала Мэри спокойно. — Она мне была полезна: не оставляла времени думать о моих несчастьях.
— Вы не созданы для такой работы, — возразил с упреком Ренвик. — Это возмутительно! С вашей стороны было очень дурно убежать отсюда тайком. Мы могли бы найти для вас более подходящее занятие.
— Мне тогда хотелось уйти от всего, — пояснила она грустно. — И ничьей помощи я не хотела.
— Ну смотрите, больше так не поступайте, — отозвался Ренвик с некоторой суровостью. — Опять умчитесь, не простившись со мной?
— Нет, — обещала Мэри кротко.
Он невольно улыбнулся ее покорному виду и, жестом попросив ее сесть, придвинул низенькое кресло вплотную к ней и сказал:
— Я совсем забыл о правилах вежливости и заставил вас так долго стоять, но, право, мисс Мэри, ваше появление было такой неожиданностью — и такой приятной неожиданностью! Вы должны меня извинить.
