Редьярд Киплинг - Самая удивительная повесть в мире и другие рассказы
Густой голос Миллера доносился из темноты за костром, где он стоял за спиной своего любимого повара, наблюдая за приготовлением обеда.
— Не так много соуса, ты, сын дьявола! Ворчестерский соус — приправа, а не питьё. А, Гисборн, вы попали на очень хороший обед! А где же вы отдыхаете обыкновенно?
— Там, где я стою, сэр. Я не знал, что вы здесь.
Миллер оглядел представительную фигуру молодого лесничего.
— Хорошо! Это очень хорошо! Верхом на лошади, с запасом холодного мяса! Когда я был молод, я поступал точно так же. Но теперь вы должны пообедать со мной. Я был в главной квартире, чтобы представить мой рапорт за прошлый месяц. Я написал половину, а остальное я предоставил дописывать своим клеркам, а сам отправился на прогулку. Правительство помешалось на этих рапортах. Я так и сказал вице-королю в Симле.
Гисборн захохотал, вспомнив анекдоты, ходившие о Миллере по поводу его вечных конфликтов с высшим начальством; ему охотно прощали его вольнодумство, потому что в своём деле он не имел равного себе соперника.
— Если бы я застал вас, Гисборн, сидящим в своём бунгало и строчащим мне рапорт о плантациях вместо того, чтобы осматривать их, я бы отправил вас в Биканскую пустыню сажать там леса. Я прямо болен от этих рапортов и от пережёвывания бумаги, когда мы должны делать дело.
— Вы можете быть спокойны за меня — я не трачу много времени на свои отчёты, я так же ненавижу их, как и вы, сэр.
Разговор перешёл на профессиональную почву. Миллеру необходимо было задать кое-какие вопросы, а Гисборн нуждался в некоторых указаниях и распоряжениях; так прошло время до обеда. Уже много месяцев Гисборну не приходилось отведывать такой изысканной пищи. Никакая дальность расстояния от места снабжения продуктами не мешала Миллеру иметь хорошую кухню; и эта трапеза, приготовленная в лесной чаще, началась с небольшой пресноводной рыбы, приправленной перцем, и окончилась чашкой кофе с коньяком.
— Ах, — сказал Миллер в конце обеда, со вздохом удовлетворения закуривая сигару и удобно развалясь в своём сильно потёртом походном кресле. — Когда я пишу свои рапорты, я становлюсь вольнодумцем и атеистом, но когда я бываю в лесу, я — больше чем христианин. Я чувствую себя язычником.
Он с наслаждением засунул мундштук под язык, опустил руки на колени и задумался, глядя перед собой в густую чащу леса, полную таинственных шорохов: треска сучьев, подобного треску огня, вздохов и шелеста ветвей, поникших от жары и снова расправляющихся в ночной прохладе, неумолчного говора Канийского ручья и гудения многочисленного населения травяных лужаек, раскинувшихся у подножия горы.
Он выпустил густой клуб дыма и начал цитировать Гейне.
— Да, все это очень хорошо, очень хорошо! Я делаю чудеса, и, благодаря Богу, они дают плоды. Я помню ещё то время, когда лес был не выше ваших колен — отсюда и до самых пахотных земель, и в засуху скотина подбирала и ела кости дохлых животных. Но деревья имеют культ старых богов, и боги христиан громко вопиют. Они не могут жить в лесу, Гисборн.
Чья-то тень мелькнула на дороге, заколебалась и остановилась в сиянии звёзд.
— Я сказал правду. Слушайте! Вон и сам фавн пришёл взглянуть на генерал-инспектора. О, да это сам бог! Взгляните!
Это был Маугли, увенчанный своей короной из белых цветов, с полуободранной веткой в руке, Маугли, смутившийся света костра и готовый снова скрыться в лесной чаще при малейшей тревоге.
— Это мой друг, — сказал Гисборн. — Он ищет меня. Эй, Маугли!
Не успел ещё Миллер перевести дыхание, как человек очутился подле Гисборна, громко восклицая:
— Я виноват, что ушёл от тебя! Я виноват перед тобой, но я не знал, что подруга того убитого тобою у реки ищет тебя. Иначе я не ушёл бы. Она выслеживала тебя от самой опушки леса.
— Он немножко помешан, — сказал Гисборн, — он говорит о всех зверях так, как будто они все его друзья.
— Ну, разумеется, разумеется. Если бы фавн не знал их, то кому же и знать? — серьёзно сказал Миллер. — Что говорит о тиграх этот бог, который так хорошо знает вас?
Гисборн закурил сигару, и, прежде чем он успел рассказать все, что знал о Маугли и его подвигах, сигара догорела до самых кончиков его усов. Миллер слушал, не прерывая его.
— Это вовсе не сумасшествие, — сказал он наконец, когда Гисборн описал ему проделку Маугли с Абдул-Гафуром. — Это вовсе не сумасшествие.
— А что же это в таком случае? Сегодня он рассердился на меня, потому что я попросил его рассказать мне, как он это сделал. Мне кажется, что парень немного одержим бесом…
— Нет, это не безумие, но это очень удивительно. Обыкновенно такие люди рано умирают. И вы ведь знаете теперь, что ваш вор-слуга не мог объяснить вам, кто гнал его лошадь, и нильгаи, разумеется, тоже не мог сказать об этом.
— Нет, конечно. Но заметьте, там никого не было. Я прислушивался, а я могу слышать разные вещи. И бык и человек бежали сломя голову, обезумевшие от страха.
Вместо ответа Миллер оглядел Маугли с ног до головы и потом знаком подозвал его к себе. Он подошёл, как идёт олень по подозрительному следу.
— Тебе нечего меня бояться, — сказал Миллер на туземном наречии. — Протяни-ка руку.
Он прощупал его руку до локтя и кивнул головой, что-то соображая.
— Так я и думал. А теперь покажи колени.
Гисборн заметил, что, ощупывая колено юноши, Миллер улыбнулся. Его внимание привлекли белые рубцы повыше щиколотки.
— Они остались у тебя ещё от детства? — спросил он.
— Да, — с улыбкой отвечал Маугли. — Это знаки любви детёнышей.
И затем, повернув голову к Гисборну, прибавил:
— Этот сахиб все знает. Кто он?
— Об этом после, мой друг. Теперь скажи мне, кто были они?
Маугли поднял руку и обвёл у себя над головой круг.
— Так. Ну а скажи теперь, как ты можешь загонять нильгаи? Смотри, вон там в стойле — моя кобыла. Можешь ли ты пригнать её ко мне, не испугав её?
— Могу ли я пригнать лошадь к сахибу, не испугав её? — повторил Маугли, слегка возвысив голос. — Что может быть легче, если бы только она не была привязана.
— Отвяжите лошадь! — крикнул Миллер груму. И как только постромки упали на землю, огромный чёрный конь-австралиец поднял голову и навострил уши.
— Осторожно! Я не хочу, чтобы ты загнал её в лес, — сказал Миллер.
Маугли продолжал стоять, пристально смотря в огонь, в позе того молодого бога греков, которого так любят описывать в новеллах. Лошадь вздрогнула, подняла заднюю ногу, убедилась, что она свободна от пут, быстро подбежала к своему господину и, слегка вспотевшая, положила свою голову ему на грудь.
— Она пришла добровольно. Мои лошади всегда так делают! — вскричал Гисборн.
— Посмотри, не потная ли она, — сказал Маугли.
Гисборн провёл рукой по влажному боку лошади.
— Довольно, — сказал Миллер.
— Довольно, — повторил Маугли, и горное эхо повторило это слово.
— Это что-то невероятное! — сказал Гисборн.
— Нет, это только удивительно, очень удивительно. И вы все ещё не понимаете, Гисборн?
— Да, сознаюсь, не понимаю.
— Ну ладно же, я вам не буду рассказывать. Он ведь говорил, что когда-нибудь он вам расскажет сам. Было бы жестоко, если бы я предупредил его. Но я не понимаю, как он не умер. А теперь слушай, ты.
Миллер повернулся к Маугли и заговорил с ним на туземном наречии.
— Я начальник всех лесов в Индии и в других странах до берегов Чёрных вод. Я даже не знаю, сколько людей подвластны мне — может быть, пять тысяч, а может быть, десять. Ты должен будешь не блуждать где попало и гонять зверей ради спорта или напоказ, но служить мне, как я прикажу тебе, я, начальник всех лесов, и жить в лесу, как лесной сторож; должен будешь выгонять деревенских коз, когда не будет распоряжения о том, что они могут пастись в лесу, и пускать их, если это будет позволено; держать в повиновении, как ты это умеешь делать, кабана и нильгаи, когда их станет слишком много; рассказывать Гисборну-сахибу о том, как и где передвигаются тигры и какая дичь водится в лесах, а потом подстерегать и предупреждать все лесные пожары, потому что ты скорее, чем кто-либо, можешь заметить это. За это ты будешь каждый месяц получать жалованье серебром, а потом, когда ты обзаведёшься женой и домашним скотом и у тебя, может быть, будут дети, тебе назначат пенсию. Ну, что же ты скажешь?
— Это как раз то, что я… — начал Гисборн.
— Мой сахиб говорил мне сегодня утром об этой службе. Я целый день бродил сегодня один и размышлял об этом. Я буду служить только в этом лесу и ни в каком другом, вместе с Гисборном-сахибом и ни с кем другим.
— Пусть будет так. Через неделю будет официальное уведомление с гарантией пенсии. А потом ты выстроишь себе хижину там, где укажет тебе Гисборн-сахиб.
— Я как раз хотел поговорить с вами об этом, — сказал Гисборн.
— Мне не надо было ничего говорить после того, как я увидел его. Не может быть лучшего сторожа, чем он. Он просто чудо природы. Я говорю вам, Гисборн, что когда-нибудь и вы в этом убедитесь. Знайте только, он брат по крови каждому зверю в лесу.
