Проспер Мериме - Хроника царствования Карла IX

- А ты знаешь латинское изречение: Fecit cui profuit? [Совершил тот, кому это было на руку? (лат.)] Если б не тот пистолетный выстрел, Орлеан был бы взят.

- В католической армии одним человеком стало меньше, только и всего.

- Да, но каким человеком! Разве ты не слыхал двух дрянных стишков, которые, однако, стоят ваших псалмов?

Пока гизары не переведутся,

Мере во Франции всегда найдутся.

[Польтро де Мере убил великого Франсуа, герцога Гиза, во время осады Орлеана, когда город находился в отчаянном положении. Колиньи довольно неудачно пытался отвести от себя обвинение в том, что убийство было совершено по его приказанию или, во всяком случае, при его попустительстве.]

- Детские угрозы, не более того. Если бы я сейчас стал перечислять все преступления гизаров, ох, и длинная вышла бы ектенья! Будь я королем, то для восстановления во Франции мира я бы велел посадить всех Гизов и Шатильонов в добротный кожаный мешок, накрепко завязать его и зашить, а затем с железным грузом в сто тысяч фунтов, чтобы ни один не убежал, бросить в воду. И еще кое-кого я бы с удовольствием побросал в мешок.

- Хорошо, что ты не французский король. Затем разговор принял более веселый оборот.

О политике больше уже не говорили, равно как и о богословии, братья теперь рассказывали друг другу о всяких мелких происшествиях, случившихся с ними после того, как они расстались. Бернар в припадке откровенности поведал брату свое приключение в гостинице Золотой лев. Жорж смеялся от души и подшучивал над братом и по поводу пропажи восемнадцати экю и по поводу пропажи знатного солового коня.

В ближайшей церкви заблаговестили.

- Пойдем, черт возьми, послушаем проповедь! - вскричал капитан. - Я убежден, что тебя это позабавит.

- Покорно благодарю, но я еще пока не намерен обращаться в другую веру.

- Пойдем, милый, пойдем, сегодня должен проповедовать брат Любен. Этот францисканец до того смешно толкует о религии, что люди валят на его проповеди толпами. Да и потом, нынче весь двор будет у святого Иакова, - стоит посмотреть.

- А графиня де Тюржи там будет? И без маски?

- Ну еще бы, как же ей не быть! Если ты желаешь вступить в ряды ее вздыхателей, то не забудь, когда будешь уходить, стать у двери и подать ей святой воды. Вот еще один премилый обряд католической религии. Боже мой! Сколько я, предлагая святой воды, пожал прелестных ручек, сколько передал любовных записок!

- Святая вода вызывает во мне такое неодолимое отвращение, что я, кажется, ни за что на свете одного пальца бы в нее не окунул.

Капитан расхохотался. Затем оба надели плащи и отправились в церковь св. Иакова, где уже собралось многолюдное и приятное общество.

ГЛАВА ПЯТАЯ. ПРОПОВЕДЬ

Горластый, мастак отбарабанить часы, отжарить мессу и отвалять вечерню, - одним словом, самый настоящий монах из всех, какими монашество когда-либо монашественнейше омонашивалось.

Когда капитан Жорж и его брат шли по церкви в поисках более удобного, поближе к проповеднику, места, их слух поражен был долетавшими из ризницы взрывами хохота. Войдя туда, они увидели толстяка с веселым и румяным лицом, в одежде францисканского монаха. Он оживленно беседовал с кучкой нарядно одетых молодых людей.

- Ну, ну, дети мои, шевелите мозгами! - говорил он. - Дамам невтерпеж. Скорей дайте мне тему!

- Расскажите о том, как дамы водят за нос своих мужей, - сказал молодой человек, которого Жорж сей же час узнал по голосу, - то был Бевиль.

- Что и говорить, мой мальчик, мысль богатая, да что мне остается прибавить к тому, что уже сказал в своей проповеди понтуазский проповедник? Он воскликнул: "Сейчас я наброшу свою камилавку на голову той из вас, которая особенно много наставила мужу рогов!" После этого женщины, все до одной, словно защищаясь от удара, прикрыли головы рукой или же накинули покрывало.

- Отец Любен! - обратился к нему еще один молодой человек. - Я пришел только ради вас. Расскажите нам сегодня что-нибудь поигривей. Поговорите о любовном грехе: он теперь особенно распространен.

- Распространен! Да, господа, среди вас он распространен, - ведь вам всего двадцать пять лет, - а мне стукнуло пятьдесят. В моем возрасте о любви не говорят. Я уж позабыл, какой такой этот грех.

- Не скромничайте, отец Любен. Вы и теперь не хуже, чем прежде, можете об этом рассуждать. Кто-кто, а уж мы-то вас знаем!

- Поговорите-ка о любострастии, - предложил Бевиль. - Все дамы сойдутся на том, что вы в этой области знаток.

Францисканец в ответ на эту шутку хитро подмигнул, и в его прищуре лучились гордость и удовольствие, которое он испытывал оттого, что ему приписывают порок, присущий людям молодым.

- Нет, об этом мне нет смысла говорить в проповеди, а то придворные красавицы увидят, что я слишком по этой части строг, и перестанут ходить ко мне исповедоваться. А, по совести, если б я и стал обличать этот грех, то лишь для того, чтобы доказать, что люди обрекают себя на вечную муку... ради чего?.. ради минутного удовольствия.

- Как же быть?.. А, вот и капитан! Ну-ка, Жорж, придумай нам тему для проповеди! Отец Любен обещал сказать проповедь, какую мы ему присоветуем.

- Какую угодно, - сказал монах, - но только думайте скорей, черт бы вас подрал! Мне давно пора быть на кафедре.

- Ах, чума вас возьми, отец Любен! Вы ругаетесь не хуже короля! - вскричал капитан.

- Бьюсь об заклад, что в проповедь он не вставит ни единого ругательства, - сказал Бевиль.

- А почему бы и не ругнуться, коли припадет охота? - расхрабрился отец. Любен.

- Ставлю десять пистолей, что у вас не хватит смелости.

- Десять пистолей? По рукам!

- Бевиль! Я вхожу к тебе в половинную долю, - объявил капитан.

- Нет, нет, - возразил Бевиль, - я хочу один слупить деньги с честного отца. А если он чертыхнется, то я, клянусь честью, десяти пистолей не пожалею. Ругань в устах проповедника стоит десяти пистолей.

- Я вам наперед говорю, что я уже выиграл, - молвил отец Любен. - Я начну проповедь с крепкой ругани. Что, господа дворяне? Вы воображаете, что, если у вас на боку рапира, а на шляпе перо, стало быть, вы одни умеете ругаться? Ну нет, это мы еще посмотрим!

Он вышел из ризницы и мгновение спустя уже очутился на кафедре. Среди собравшихся тотчас воцарилась благоговейная тишина.

Проповедник пробежал глазами по толпе, теснившейся возле кафедры, - он явно искал того, с кем только что поспорил. Когда же он увидел Бевиля, стоявшего, прислонясь к колонне, прямо против него, то сдвинул брови, упер одну руку в бок и гневно заговорил:

- Возлюбленные братья мои! Чтоб вас растак и разэтак...

Изумленный и негодующий шепот прервал проповедника, или, вернее, заполнил паузу, которую тот сделал нарочно.

- ...не мучили бесы в преисподней, - вдруг елейно загнусил францисканец, - вам ниспослана помощь: это - сила, смерть и кровь господа нашего. Мы спасены и избавлены от ада.

На сей раз его остановил дружный хохот. Бевиль достал из-за пояса кошелек и в знак проигрыша изо всех сил, чтобы видел проповедник, тряхнул им.

- И вот вы, братья мои, уже возликовали, не так ли? - с невозмутимым видом продолжал отец Любен. - Мы спасены и избавлены от ада. "Какие прекрасные слова! - думаете вы. - Теперь нам остается только сложить ручки и веселиться. Этого гадкого адского пламени нам бояться нечего. Правда, есть еще огнь чистилища, ну да это все равно что ожог от свечки, его можно залечить мазью из десятка месс. А коли так - Давай жрать, пить, путаться с девками!" О закоренелые грешники! Вот вы как рассчитали! Ну, а я, брат Любен, говорю вам: считали вы, считали, да и просчитались!

Стало быть, вы воображаете, господа еретики, гугенотствующие гугеноты, вы воображаете, что спаситель наш изволил взойти на крест ради вашего спасения? Нашли какого дурака! Нет уж, держите карман шире! Стал бы он из-за такой сволочи проливать свою святую кровь! Это все равно что, извините за выражение, метать бисер перед свиньями. А спаситель наш, как раз наоборот, метал свиней перед бисером: ведь бисер-то находится в море, а спаситель наш ввергнул в море две тысячи свиней [61]. Et esse impetu abiit totus grex praeceps in mare [И вот внезапно все стадо бросилось в море (лат.).]. Счастливого пути, господа свиньи! Вот бы всем еретикам последовать за вами!

Тут оратор закашлялся, обнял взором слушателей и насладился впечатлением, какое произвело на верующих его красноречие. А засим продолжал:

- Итак, господа гугеноты, обращайтесь в нашу веру, да не мешкайте, а иначе... а иначе вам пропадать! Вы не спасены и не избавлены от ада. Стало быть, покажите вашим молельням пятки, и да здравствует месса!

А вы, возлюбленные мои братья католики, вы уж потираете руки и облизываете пальчики при мысли о преддверии рая? Положа руку на сердце, скажу вам, братья мои: от королевского двора, где вам живется, как в раю, до рая дальше (даже если идти прямиком), чем от ворот Сен-Лазар до ворот Сен-Дени.