Уильям Сароян - Человеческая комедия. Вот пришел, вот ушел сам знаешь кто. Приключения Весли Джексона
— Вполне. А ты?
— Я немножко свихнулся.
— Ну, это пройдет. Мы оба встали.
— Мне нужно тебе кое-что рассказать, — сказал он.
Когда мы нашли укромное местечко, чтобы поговорить без помехи, он посмотрел на меня долгим взглядом и сказал:
— Джо убит, Олсон тяжело ранен, и знаешь этого дурацкого лейтенанта, который поехал с нами? Он еще так весь подергивается и подпрыгивает… Так вот, он остался цел, и я тоже.
Немного помедлив, он продолжал:
— Вот что я хотел тебе сказать. Джо ведь это сделал для меня. Я целых девять дней ни с кем не разговаривал. Никто его не знает, но мы-то с тобой знаем его, и поэтому я тебе скажу. Я до сих пор не понимаю, какая чертовщина там произошла, но только он вдруг повалил меня на землю, и я услышал отчаянный грохот. Словно все черти ада вырвались на волю, и этот чудовищный грохот долго стоял у меня в ушах — то тише, то громче, то тише, то громче. Потом вдруг наступила полная тишина, и вот я вижу — Джо сидит на земле, уставившись в траву. Левую половину лица у него оторвало, и всю левую руку от плеча — только кость да куски мяса болтаются, а нога обнажена и залита кровью. Олсон бегает кругом, прихрамывая, весь изрешеченный шрапнелью, а этот дергающийся лейтенантик — он-то целехонек, и я цел остался.
Виктор замолк на минутку, потом снова заговорил:
— Я немножко повредился в уме. Не знаю, как мне быть с Джо — ведь он теперь мертвый. А тогда гляжу я на него, но то, что передо мной, совсем и на Джо непохоже. И все-таки это был он — сидит и смотрит на меня. Меня чуть не стошнило, но я сдержался и виду не показал, так что он и не знал, какой страшный у него был вид.
— Перепугал он меня до смерти, — продолжал Виктор. — Вдруг говорит, чтобы я присел рядом с ним на минутку, но ты бы видел его лицо, когда он через силу заговорил: «Недурно мы тогда позавтракали в Чикаго, верно?» — сказал он. Тут он засмеялся. Но это не было похоже на смех. Скорее он громко заплакал. Потом перестал плакать и попросил передать «трепещущей девице», что он ее любит. И тебе просил передать, чтобы ты не забывал, — это все, что он сказал: «Пускай не забывает», — так что ты, верно, знаешь, о чем он говорил. Потом он мне сказал про Доминика — да-да, я уже знаю, что Доминик убит. А потом стал просить, чтоб я спел ему эту песню, и, черт возьми, я сел рядом с ним и решил попробовать спеть свою песню. Но голос меня не слушался, и я просто стал ее говорить. Но только я успел сказать: «Все зовут меня „красавчик“», — как вдруг Джо зашептал: «Бен, Бен!» — и тут же стал задыхаться, задергался, напрягся весь, хотел, видно, протянуть еще хоть минутку — и затих. Вот так умер Джо Фоксхол — где-то он теперь?
Виктор замолчал. Потом сказал очень тихо:
— Я ведь думал, что буду убит. Я был готов к этому. Думая, меня убьют сразу, все ждал. Ждал, я и тогда, когда Джо сбил меня с ног и занял мое место. Но я ведь не хотел, чтобы он занимал мое место. Не хотел, чтобы кого бы то ни было убивали вместо меня. Ну а Джо тоже ведь ждал. Он все время ждал, чтобы меня заменить. Он хотел отдать свою жизнь за меня, и он это сделал. Он своего добился. На войне не приходится много раздумывать. Я, однако, помешался немного, оттого что я знаю, что должен был умереть, а вот я жив, а Джо умер. Я теперь уже больше не думаю, что буду убит. Но как же все-таки быть с Джо?
Глава семьдесят третья
Весли изучает различные группы военнопленных в немецком лагере
Мы с Виктором оставались в плену у немцев до последних дней августа, когда они вдруг ушли и бросили нас без охраны. Много мы насмотрелись в их лагере — и смешного, и удивительного, и прекрасного, и ужасного, и отвратительного. Немцы ничего нам не сказали, когда уходили. Они просто собрали ночью свои пожитки и сбежали, и на следующий день мы ждали-ждали, а их все нет как нет. Нас было больше тысячи за колючей изгородью, пробыли мы там довольно долго, и когда прошел слух, что немцы ушли и бросили нас, лагерь превратился в беспорядочную толпу.
Я встретился с Виктором в этом лагере накануне четвертого июля, так что мы пробыли там вместе почти два месяца. Четвертое июля мы отпраздновали, но не очень-то удачно. Задумали поставить пьесу, да ничего из этого не вышло. Когда один парень попытался сказать речь, все закричали ему, чтобы он закруглялся. Зря обидели парня — он ведь думал сделать как лучше. Над пьесой — это был небольшой водевиль — никто не желал поработать как следует, и поэтому через полчаса все распалось, и каждый снова оказался предоставлен самому себе.
Сперва я перечислю все ужасные вещи, чтобы больше уж к ним не возвращаться.
Как-то ночью один парень перерезал себе вены на запястье, и утром его нашли мертвым.
А в другой раз средь бела дня двое парашютистов, которые были прежде друзьями, повздорили из-за того, что один из них сказал, будто какая-то девица, которую они оба когда-то знали, водилась еще с шестью их приятелями (не считая их самих), а другой утверждал, что только с пятью. Шестой их приятель был тоже парашютист, но один из этих двух просто его ненавидел и не хотел, чтобы он тоже имел дело с девушкой. А его товарищ настаивал на том, что знает наверняка, будто тот имел с ней дело, так что в конце концов тот парень, который говорил, что девушка водилась лишь с пятью, схватил другого за горло и начал душить. Да только тот тоже понимал толк в драке, так что они друг друга чуть-чуть не убили. Когда их разняли, они договорились через посредников, что один из них будет впредь держаться всегда одной стороны лагеря, а другой — противоположной, потому что они твердили, что если еще когда-нибудь встретятся, то непременно убьют друг друга. Так оно и было бы, несмотря на то, что раньше они были закадычными друзьями и участвовали вместе во многих боевых операциях. Слово свое они сдержали, и каждый до конца оставался только на своей стороне лагеря. Никогда больше они между собой не разговаривали.
Мелкие драки происходили каждый день, оттого что нервы у всех были взвинчены, но драка между парашютистами была единственно стоящей.
Все пленные в лагере делились на группы, объединяясь по определенным признакам, которые всегда сближают людей.
Большей частью держались вместе люди, служившие раньше в одном подразделении; у них было что вспомнить, о чем поговорить.
Потом были небольшие группы ребят, происходивших из одного города и любивших поболтать о родных местах и общих знакомых.
Потом были группы, в которых объединялись люди одинаковых профессий: они любили потолковать об условиях работы в мирное время и о перспективах на будущее.
Потом были группы зональные. Южане держались друг друга, так как все они одинаково относились к неграм, а негры предпочитали быть вместе, оттого что знали, как к ним относятся южане, и не хотели неприятностей. Негров в лагере было всего девять человек. Только трое из них были с Юга и не имели высшего образования, но остальные шестеро с ними очень носились, с этими тремя, не такими образованными, как они.
Ребята с Дальнего Запада — из Калифорнии, Орегона и Вашингтона — тоже держались вместе.
Потом были ребята-однофамильцы. Среди них были двое с очень редкой фамилией, и они все хотели понять, как это случилось, что у них одинаковая фамилия — Минэдью, — а они даже не были родственниками и не знали больше никого с такой фамилией.
А то еще были двое ребят — один из Теннесси, а другой из Северной Дакоты, — оба по фамилии Роузвер. Они между собой сошлись, и рассказывали друг другу про своих родных, и стали большими друзьями, оттого что их фамилия была такая редкая, а все-таки они не были родственниками.
Было там семеро Смитов, и они звали друг друга ласково Смити, и так же называли их все остальные. Четверо или пятеро Браунов тоже очень ладили между собой и часто бывали вместе.
Потом люди, сходные по характеру, любили водить компанию между собой, особенно весельчаки и затейники, но и многие ребята, серьезно настроенные, тоже держались вместе.
Парни, тосковавшие по родине, тоже частенько сходились, но, как только тоска утихнет, изменяли временным друзьям ради другой какой-нибудь группы. Чуть станет им полегче, глядишь, они уже тянутся, например, к любителям спорта, которые занимались легкой атлетикой, не требовавшей много места: индийской борьбой, прыжками в длину с места, плевками на дальность и прочей чепухой в этом роде.
Или же они примыкали к партии предсказателей и пророчествовали, о чем кому вздумается.
Или определялись в мечтатели, а это были ребята, любившие потолковать о том, какие романтические подвиги совершат они после войны.
Как только какой-нибудь парень, страдающий насморком, излечится от простуды, он тотчас же оставляет других простуженных и примыкает к какой-нибудь новой группе, например к любителям поспорить о текущих событиях, политике, религии, коммунизме или философии.
