Марк Твен - Том 12. Из Автобиографии. Из записных книжек 1865-1905. Избранные письма
Но сегодня я не грущу, милая, я весь день трудился до этого самого часа, работа проделана большая, и я весел, как церковный псалом.
Я получил французский перевод «Скачущей лягушки» — смешнее ничего не может быть. Я собираюсь перевести его буквально, сохранив все французские конструкции (извиняясь, когда какое-нибудь слово окажется мне не по зубам), а затем напечатать свой перевод в «Атлантике» как серьезную работу человека, считающего себя знатоком французского языка, и поставить под переводом свою фамилию без дальнейших объяснений. Это будет кусочек, который сразу не угрызешь.
До свидания, радость моя. Я люблю тебя, я люблю Рожицу. Пора ложиться спать, а мне еще надо спуститься и выгнать кошек.
Сэм.
8
ДЖОНУ БРАУНУ
Хартфорд, Фарлингтон-авеню, 28 февраля 1874 г.
Дорогой друг,
ваш похвальный отзыв о «Позолоченном веке» всех нас очень обрадовал, — и особенно потому, что некоторые газеты утверждают, будто на самом деле книгу от начала до конца написал Уорнер, а я только поставит свое имя на титуле, чтобы привлечь покупателей. Я написал первые одиннадцать глав — там нет ни одной чужой строки, ни одного чужого слова. Я же написал главы 24, 25, 27, 28, 30, 32, 33, 34, 36, 37, 42, 43, 45, 51, 52, 53, 57, 59, 60, 61, 62 и частично 35, 49 и 56. Таким образом, я написал целиком тридцать две главы из шестидесяти трех и, кроме того, частично еще три.
Застой в делах весьма ощутимо сказался на сбыто книги, ибо она вышла в самый разгар биржевой паники. Но, несмотря на это, за два месяца, которые прошли со дня выхода, мы продали 40 000 экземпляров, что дало нам 3000 долларов на двоих. В Америке еще ни одна книга не расходилась за два месяца в таком количестве (если не считать дешевые издания «Хижины дяди Тома»), Экземпляр нашей книги стоит в среднем 16 шиллингов, а «Дядя Том» стоил 2 шиллинга. Если б не паника, мы, безусловно, продали бы вдвое больше. Но уж конечно разойдется не больше 100 000 экземпляров.
Я отправил вам пароходом из Ливерпуля иллюстрации Дарли к джаддовской «Маргарет» (официант из отеля «Адельфи» согласился отправить посылку пароходом) и надеюсь, что вы их получите; мы, в Америке, очень ценим работы Дарли. Неделю назад, уже отсюда, отправил вам роман («Маргарет»).
Конечно же я благодарен судьбе за жену и ребенка и окончательно, непрестанно и бесповоротно счастлив, и если есть в целом свете человек счастливее меня, пусть его разыщут и представят мне. По-моему, такового в природе не существует. Четыре года назад, когда Ливи взяла меня в свои руки, я был изрядно грубый, неотесанный субъект, не подающий никаких надежд; может быть, я и посейчас бываю таким с кем угодно, но только не с нею. Ее труды не пропали даром.
Да здравствует Марк-Твеновский клуб и его новая эмблема - свисток! Разумеется, каждый член клуба, желающий произнести речь, должен будет сперва почтительно, но звонко свистнуть председателю, председатель пронзительно свистнет в ответ, и потом по ходу речи, всякий раз, как надо будет подчеркнуть серьезность и важность слов, вместо полагающихся в этих местах пауз последуют свистки; подобным же образом аудитория будет выражать свое одобрение... Все пошли завтракать, надо и мне идти. Сердечный привет от нас обоих.
Вага друг
Сэмюел Л. Клеменс,
9
У. Д. ГОУЭЛСУ
Элмайра, 2 сентября 1874 г.
Дорогой Гоуэлс,
...Посылаю и «Правдивую историю» — рассказ, отнюдь не юмористический. Он совсем не в моем стиле, и если понравится вам, сколько заплатите за него, столько и ладно. Я добросовестно записал все, что рассказала старая негритянка, только начал с начала, а не с середины, как она, и шел по порядку.
Всегда ваш
Марк.
10
У. Д. ГОУЭЛСУ
Хартфорд, 24 октября 1874 г.
Дорогой Гоуэлс,
так медлил с ответом, потому что все надеялся, что сумею что-нибудь написать для январского номера, и миссис Клеменс день за днем усердно понуждала меня приняться за работу, но все напрасно - я так и не смог ничего написать.
Мы так устали, в доме до сих пор еще такая неразбериха, что у меня совсем не работает голова. И я махнул рукой на это дело.
Всегда ваш
Марк.
Позднее, ближе к вечеру.
Дома, 24 октября 1874 г.
Дорогой Гоуэлс,
беру обратно свои слова, что не могу ничего написать для январского номера. Мы с Твичелом совершили далекую прогулку по лесу, и я принялся рассказывать ему о былой славе и величии Миссисипского пароходства, каким я видел все это — добрых пять лет — из лоцманской рубки. Он сказал: «Вот нетронутая залежь— в самый раз для журнала». Мне это не приходило в голову. Что вы скажете о серии очерков для трех, шести, девяти номеров — или, скажем, для четырех?
Всегда ваш
Марк.
11
У. Д. ГОУЭЛСУ
Хартфорд, 23 ноября 1875 г.
Дорогой Гоуэлс,
Прилагаю гранки. Я и не замечал, до чего неуклюже у меня сталкиваются слова и как часто стоят три слова там, где вполне хватило бы одного, а ведь я всегда стараюсь этого избегать. Надо быть начеку, не то я стану таким же неряшливым писателем, как Чарльз Фрэнсис Адамс (Шучу, - конечно же я не думаю всерьез, что могу до этого докатиться. Я никогда не напишу фразy, подобную тем, какие позволяет себе он или Брет Гарт, вроде, например: «Должно быть, было бы умнее поверить, что он мог бы совершить это, если бы он мог почувствовать, что ему бы оказали поддержку тс, которые должны были бы...» и т. д. и т. п.)
Помянув Брет Гарта, я вспомнил, что часто ругаю его за умышленную подделку под Диккенса; это в свою очередь напомнило мне, что я обвинил Чарли Уорнера в невольном плагиате, а это в свою очередь напомнило мне, что вот уже две недели я радуюсь, что придумал новое с иголочки и остроумное начало романа, — и представьте, вдруг меня осенило, что эту идею подал мне три года назад не кто иной, как Чарли Уорнер! Ага! Вот мне за мое самодовольство! Я получил по заслугам. Вот они, сто восемь чистеньких, только что из-под пера, страничек — валяются в корзинке, и я снова сажусь за начало романа, на сей раз мое собственное. Я бы не удивился, если бы, сам того не ведая, оказался отъявленным литературным вором.
Я счастлив, что вам так понравился «Том Сойер». Я пригляжу, чтобы ваша статья намного опередила все прочие рецензии. Миссис Клеменс согласна с вами, что книга должна быть издана как книга для мальчиков — без всяких затей; и я тоже так думаю. Это в самом деле правильная мысль. Что до последней главы, то я просто ее выброшу и ничего не впишу вместо нее. Когда я дошел до нее, у меня было такое чувство, словно книга уже окончена, и мне удалось устоять перед сильным искушением подробно описать жизнь Гека у вдовы и ограничиться одним абзацем. Пошлите мне «Тома» экспрессом, прилагаю для этого деньги. Если они затеряются в дороге, не беда.
Вчера вечером помешали гости, поэтому «Домашние представления» перенесли на сегодня — будем читать вслух. Миссис Клеменс сердится, но чтение ее утихомирит. Так или иначе, нам предстоит приятный вечер у камелька.
Работа над новым рассказом на точке замерзания, одна мысль, что надо переписывать его заново, приводит меня в отчаяние.
Мы все шлем самый сердечный привет всем вам.
Всегда ваш
Марк.
12
У. Д. ГОУЭЛСУ
Хартфорд, 18 января 1876 г.
Дорогой Гоуэлс,
очень вам благодарен за доброе слово о «Томе Сойере». Уильямс сделал к нему около трехсот превосходных рисунков, некоторые весьма тонки. Бедняга! Такой талант у человека, а он губит его ромом. Берет мою книгу и, читая, делает целую кучу рисунков — просто так, ни с кем не сговорившись.
Не было на свете человека благодарнее меня, когда позавчера, заставив себя сесть (при все еще скверном самочувствии) за отвратительную, ненавистную работу — наводить глянец на «Тома Сойера», я раскрыл пакет и обнаружил ваши карандашные пометки. Это было великолепно и избавило меня от всех трудов. Вместо того чтобы читать все насквозь, я просто отыскивал ваши пометки и делал требуемую поправку. Я свел драку мальчишек к одному абзацу; от всей речи в воскресной школе оставил лишь две первые фразы, чтобы не было и намека на сатиру, раз книга предназначается для детей; я смягчил все слишком резкие выражения, дабы ничто не оскорбляло слух. Итак, за один присест я сделал все от начала до конца, а думал, что это отнимет три-четыре дня, вымотает меня и духовно и физически. Я ведь отослал вам рукопись лишь после того, как тщательно, придирчиво просмотрел ее. Так что все оставшиеся в ней недоделки видны были только свежему глазу, не мне, — их-то вы заметили и подчеркнули.
Но одно выражение мы, пожалуй, проглядели. Когда Гек жалуется Тому на строгости в доме вдовы, он говорят, что слуги совершенно извели его, без конца цепляются и требуют, чтобы он вел себя как благовоспитанный мальчик, и кончает он свои жалобы так: «...и уж чешут меня и причесывают до чертиков» (без восклицательного знака). Когда-то давно я читал эту главу миссис Клеменс, и эти слова не смутили ее; в другой раз я воспользовался случаем прочесть это место ее тетушке и матери (обе — ревностные дочери церкви, так сказать), но и они ничего не заметили. Я очень обрадовался: ведь что может быть естественнее этих слов для такого мальчишки (а я допустил совсем немного вольностей в его речи); когда же и вы тоже ничего не возразили, я вовсе обрадовался, но и испугался, — а вдруг вы просто не обратили внимания. Вы заметили? По-вашему, эти слова уместны? Они меня ничуть не тревожили, пока я думал, что моя книга для взрослых. Но с тех пор как все безоговорочно решили, что она предназначается для мальчиков и девочек, это ругательство подчас не дает мне спать по ночам.
