Иоанн Златоуст - Творения, том 2, книга 2

2. Хочешь узнать, брат, какую силу имеет врожденный закон? Душа наша, хотя бы она погрязла в пороках, приветствует доброе имя. Часто многие властители, исполненные корыстолюбия и ни о чем другом не помышляющие, кроме грабежа и неправды, склоняются на просьбы некоторых, чтобы или облегчить бедняку належащую нужду, или уступить что-либо из долга, или не отомстить оскорбившим или вознамерившимся оскорбить. И пришедший, для того, чтобы прекрасно исполнить посольство пред мужем – могущественным и дурным, не тотчас начинает с истины; не говорит ему того, что он есть, но приписывает ему имя добродетели. [Или не знаешь, как всегда притворяются лица, хорошо исполняющие обязанности послов?]. Ты, говорит он, добродетельный муж; твое имя прославлено, все воспевают твои хорошие деяния; и многое таковое присоединяет для убеждения, чтобы склонить его похвалой и чтобы он уклонился от дурного дела. Смотри, как порок побеждается похвалами за добродетель. Ни один злой не желает называться злым, потому что приветствует то, что ей свойственно, хотя свободное решение и избирает противное. Итак, возлюбленные, сделаемся плодоносной маслиной, процветем и делами, и плодами, и листьями. Листья наши – речи, плоды – образ жизни. Пусть и слово твое будет честно, и образ жизни плодоносен, потому что у благочестивого человека нет даже и листа отвергнутого. "Лист его", говорит Давид, "не отпадет. И все, что он ни делает, будет благоуспешно" (Пс.1:3). Но, о, чудо! Я размыслил о том, каким образом Адам нагой вышел из рая и каким образом Давид цветет в жилище Божием. Один вышел нагим по причине преступления, а другой, облекшись в добродетели, взывает: я Отче, "как маслина плодовитая" (Пс.51:10). Ничто в такой степени не лишает нас оружия, как бесплодие; и ничто так не одевает нас, как плодородие чрез посредство добрых дел. Адам был сотворен, – повторим и еще сказанное, так как повторение хорошего укрепляет в душах учение. Подобно тому как окрашиваемая шерсть постоянно кладется в краски, для того чтобы краска глубже запечатлела на ней свои свойства, – так же нужно, чтобы и наши души непрерывно погружались в божественные слова, для того, чтобы было отмыто древнее поношение и чтобы мы облеклись в новую красоту. Та шерсть, всякий раз как примет краску, оставляет имя естества и принимает наименование краски; и уже не называешь ее более шерстью, но порфирой или багряницей, или зеленой материей, или чем-либо подобным, смотря по тому, какую красоту сообщила окрашенной шерсти краска. Итак, если краска изменяет имя естества, то естество Божие не изменяет ли человека, так что один и тот же до погружения в воду был в земном образе, после же погружения получил блестящий небесный образ? Итак, Адам был сотворен бедным из земли: Бог, взяв прах, образовал его. Но Адам не видел, каким образом он был сотворен, как я прежде сказал, так как не нужно было, чтобы он был свидетелем того, что происходило, для того, чтобы не стал превозноситься пред Богом. Если он, окруженный столь великим уничижением, превозносится и не знает Создателя, и отвергает Сотворившего, то в том случае, если бы он получил нечто превышающее его природу, кто вместил бы безмерность его высокомерия? Поэтому Бог, сотворив человека, вложил в творение и великие силы, и многое, свидетельствующее об его уничижении, чтобы чрез лежащую в нем силу встречала себе удивление благодать Художника, а чрез уничижение прекращалось человеческое высокомерие. Дал ему говорящий язык, прославляющий Бога, воспевающий божественное, изъясняющий красоты творения. Рассуждает о небе и земле небольшой кусочек плоти – язык, не имеющий меры даже и двух пальцев; и что я говорю: пальцев? Даже и края ногтя; но и этот небольшой и ничтожный кончик говорит о небе и земле. И чтобы не подумал, что он – некоторая великая вещь, и чтобы не превозносился превыше своего естества, он часто подвергался и опухолям, и ранам, дабы знал, что, будучи смертным, говорит о вечных и бессмертных предметах, и был приведен к разумению, какая сила у того, что возвещается, и какая немощь у возвещающего. Он дал ему глаз – это маленькое зерно, так как то, что видит, есть средина. самая средняя часть зрачка; и, однако, с помощью этого маленького зерна он созерцает всю тварь. И для того, чтобы он, обхватывая своим взором всю тварь, не превозносился, часто происходит помутнение зрения и глазные болезни, и нагноения в глазах, и слезы, и подобное, – это для того, чтобы он узнавал себя самого, благодаря своей немощи, а за творение прославил Художника. Он дал ему мыслящее сердце, корень рассуждений. источник помышлений; но в этих самых местах образовал и внутренности, которые наполняются нечистотами и всякой другой мерзостью и чрез посредство которых человек ест, – чтоб, всякий раз как сердце станет превозноситься, чрево удержало его, так что и чрево, и нечистота необходимы для воспитательного руководства. Если человек, нося нечистоту, дерзает проявлять наглость и не просто обнаруживать наглость, но даже против Бога, подобно тому как осмелился сказать один варварский царь: "выше звезд вознесу престол мой и буду подобен Вышнему" (Ис.14:13-14); если, нося столь великую нечистоту и мерзость, так говорит, то, если бы он был совершенно свободен от этой немощи и ничтожества, кто мог бы стерпеть его – превозносящегося? Поэтому великий Исаия[3] говорит высокомерным: "что гордится земля и пепел" (Сир.10:9)? Но снова возвратимся к вопросу, подлежащему обсуждению. Бог создал человека из праха; но человек не видел, каким образом он произошел, поэтому и не знал своего ничтожества: Бог, как я прежде сказал, не сотворил души рожденной прежде тела, чтобы она не видела творения. Однакож, так как он совершенно не знает, из какого он явился уничижения и – что Творец создал его из земли, Он возвращает его в землю, из которой взят, чтобы, снова опытом узнав свою немощь, он узнал и о древнем благодеянии и о будущем человеколюбии, потому что, когда он был сотворен. он не видел, что произошел из земли. Обрати тщательное внимание, из опасения, чтоб мысль не ускользнула от тебя. Когда был творим Адам, то он не видел, что возник из земли; но, когда он пробуждается в воскресении, то знает, что пробуждается, совлекши с себя прах, потому что хотя мертвый и не видит самого себя, но видит того, кто умер прежде иего. Мы видим умерших и разрешившихся в прах, и чрез то, что видим, воспитываемся. Не видел ли ты часто наглых и высокомерных мужей, как уничиженны и кротки бывают они, умирая? Возвещается смерть, и сердце всех трепещет, гордость всех низвергается; и мы любомудрствуем около гробниц, – когда увидим обнаженные кости, и когда поразмыслим о человеческом естестве, изъеденном и разрушившемся, то тотчас любомудрствуем друг с другом: вот чем мы делаемся и куда удаляемся! Так мы говорим, а вышли из могил – и забыли про уничижение. При могиле каждый говорит своему ближнему приблизительно следующим образом: о, несчастие! о, жалкая наша жизнь! Смотри, чем мы становимся. И однако, – хотя и говорим это, – совершаем некоторые хищения, и кричим, и памятозлобствуем. Каждый прямо так рассуждает, как будто он намерен совершенно отречься от порока; внутри словами рассуждает, а вовне делами противится Богу. Поэтому Бог устроил, чтобы всюду были сооружены гробницы, напомикающие нам о нашей собственной немощи; вследствие этого всякий город, всякое селение пред входами в них имеет могилы. Иной спешит войти в царствующий город, цветущий богатством и могуществом и остальными достоинствами; и прежде чем увидит то, что воображает, сначала видит то, чем сам он делается. Гробницы пред городами, могилы пред полями; всюду наука о нашем уничижении лежит пред глазами, мы научаемся прежде всего тому, во что, наконец, разрешаемся, и тогда уже видны внутренние образы; и не только это, но, и намереваясь входить часто в общение с жизнью, научаемся крайнему уничижению естества. Часто муж, после того как желает взять женщину, диктует пишущему законы относящиеся к приданому дары. Еще не произошло соединения, и тотчас вписывается смерть; еще не насладился сожительством и браком, и тотчас определяет для себя смерть; еще не увидел супруги, и наперед уже полагает пред собой жребий смерти как против себя самого, так и против той, и пишет так: если же умрет муж прежде жены, если жена – прежде мужа, то должно быть то и то. Таким образом, древние законы всегда для всех утвердили напоминания об естестве; и не только относительно существующего и живущего полагаются жребии смерти, но и касательно того, что еще не произошло. Что именно говорит? Если же имеющее родиться дитя умрет… Еще нет плода, и уже произнесено мнение. Далее, и в завещаниях обнаруживает понимание естества; а если испытает что-либо из случающегося с человеком или если умрет жена, то забывает о том, что писал, и произносит другие трагические слова: и это, говорит, надлежало мне испытать? Ожидал ли я, что перенесу это и лишусь супруги? Что же? Ты забыл о том, что написал? Когда дела еще не наступили, то ты понимал границы естества; когда же подвергся страданиям, то позабыл о законах естества? Это говорится для вразумления всех, для того, чтоб все все случающееся переносили благородно, чтобы не думали, что Божии определения – наказание. Не любомудрствуй, когда еще нет бедствий; но – тогда, когда окажешься застигнутым страданиями, обнаружь величие души; когда печалишься, вспомни слова, которыми утешаешь печалящегося. Какие произносим слова в отношении к печалящимся? Не так ли рассуждаем с ними: эти несчастья – человеческий удел; ты не один только терпишь это несчастье, не один только перенес насилие со стороны смерти; это переносят и цари, часто испытывали это бедствие и правители, испытывают его и владетели; пойми свое естество; ты – человек; вместе со всеми и сам ты имеешь общие законы природы?..