Джордж Элиот - Мельница на Флоссе
Страстный порыв охватил Стивена; он бросился к этой руке и стал осыпать ее поцелуями.
Но тотчас же Мэгги вырвала руку и, дрожа от ярости и унижения, сверкнула на него гневным взглядом, словно раненая дева-воительница.
— Как вы посмели? — выговорила она сдавленным голосом, в котором звучало глубокое волнение. — По какому праву вы оскорбляете меня?
Она выбежала в соседнюю комнату и там упала на диван, все еще дрожа и задыхаясь.
Страшная кара постигла ее за грех — за то, что она позволила себе миг счастья, который был предательством по отношению к Люси, к Филипу, к лучшим свойствам ее собственной души. Это мгновенное счастье рухнуло, запятнанное, словно проказой, позорным концом: отношение Стивена к ней было иным, чем к Люси, оно было легкомысленным. Что же касается Стивена, то, совершенно ошеломленный, он прислонился к решетке оранжереи; в нем боролись любовь, ярость, стыд и отчаяние — отчаяние оттого, что, утратив самообладание, он так оскорбил Мэгги.
Это последнее чувство одержало верх над всеми иными: желание снова быть подле нее, молить ее о прощении придало ему силы, и не прошло и нескольких минут, как Стивен уже смиренно стоял перед ней. Но возмущение Мэгги еще не улеглось.
— Окажите мне любезность, избавьте меня от вашего присутствия и больше не подходите ко мне, — проговорила она с надменным негодованием.
Стивен резко повернулся и принялся шагать по комнате. Суровая необходимость требовала, чтобы он возвратился в гостиную, и он начинал понимать это. Отсутствовали они так недолго, что, когда он вышел к гостям, вальс еще не кончился.
Мэгги тоже не замедлила появиться в гостиной. Гордость, столь присущая ее натуре, восстала в ней: презренная слабость, увлекшая ее в те пределы, где оказалось возможным так жестоко ранить ее самолюбие, несла в себе и исцеление. Мысли и соблазны последнего месяца должны быть забыты; ничто не прельстит ее теперь; ей легко будет исполнять свой долг, и все прежние благие стремления опять мирно воцарятся в ее душе. Когда она вошла в гостиную, лицо ее еще сохраняло в своем румянце следы пережитого возбуждения, но чувство горделивой уверенности в себе уже бросало вызов всему, что могло бы нарушить ее спокойствие. Мэгги не захотела больше танцевать, но когда к ней обращались, спокойно и охотно поддерживала разговор. Вернувшись в этот вечер домой, она с легким сердцем поцеловала Люси. почти ликуя от мысли, что тот испепеляющий миг оградит ее теперь от слов и взглядов, отмеченных печатью предательства по отношению к нежной и ни о чем не подозревающей кузине.
На следующее утро Мэгги не удалось уехать в Бассет так рано, как она предполагала. Миссис Талливер, которая должна была сопровождать ее в карете, не умела наспех справляться с домашними делами, и Мэгги, поторопившаяся окончить свои сборы, вынуждена была сидеть в саду, уже готовая к отъезду- Люси была занята в доме упаковкой подарков с благотворительного базара для малышей Бассета, и, когда зазвонил дверной колокольчик, Мэгги встревожилась, как бы Люси не привела к ней Стивена, ибо это, несомненно, был он. Вскоре гость один вышел в сад и сел рядом с ней на скамью. Это не был Стивен.
— Посмотрите, Мэгги, отсюда видны вершины старых шотландских пихт в Красном Овраге, — сказал Филип.
Они молча взялись за руки; впервые за все это время она взглянула на него с прежней, по-детски чистой и нежной улыбкой. Это ободрило Филипа.
— Да, — отозвалась Мэгги, — я часто на них смотрю, и мне так хочется снова увидеть их в лучах заката. Но после приезда я ни разу не была в тех местах, вернее — только раз, когда мы с мамой ходили на кладбище.
— А я бываю там постоянно. Я живу только прошлым — ведь в моей жизни нет ничего другого.
Воспоминания и чувство острой жалости заставили Мэгги взять Филипа за руку. Как часто они бродили так рука об руку в Красном Овраге.
— Я помню там каждый уголок, — сказала она, — помню все, что с каждым из них связано, — и ваши чудесные рассказы о том, чего я никогда не слыхала раньше.
— Вы скоро опять вернетесь туда, не правда ли, Мэгги? — робко спросил Филип. — Ведь мельница теперь станет домом вашего брата.
— Да, но меня там не будет, — ответила Мэгги. — Я только услышу об этом счастье. Я уезжаю. Разве Люси не говорила вам?
— Значит, будущее никогда не сомкнётся с прошлым, Мэгги? Эта книга навсегда закрыта?
Серые глаза, так часто смотревшие на Мэгги с мольбой и обожанием, теперь снова были устремлены на нее, и в них светился последний луч надежды; она ответила ему прямым, искренним взглядом.
— Эта книга никогда не будет закрыта, — сказала Мэгги с грустной задумчивостью. — Я не хочу будущего, которое разрушило бы узы прошлого. Но узы, связывающие меня с братом, сильнее всех остальных. Я не смогу сделать то, что разлучило бы меня с ним.
— Это единственная причина, которая никогда не позволит нам соединиться? — спросил Филип, полный отчаянной решимости добиться исчерпывающего ответа.
— Единственная, — со спокойной твердостью ответила Мэгги. В эту минуту ей казалось, что чаша очарований отброшена и разбита. Возбуждение, вызванное вчерашней сценой, которая вернула Мэгги гордую уверенность в себе, еще не улеглось в ней, и она смотрела в будущее как человек, способный управлять своей судьбой.
Так они сидели, держась за руки, не глядя друг на друга и не произнося ни слова: мысли Мэгги были больше обращены к прошлому, к дням их любви и расставания; она видела Филипа, каким он был в Красном Овраге.
Филип понимал, что, услышав от нее эти слова, он должен быть вполне счастлив: в своей откровенности она была чиста и прозрачна, как горный родник. Почему же он не был счастлив! Вероятно, для того, чтобы утолить ревность, надо обладать даром всеведения, от которого не может укрыться даже самый неуловимый изгиб души.
Глава XI НА МЕЖЕ
Вот уже четыре дня, как Мэгги гостила у тетушки Мосс, и этой доброй женщине с отуманенными заботой глазами казалось, что никогда еще так ярко не светило раннее июньское солнце; а для многочисленных кузенов и кузин Мэгги ее визит составил эпоху, и они навсегда запомнили каждое ее слово, каждый жест, словно она была воплощением небесной красоты и мудрости.
Окруженная детворой, Мэгги вместе с тетушкой Мосс стояла на мощеной дорожке и кормила цыплят. Был тот мирный час дня, когда на ферме все затихает. Длинные и ветхие хозяйственные постройки вокруг пустынного двора оставались такими же унылыми, как и прежде, но разросшиеся в беспорядке кусты роз уже по-летнему пышно раскинулись над старой садовой оградой, а расположенный на пригорке серый деревянный дом казался при этом ослепительном полуденном солнце погруженным в вековой сон и находился в полной гармонии с разлитой в воздухе дремотной неподвижностью. Мэгги, перекинув шляпку через руку, с улыбкой смотрела на выводок крошечных пушистых цыплят у ее ног, как вдруг тетушка Мосс воскликнула:
— Господи боже мой, кто это въезжает в ворота?
Это был джентльмен на крупной гнедой лошади, взмыленные бока и шея которой свидетельствовали о быстрой езде.
Кровь прихлынула к лицу Мэгги, и сердце ее учащенно Забилось. Ее объял ужас, словно внезапно воскрес заклятый враг, лишь на время притворившийся мертвым.
— Кто это, милочка? — спросила тетушка Мосс, видя по выражению липа Мэгги, что всадник ей знаком.
— Это мистер Стивен Гест, — едва слышно ответила Мэгги. — Моей кузины Люси… Близкий друг моей кузины Люси.
Стивен был уже совсем рядом; он соскочил с лошади и тел к ним, на ходу приподнимая шляпу.
— Попридержи-ка лошадь, Уилли, — сказала миссис Мосс своему двенадцатилетнему сыну.
— Благодарю вас, не надо, — проговорил Стивен, беря под уздцы лошадь, нетерпеливо мотавшую головой. — Я должен не мешкая пуститься в обратный путь. Я к вам с поручением, мисс Таллпвер, — оно чисто личного свойства. Могу я попросить вас отойти со мной на несколько шагов?
Стивен казался измученным и раздраженным: такой вид бывает у человека, которого настолько одолели заботы или тревоги, что ему уже не до еды и не до сна. Он говорил отрывисто, словно неотложность поручения давала ему право не думать о том, как воспримет его визит и просьбу миссис Мосс. Добрая миссис Мосс, заметно робея в присутствии Этого, по всей видимости, надменного джентльмена, все еще в душе недоумевала, не следует ли ей снова предложить ему оставить лошадь и войти в дом; но Мэгги, чувствуя всю неловкость создавшегося положения и будучи не в силах хоть что-нибудь сказать в ответ, надела шляпку и направилась к воротам.
Стивен последовал ее примеру; он шел рядом, ведя на поводу лошадь. Они не обменялись ни словом, пока не вышли на межу и не прошли несколько шагов; тогда Мэгги, все это время смотревшая прямо перед собой, повернула обратно и высокомерно, не скрывая своего негодования, сказала:
