Карел Чапек - Чапек. Собрание сочинений в семи томах. Том 3. Романы
Но, увы, она не спросила, и Станда лежит, удобно растянувшись на спине, глядит в потолок и размышляет над своей судьбой. «Стало быть, калека, — говорит он себе покорно. — В откатчики я больше не гожусь. Что поделаешь, придется, значит, в контору. Там уж я насиделся, гнул спину над синьками, а потом целыми вечерами корпел дома над учебниками… Легко сказать — доучиваться самостоятельно! Пробовал я, сударь, и ничего у меня не вышло. Знаю, каково удовольствие. И еще года два-три маяться… Ну, ничего, справлюсь, — грустно и рассудительно думает Станда, — но такая жизнь далеко не мед. Придется порядком себя подтянуть, — рассуждает, — отбудешь гнуть спину день и ночь — не захочешь шляться где попало да подглядывать, как где-то цветут розы: дома со стула не подымешься, заткнешь уши кулаками и будешь глаза пялить в книги до обалдения. „Вы должны как-нибудь зайти к нам“, — сказала госпожа Хельга. Что же, если ты студент, то очень даже можно. Откатчик, собственно, большая величина, и все же, брат, есть тут какая-то разница. Скажем, Мартинек не мог бы прийти туда запросто; вот в трактире господин Хансен сколько угодно может хоть обниматься с ним, но если бы госпожа Хельга пригласила Мартинека к себе, то сидел бы крепильщик на краешке стула, сложив кулаки на коленях, и думал, как бы удрать поскорее. А какой силач! Студент — пустое место, а смотришь, он и в теннис может поиграть, и говорить „реди“ и „гейм“. Только вот смогу ли я со своей левой рукой — не знаю… Но, может быть, я по-шведски могу научиться?» — несколько менее уверенно думает Станда.
Станде грустно, потому что все уже, собственно, решено; сейчас он просто описывает круги возле этого решенного вопроса. Например, команда. С командой кончено, сознает он. Мне уже там не место. Пепек насмехаться бы начал, мол, ты студент, важный барин; да и Енда Мартинек, вероятно, теперь не скажет: «Видишь, осел ты этакий», или еще что-нибудь такое. И Суханек, Матула, Адам, все — нет, это будет уже не то. Что ж, ребята поймут; они же видят, что я теперь калека и не могу больше работать в забое. Что же мне делать? Видели бы они мою руку в гипсе, на дощечке! Они сказали бы: ну, Станда, берись за то, что можно, а на нас не смотри… Правда, жаль. И Станда с грустью чувствует, что теперь между ним и первой спасательной командой пролегла какая-то грань, какое-то отчуждение…
— Здорово, Станда, — послышался в дверях несмелый голос, и Станда очнулся от дремоты. Там стоит крепильщик Мартинек с шапкой в руке, серьезный и застенчивый, похожий на благовоспитанного мальчика. — Как ты себя чувствуешь?
— Мартинек! — обрадовался Станда. — Входи!
— А можно? — Молодой великан подходит на цыпочках поближе к постели. — Мне ребята наказали тебя проведать. Вернее, вроде как бы выбрали меня; Андрес хотел было пойти, а ребята и говорят — пусть, мол, Мартинек от нас сходит, узнает, как он там. — Крепильщик шумно вздохнул. — И привет тебе передают.
— Какие вы хорошие, — растроганно бормочет Станда. — Садись вот сюда!
— А можно? — Крепильщик осторожно опускается на стул. — Красиво тут у тебя!
— Гляди! — показывает ему Станда перевязанную руку.
— Ого! — почтительно произнес крепильщик. — Наш главный врач делал? Сразу видать — у него золотые руки. Тебе повезло, дружище.
— Хороший доктор?
— Еще бы! А при родах… У нас он мальчишку принимал. Такая, брат, у него сноровка, даром что ручки короткие и пошуметь любит…
Станда улыбнулся и понюхал бинты.
— «Тут чем-то воняет», — помнишь?
— Помню, — весело улыбнулся крепильщик. — Мне вонь слышалась, даже когда мы на-гора поднимались.
— А как вообще было в нашей смене? — живо интересуется Станда. — Что делали? Больше ничего не случилось?
— Ничего. Мы крепь поправляли… Да, Матулу чуть не убило. Камнем, ну просто на волосок. Матуле везет, он даже не испугался. Ты знаешь, тот ходок опять завалился.
— А доберутся туда?
— Не знаю. Адам считает, что да. Но уж если кто туда и пробьется, так это будет первая команда. Сам знаешь, Андрес так легко не отступится. А мы что ж, мы без всяких, если только можно будет…
— Как Пепек?
— Ну, Пепек! Пепек ругается, однако свое дело делает. Дед Суханек, понятно, столько не наработает, зато болтовни хоть отбавляй: обойдется, мол, он помнит истории похуже и всякое такое. Так и выходит — всякому свое.
— А Адам как?
— Да чуть ли не за ноги пришлось его тащить, славно рака из норы.
— …А стучат они еще… те трое?
— …Вчера их больше не слыхать было. Ясно, коли у них такие же газы, как на нашей стороне, тогда дело плохо, братец…
— И все-таки к ним будут пробиваться!
— Само собой. Хоть похоронить их, пока мясо на костях держится. Не могут их там оставить. — Крепильщик Мартинек спокойно смотрит в окно. — Сегодня, надо полагать, увидим…
Некоторое время стоит тишина.
— Да, — начал Станда, чтобы переменить разговор, — а что господин Хансен?
— Ничего. Ходил и все ждал, не взорвется ли где снова.
— Вы с него глаз не спускайте, ребята, — серьезно сказал Станда.
— Понятное дело. Да, — вдруг спохватился крепильщик, ощупывая карманы. — Было тут кое-что в газете — я тебе принес…
Станда так и вспыхнул.
— Я знаю, — пролепетал он с несчастным видом. — И кто им сообщил такие глупости! Сделай милость, не будем об этом… Скажи, Мария опять ждала Адама?
— Ждала. — При этих словах крепильщик помрачнел. — А он опять пришел к нам в трактир. Не по душе мне это, ей-богу! У нее такие заплаканные глаза были, — обвел крепильщик толстым пальцем вокруг глаз, — а этот баран безмозглый как будто и не видит. Не станем же мы говорить — иди, мол, спать к жене. Сказать по совести, я буду рад-радехонек, когда увижу Адама не в этом Хансовом штреке, а где-нибудь в другом месте.
— Почему?
— Так. Такой уж у Адама характер несчастный, понимаешь?
Мартинек помолчал; он сидел на стуле выпрямившись и даже не решался прислониться к спинке, он положил тяжелые кулаки на колени, и его голубые глаза блуждали по больничной палате.
— Красота-то какая в этой больнице, — восхищенно вздохнул он.
— Значит, вы опять в трактире собирались? — нетерпеливо спросил Станда. — Всей командой?
Крепильщик просиял.
— Ну, да… Андрес, мы, Адам, словом, все. Тебя только не хватало.
— А господин Хансен?
— И он был, как в тот раз.
— О чем же вы говорили?
— Да просто так. Пепек, конечно, насмехался… а Суханек, тот все больше про свои молодые годы болтал. Андрес о войне рассказывал. И видывал же он виды, голубчик! В Сербии побывал и в Галиции — даже не верится: этакий замухрышка, а чего только не перенес. Очень хорошо мы поговорили, и Ханс тоже.
— Что он говорил?
— Ничего, слушал только, иной раз — ну совсем будто все понимает, в глазах так и играло, и смеялся… Сам знаешь, когда Пепек заведется…
— И вы пели?
— Спрашиваешь!
— И Адам тоже?
— Тоже.
— И господин Хансен?
— Тоже. Он нам какие-то шведские песенки пел…
— Красивые?
— Красивые, только он, похоже, фальшивил малость, понимаешь. Пепек принес с собой гармонику, так мы и плясали…
— Все? И Адам? — как зачарованный, расспрашивал Станда.
— Тоже пробовал, — мягко сказал Мартинек, как бы извиняя Адама.
— И господин Хансен тоже?
— Нет, он только глядел и хлопал нам.
— А были там девушки?
— Выдумаешь тоже, — с целомудренным видом возразил крепильщик. — Какие-то две шлюхи заявились было с улицы, как гвалт услышали, но мы их выставили! Все было только для команды, дружище. Никто из посторонних в зал войти не посмел. Ты бы поглядел, когда Матула плясал! Знаешь, Пепек очень хорошо на гармонике играет… — Мартинек улыбался сонными глазами. — Ну и здорово было, жалко ты не видел. Но мы о тебе вспоминали…
Станда никак не мог насладиться этим рассказом.
— А когда вы разошлись по домам?
— Часа в два, — скромно признался крепильщик. — Понимаешь ли, этому Пепеку взбрело еще в голову помериться силами. Так что мы вроде как борьбу устроили…
— И кто же всех сильней?
— Матула, — честно признался Мартинек. — Однако и с Пепеком я изрядно попотел. Ты не поверишь, до чего увертлив этот парень. А Матула свалил стойку с оркестрионом впридачу. Сдается мне, — удрученно добавил он, — что за все это Хансу платить придется.
— Почему?
— Видишь ли, он вроде как за судью был. Ну, и когда случилось это побоище — там еще какой-то буфет у пал, — Ханс Малеку на себя показал, что он-де заплатит. Очень он забавный, этот Ханс, — признательно сообщил Мартинек. — А знаешь, и у Адама силы немало! Черт его подери, как схватит своими ручищами, — только берегись! Он как ремень обвивается. Со мной так вертелся…
— А Андрес что?
— Ну, он — легкий вес; а с Пепеком, помнится, по земле катался. Как раз в то время, когда патруль пришел.
