Арчибалд Кронин - Замок Броуди
— Вне конторы я провожу время так, как мне угодно.
— Вы обязаны являться сюда в таком состоянии, чтобы вы были способны работать, — сухо настаивал Блэр. — Вы подаете дурной пример этим молодым людям, и ваш внешний вид — пятно на всем учреждении!
— Оставьте в покое мою внешность, черт бы вас побрал! — заревел вдруг Броуди во внезапном приступе ярости. — Я предпочитаю ее вашей тупой самодовольной физиономии.
— Без дерзостей, пожалуйста! — крикнул Блэр, и бледное лицо его вспыхнуло. — Я заявлю кому следует о вашей наглости.
— Отвяжитесь от меня! — орал Броуди, скорчившись на стуле и глядя на него глазами дикого зверя, сломленного неволей, но еще свирепого. — Не выводите меня из себя, иначе вам же будет худо.
Прочтя в этом диком взгляде грозившую ему опасность, Блэр воздержался от дальнейших оскорбительных замечаний, но, пренебрежительно бросив на стол Броуди бумаги, которые держал в руках, сказал ледяным тоном:
— Немедленно исправьте и верните мне без единой ошибки, иначе я приму меры! — И, отвернувшись, важно вышел из комнаты.
Когда дверь за ним закрылась, не последовало никакого взрыва, но тишина в комнате была более гнетущей, чем самая страшная буря. Броуди сидел как каменное изваяние, перебирая в памяти все только что выслушанные оскорбления и не сомневаясь, что взгляды обоих клерков с насмешкой устремлены на него. Уголком глаза он заметил руку, которая, появившись над краем его стола, бесшумно убрала злосчастные счета, и хотя он знал, что добрые товарищи и на этот раз выручат его, застывшая на его лице угрюмость не смягчилась. Так он сидел некоторое время, не поднимая пера, видел, как исправленные документы снова очутились у него на столе, но не сказал ни слова, сохраняя позу холодного безразличия до обеденного гудка, который раздался ровно в час. Тогда он сразу же встал, схватил шляпу и быстро вышел из комнаты. Некоторые оскорбления могут быть смыты только кровью, но сейчас он стремился иным способом стереть в памяти свой позор.
Вернулся он вовремя, ровно в два часа, уже совершенно преображенный, как будто под влиянием какой-то таинственной благодетельной силы, рассеявшей его уныние, разгладившей суровые морщины на лице, влившей в его жилы веселящую жидкость, которая теперь жизнерадостно бурлила в них и излучала сияние из всех пор его тела.
— Видите, товарищи, я пришел первый, — закричал он с тяжеловесной шутливостью, когда оба клерка вошли вместе вскоре после него. — Минута в минуту! А вы позволяете себе опаздывать! Это безобразие! Если вы не прекратите этого, я доложу начальству — тому самому пугалу, которое приходило сегодня утром. — Он шумно захохотал и продолжал: — Почему бы вам не брать пример с меня, когда перед вами такой образец добродетели?
— Вы в хорошем настроении, мистер Броуди, — заметил неуверенно один из молодых людей.
— А почему бы и нет? Такие случаи, как тот, что произошел сегодня утром, меня смутить не могут. Если бы не некоторые соображения, я бы свернул шею этому ничтожеству. А вы знаете, — продолжал он конфиденциальным тоном, — отчего он злится? Оттого, что я принят сюда помимо него, благодаря моим связям, и он не мог этому помешать.
Он вынул из кармана трубку, шумно выколотил ее о письменный стол и принялся набивать.
— Неужели вы будете курить, мистер Броуди? — воскликнул первый клерк, с некоторым беспокойством поднимая глаза от книги. — Вы же знаете, что это строго запрещено.
Броуди посмотрел на него, раскачиваясь на стуле, и ответил:
— А кто мне запретит? Я делаю что хочу. Такому человеку, как я, не пристало кланяться и молить разрешения закурить трубку.
Он с вызывающим видом продолжал курить, шумно пыхтя трубкой и небрежно бросив на пол обгорелую спичку. Затем, глубокомысленно покачивая головой, промолвил в промежутках между затяжками:
— Нет, не пристало. И я не буду этого делать. Господи, если бы я имел то, чего заслуживаю, разве я сидел бы в этой поганой конторе! Я стою много выше такой службы, да и всякой службы вообще. Это истинная правда, только я не имею возможности это доказать и должен мириться с тем, что есть. Но ничто меня не изменит. Нет, черт возьми! В этом городе многие были бы счастливы, если бы в их жилах текла такая кровь, как в моих.
Он осмотрелся, ища одобрения, но, заметив, что слушатели, которым надоело неизменно слушать одно и то же, с притворным безучастием склонили головы над работой, почувствовал разочарование. Впрочем, он не преминул воспользоваться их невниманием: достал из бокового кармана небольшую плоскую фляжку, торопливо поднес ее к губам и затем украдкой спрятал обратно. Подкрепившись таким образом, он продолжал, словно не замечая, что его не слушают:
— Кровь всегда скажется и свое возьмет. Я опять верну себе прежнее положение. Только из-за злобы и зависти человеческой я попал сюда. Но это не надолго. Настоящего человека не сломишь. Скоро люди опять воздадут мне должное, поймут, кто я, и я опять буду на Сельскохозяйственной выставке стоять рядом, плечо к плечу, с господином главным судьей графства и буду в самых лучших отношениях — как равный с равными, имейте в виду!.. — подчеркнул он эти слова, махнув трубкой. — С людьми самой благородной крови, и мое имя будет в списке среди их имен. — Перенесясь мысленно в славное прошлое, он расчувствовался, глаза его увлажнились, нижняя губа отвисла, грудь вздымалась. Он пробормотал: — Да, это большая честь для человека.
— Покурили, и хватит, спрячьте трубку, мистер Броуди, — взмолился второй клерк, прерывая его размышления. — Я не хотел бы, чтобы вы опять нарвались на неприятность.
Броуди на мгновение остановил на нем сердитый взгляд, потом неожиданно расхохотался:
— Как вы запуганы, дружище! Вы правы, я выкурил одну трубку, но намерен выкурить вторую, больше того — намерен еще и выпить!
Он с лукавой миной опять вытащил фляжку и на глазах у пораженных клерков долго тянул из нее. Вместо того чтобы спрятать ее обратно в карман, он поставил ее перед собой на самом верху конторки, сказав при этом:
— Здесь ты будешь у меня под рукой, голубушка, и я смогу на тебя поглядывать и следить, как ты будешь пустеть дюйм за дюймом.
Затем, польщенный тем, что на нем сосредоточено тревожное внимание клерков, он продолжал:
— Кстати, о неприятностях. Этот сморчок сказал сегодня одну вещь, такую нелепую, что она не выходит у меня из головы. — Он сильно нахмурился уже при одном воспоминании об этом. — «Ваш внешний вид — пятно на всем учреждении» — так, кажется? Да, это его подлинные слова. Теперь объясните мне, ребята, что он хотел этим сказать, черт его подери? Чем моя наружность плоха? — Он с воинственным видом уставился на клерков, а те нерешительно покачивали головами. — Разве я не красивый мужчина, а? — загремел он, с величайшим удовлетворением принимая их молчание за знак согласия. — Это с его стороны гнусная злоба. Да! Я всегда был видный мужчина, хорошо сложенный, а кожа у меня была чистая, как у ребенка. К тому же, — продолжал он, с хитрым выражением поглядывая на слушателей и поглаживая колючую щетину на подбородке, — я имею еще одно доказательство, что он не прав. Может быть, вы слишком молоды, чтобы знать это, но ничего, я все-таки скажу вам, что одна девушка — самая красивая девушка в Ливенфорде — предпочла меня всем. Честное слово, при одной мысли о ней уже хочется выпить в ее честь!
Он с картинной торжественностью провозгласил тост за самую красивую даму в Ливенфорде и некоторое время молчал, погрузившись в блаженные размышления о Нэнси. Ему хотелось поговорить о ней, похвастать ее прелестями, но что-то мешало ему, и, когда он, сведя брови, стал рыться в памяти, ища объяснения этой своей невольной сдержанности, его вдруг точно озарило: он понял, что не может свободно говорить о Нэнси, потому что она не жена ему. При этой неожиданной догадке он мысленно выругал себя за такое упущение. «Эх, — пробормотал он про себя, — нехорошо ты поступал, Броуди! Надо было раньше подумать об этом». Он с сожалением покачал головой, снова отхлебнул из бутылки, чтобы привести в ясность мысли, и, охваченный глубоким волнением по поводу прискорбного положения Нэнси, прошептал с пьяной слезливостью: «Пожалуй, сделаю это! Ей-богу, сделаю это для нее!» Он готов был сам себе пожать руку, приветствуя это внезапно принятое им благородное решение сделать из Нэнси честную женщину. Конечно, она стояла на не слишком высокой ступени социальной лестницы, но не все ли равно! Его имя покроет все, покроет их общий грех, а женившись на ней, он одним этим великодушным жестом надежнее привяжет Нэнси к дому, оправдает себя в глазах всех и навсегда положит конец тем грустным и пытливым взглядам, которые, как он замечал порой, бросала на него Несси. Он стукнул кулаком по столу и воскликнул:
— Я это сделаю! Сегодня же вечером скажу ей об этом! — Потом, усмехнувшись при виде оторопелых физиономий клерков, сказал напыщенным тоном: — Не пугайтесь, ребята, это я сейчас обдумывал различные планы и решил сделать кое-что для моей маленькой Несси. Она этого вполне заслуживает. — Затем, перейдя на более простой тон, лукаво подмигнул им и добавил: — Это так, небольшой маневр в домашней политике, о котором вы рано или поздно непременно узнаете.
