Дом в степи - Сакен Жунусов
Это была Актохты. Разве думала она, что свою первую любовь, знаменитого сери, который с толпой таких же певцов, музыкантов вольно разъезжал по аулам, ставшего гордостью всей казахской степи, порой капризного, даже высокомерного, такого требовательного в еде, одежде, чистоплюя и князя во всем, жигита из жигитов, боготворимого ею и давшего такое счастье ей в жизни Ахана встретит в безлюдной степи за стиркой полуистлевшего одеяла?!.
Стараясь скрыть слезу, она взяла за плечи испуганно уставившегося на мать мальчонку и слегка подтолкнула его вперед:
- Жайляу-тай, жеребеночек мой, поди поздоровайся с дядей. Это - Ахан-ага!..
Сама молча подошла к Ыбану и поцеловала его в лоб. Спутник ее, поклонившись, подал руку Ахану. Это был Жалмухан.
«Почему она замолчала? Почему женщина плачет? Родственники?.. Или двум путникам просто жаль их с отцом - таких одиноких в этой глухой степи?!. А, может, кто-то из них провинился перед другим. Все это было непонятно Ыбану, неосведомленном о многом из жизни своего отца и маленькому Жайляу, для которого пока недоступно что такое судьба и какую она может сыграть с человеком злую шутку. Когда чужая, незнакомая женщина, приобняв ласково поцеловала Ыбана в лоб, то мальчика, знавшего ласку бабушки, но не знавшего материнского объятия, будто всего обдало незнакомой ему и в то же время как бы испытанной когда- то волной нежности, сердце застучало и кровь быстрее побежала по жилам. Жайляу, приученный, как только заговорил, отдавать приветствие старшим, протянул ручонку Ахану со словами: «Ассалау магаляйкум, ата!», а когда бородатый дедушка произнеся: «Расти большим!», взял на руки, погладил по головке, то малыш, нисколько не чураясь незнакомца, обнял его одной рукой за шею, будто знал его давно.
Молчание нарушил Жалмухан:
- Пойду к жигитам, скажу, чтоб казан поднимали да огонь развели. Идем, Жайляу-жан!- и он, взяв за руки сынишку, как две капли похожего на него, но с нежным, как у девочки, румянцем на щечках, направился к своим спутникам. Ахан проследил взглядом, как малыш, переваливаясь с ноги на ногу, поспешает рядом с отцом.
Ахан повернулся к сыну:
- Мы ведь тоже дом все-таки, а Ыбан-жан?- и сделал знаки ему, тот в ответ тоже задвигал пальцами, губами, показал на язык. Ахан, кивая головой, быстрыми жестами сказал еще что-то на языке Ыбана: «Положи в бакыр всю сушеную и вяленую дичь, если мало, возьми турумтая и пройдись по озеру, может, в силки что-то попалось!
Актохты засучила рукава и подвинула к себе медный таз.
- Несите, что там еще есть постирать,- сказала она, бросая в воду еще не постиранное из белья и, взяв в руки черное круглое мыло, сваренное из трав, принялась быстро и ловко стирать...
Два человека, которые некогда с нетерпением ждали часа свидания, а оказавшись, наконец, вдвоем наедине, бросались друг к другу в объятия и стояли подолгу, не в силах разжать рук, теперь молчат. Как они близки и как далеки друг от друга. Сколько минуло лет, какие печальные годы пролегли между ними! Сколько бессонных ночей провели они мечтая хотя бы еще раз, пусть самый последний раз в жизни, встретиться наедине и излить душу друг другу?!
И вот они вдвоем, и рядом - никого. И что же? Где слова, которые они, как в горячке, повторяли, чтобы потом сказать друг другу при встрече? Или всякая влюбленность кончается отчуждением? Или же это признак того, что их чувство угасло с возрастом, что пережитое осталось в прошлом, былое быльем поросло? Какой теперь толк от душевных излияний, сердечных признаний. Кому от этого теплей? И Ахан, и Актохты, должно быть, оба думали об этом...
Путники, намеревавшиеся подкормить лошадей, пообедать самим и двинуться дальше, остались на вечер. Поскольку хозяином одинокого коша оказался не кто-нибудь, а Ахан-сери, Жалмухан решил, что непристойно с его стороны спешить словно соседке, прибежавшей за угольком для растопки печи, и велел зарезать взятую с собой жирную овцу, снять с арбы одну из привязанных к телеге сзади кожаных мешков с кумысом и доставить к кошу.
Ыбан, соскучившийся по людям, был в восторге оттого, что путники остановились на несколько часов и, выполнив все порученное отцом, достал с насеста, устроенного в темной повозке кобчика, с двумя-тремя ребятишками из проезжих, отправился на озеро. Они вошли в густые камыши и пошли, стуча громко в дабыл. Вскоре одна из утиных стай, спокойно плававших на заводи, испуганно поднялась в небо. Следом взмыл в небо отпущенный с петлей на ногах, шыжыма, кобчик. Чуть откинувшись на спину, прижав голову, он врезался в самую середину стаи суетливых чирков, в мгновенье ока короткими ударами клюва в ключицу, сбил двух- трех уток. Меньше чем через час Ыбан с новыми своими дружками принесли пять-шесть уток, быстро распотрошили и бросили в отдельный чугун с водой, уже стоявший на огне.
Среди спутников Жалмухана не оказалось прежнего коневода его Кулмака, совсем другое поколение, молодая поросль сопровождала их с женой в дороге.
Эти юные жигиты лишь понаслышке знали историю Ахана с Актохты, если спросить, толком рассказать что-либо о них не смогли бы. Ахана до этого не видели и песни его только слышали, когда кто-то пел в ауле, а сами спеть не могли. Они больше знали другого Ахана - того, что тронулся умом от одиночества в глухой степи, того, кто с водяными девушками-пери прогуливается вечерами вдоль озера, играет с ними в веселые игры.
Вот почему они за ужином все больше молчали, искоса и с опаской поглядывая на Ахана. Они долго выискивали в его жестах, поведении признаки сумасшествия: если в него бес поселился, то где он сидит? Где пери, которая вскружила ему голову?! А если он нормальный, хотя бы днем, то как было бы здорово послушать его пение! Но просить об этом они не смеют, да и боятся. Жалмухан тоже поглядывает на сидящего молча, в тяжелой задумчивости, акына и тоже робеет обратиться. Угадав желание сидящих и поняв их состояние, Актохты, разливавшая сурпу, взяла на себя смелость заговорить с сери:
- Ахан-ага, вы ребят этих не знаете, наверное, незнакомы с ними. Это аульная молодежь, подросшая в последние годы. Вас они раньше не видели. Иные если и слышали о вас, то только дурное, всякие глупые сплетни, не обращайте на них внимания,- Актохты повела речь издалека, осуждая аульных сплетников и ограждая Ахана от досужих вымыслов. И заключила свои слова просьбой.- Сколько уж лет не слышим
