Анри де Ренье - Амфисбена
А между тем я несколько раз старался образумить свою любовь. Моя страсть пыталась быть придирчивой и предубежденной. Я делал попытки совлечь с Лауры то обаяние, которым облекли ее мои грезы. Я приписывал ей расчет и преднамеренность. Я примешивал к своей любви ревность. Я пробовал думать о ней неблагоприятно. Я подтасовкой хотел развенчать ее прелесть и красоту. Мне хотелось найти в ней недостатки. И вдруг достаточно было слова, жеста, взгляда, чтобы все исчезло, испарилось. Во мне появляется как бы сиянье, свет, в центре которого победоносно высится она.
19 июля. Алжир
Мы стали на рейде, довольно далеко от набережной. С места нашей стоянки город развертывается перед нами амфитеатром, и это очень красиво. Впрочем, Алжир похож на французские города. Но при взгляде на него с моря в нем что-то есть театральное и торжествующее. Даже у Марселя нет такого пышного, многоэтажного вида. Мне нравится этот облик победительного города, который есть у Алжира. Разве и в самом деле он не город-воитель? Мало-помалу он пожрал старый варварский город, от которого остались только кое-какие следы, с каждым днем уменьшающиеся: в гавани мечеть "на Тонях", да наверху белые дома Касбы. Касба эта, восточное пятно которой можно различить и отсюда, больше всего в Алжире привлекает г-жу де Лерэн и меня. Мы снова нашли тут узкие улицы Туниса и Кэруана, полные таинственных закоулков, тайных ходов, но здесь к этому еще присоединяются неожиданные крутые спуски и непредвиденные лестницы. Мы ходили в тени выбеленных известкою стен, мы бродили, задевая то за сукно бурнуса, то за кисею покрывала, мы гуляли, держа в руках четки из жасминов, нанизанных на нитку. Стояла теплая и ясная погода. Душистые цветы раскачивались у нас на пальцах… На минуту цветочные цепочки спутались между собою, и мы оказались связанными лепестками, связанными их ароматом. Ах, нежные эти оковы, я желал бы, чтобы так же вас нельзя было распутать, так же выбраться из вас, как из лабиринта арабских переулков! И я вспомнил о ребятишках в Бонифацио, которых мы видели в начале нашего путешествия играющими в любовь на эспланаде старинной корсиканской крепости. Да послужат они нам предзнаменованием, к которому можно было присоединить и предзнаменование наших соединенных цветами рук!
20 июля. Алжир
Когда я бесцельно шел под аркадами улицы Баб-Азум, я вдруг столкнулся с господином, который брел, задрав голову, и в котором я с удивлением узнал своего друга Ива де Керамбеля, да, Ива де Керамбеля своей персоной. После обычных восклицаний мы пошли посидеть в кофейную на Государственной площади. Не знаю, путешествие ли или наследство, полученное от доброй тетушки Гиллидик, так изменило его, но я никогда не видел Ива таким болтливым и экспансивным. Первым делом он заставил меня выслушать подробнейший отчет о последних минутах г-жи де Гиллидик, потом о поисках во всех вещах, одна за другой, завещания покойной и о нахождении драгоценного документа, по которому Ив делался единственным наследником тридцатитысячной ренты в железнодорожных облигациях и акциях Французского банка и владельцем порядочного именья в окрестностях Алжира. В общих чертах мне все это было известно из письма Ива, полученного мною в Неаполе, но он с таким наивным удовольствием излагал мне это большое событие в своей жизни, что у меня не хватало духа прервать его.
Что больше всего удивляло Ива де Керамбеля в этом деле, так это его алжирское поместье. Каким образом тетушка сделалась его собственницей? Каким образом эта старая дама, домоседка, по-видимому ничего не понимавшая в делах, приобрела это обширное владенье и как, за глаза, без сельскохозяйственных и коммерческих познаний, управляла она им с редким искусством? Потому что Ив, приехав на пароходе, чтобы лично убедиться в состоянии новых своих владений, нашел, что пользованье этим именьем поставлено на совершенную высоту. Добрая тетушка де Гилли-дик в своем чепчике и седых локончиках оказалась первоклассным колониальным организатором.
Все это приводило Ива де Керамбеля в возбуждение. К тому же он преобразился. Я не узнавал в нем прежнего герандского дворянчика, мелочного и узкого, в швейцарской фуражке и в сюртуке, как у нотариуса. От благосостояния он расцвел. Теперь он говорил громко, размахивал руками. Он вдруг приобрел самоуверенность и авторитетность. В течение двух недель, что он находится в Алжире, он усвоил себе настоящую колониальную манеру держаться. Одетый весь в белое, он уже знал несколько слов по-арабски и клялся Магометом. Что бы сказали в Геранде, если бы увидели его таким?
Я дружески заметил ему это. Он рассмеялся. Геранд! Он дал зарок туда не возвращаться! Теперь, когда он богат, что ему делать в этом домишке, где он, как крыса в дыре, провел лучшие годы своей жизни? Нет, благодарю вас, довольно с него этой провинции! Кончено с медленными прогулками под придорожными деревьями и с партиями в экарте с регистратором. Покончено также и с седой Бретанью с ее туманами и дождями. Теперь, вкусив африканского солнца, он слышать не хотел о бледном свете Запада! Да, Геранд и его жители больше его не увидят. Он намеревается снять холостую квартиру в Париже и окончательно обосноваться в Алжире, отчасти в именье тетушки Гиллидик, отчасти в самом городе Алжире.
Я с удивлением слушал восторженные речи Ива де Керамбеля. Так, значит, правда, что бывают такие минуты, когда в силу известных случайных обстоятельств жизнь в нас распускается, когда вдруг мы сами открываемся себе совсем другими, чем считали себя до сих пор, когда какое-нибудь непредвиденное событие открывает нам глаза! В нас пробуждается неизвестное существо с новыми желаниями. Обыкновенно любовь производит в нас эту перемену. Иногда для некоторых людей деньги играют такую же роль. Таков как раз случай с Ивом де Керамбелем. Несколько золотых монет – и вот он другой человек. Но какое имею я право подсмеиваться над моим уроженцем Геранда? Мое положение имеет сходство с его положением. Я встретил Лауру де Лерэн, и сердце мое забилось сильнее, кровь более горячо побежала по жилам, жизнь моя получила цель! Между тем мы покинули кафе, и Ив де Керамбель проводил меня до гавани. Когда мы остановились в виду рейда, он сказал:
– Что скажешь, старина, красиво это? Это солнце, свет! И подумать, что, не будь доброй тетушки Гиллидик, я, вероятно, никогда не знал бы этого края! А какой край! Ты знаешь: тут удивительные женщины всех цветов – испанки, мальтийки, негритянки, бедуинки – не перечтешь. Они стоят того, чтобы из-за них съездить сюда. Да вот, хочешь, я познакомлю тебя с маленькой кабилкой, которую раздобыл для меня отельный комиссионер Гассан? Да, ты не откажешься провести со мной денек в поместье тетушки Гиллидик? Решено, не правда ли? А? Это твое судно? Здорово хорошо! Черт побери!
Мы находились на набережной. Ив де Керамбель указал рукою на "Амфисбену", стоящую на якоре в рейде, чей изящный силуэт вырисовывался на чистом синем небе.
21 июля. Алжир
Сегодня Ив обедал у нас на "Амфисбене". Зачем согласился я на его предложение поехать в поместье тетушки Гиллидик? Посещение это совершенно меня не интересует, и я готов был взять свое обещание обратно, но бедный Керамбель был бы в отчаянье. Ему очень хочется показать мне признаки своего благоденствия. Притом Антуан стал бы издеваться надо мною. Вот уже несколько дней, как он обращается со мною иронично и сострадательно, что меня раздражает. Я чувствую, что, когда я сопровождаю г-жу де Лерэн или оказываю ей мелкие услуги, Антуан жалеет о моем "рабстве". Когда Ив де Керамбель при нем заговорил, что на некоторое время я отлучусь вместе с ним, Антуан сделал такой недоверчивый вид, что это могло вывести из себя. Он не может себе вообразить, чтобы я хотя бы на несколько часов мог отойти от г-жи де Лерэн. Такое его отношение сильно повлияло на окончательное мое решение. Самый влюбленный человек не может всецело потерять человеческого достоинства. Так и я захотел глупо доказать Антуану, что в случае надобности я могу обойтись без г-жи де Лерэн, и принял предложение Ива. Что касается до Антуана, которого тоже звали принять участие в нашей поездке, он предпочел остаться на яхте.
22 июля. Алжир
Ив де Керамбель рассказывал вчера Антуану о занятных фокусниках, к которым водил его Гассан. Антуан сегодня вечером после обеда пригласил их на яхту. Высадившись с лодки, они столпились на палубе. Их было пять человек, разного возраста, и, по рассказам, они принадлежат к религиозной секте, которая, помимо специальных своих способностей, занимается почтенными ремеслами. Хотя они и состоят членами благочестивой организации, тем не менее не брезгуют извлекать прибыль из своих церемоний. Они принесли с собою необходимые принадлежности и сели на корточки вокруг жаровни, в которую один из них бросил зерна ладана, меж тем как другой ударял по какому-то барабану. Затем они начали произносить странные заклинания, выкликая их нараспев хриплыми гнусавыми голосами. Это воскурение и акафисты продолжались довольно долго. Потом пришедшие открыли картонную коробочку, в которой находились скорпионы, и один из молодцов подставил свою нижнюю губу жалам этих ядовитых насекомых. По-видимому, он не испытывал ни малейшей боли, равно как и его товарищ, усадивший себе руку длинными иголками к большой радости экипажа, собравшегося в кружок на палубе, чтобы полюбоваться на интересное зрелище.
