Эмиль Золя - Собрание сочинений. Т. 9. Дамское счастье. Радость жизни
— Видишь, я кладу их наверх… Ну что? Пачка растет. Не беспокойся, все будет цело, все до копеечки.
В одно прекрасное августовское утро внезапно приехал Лазар. Он сообщил, что блестяще сдал экзамены и перешел на следующий курс. Его ждали только через неделю, но он хотел сделать сюрприз матери. То была огромная радость. Из писем, которые он писал два раза в месяц, было видно, что он все больше и больше увлекается медициной. Лазар стал совсем другим, он не упоминал больше о музыке и под конец даже наскучил всем бесконечными рассказами о профессорах и учеными рассуждениями по любому поводу, будь то блюда, подаваемые на стол, или дующий ветер. Он был одержим новой страстью и пылко, всем существом отдавался мечте стать гениальным врачом, который должен поразить мир.
Полина, которая с детскою непосредственностью кинулась к нему на шею, была очень изумлена происшедшей в нем перемене. Ее даже огорчало, что он перестал говорить о музыке, хоть немного, для развлечения. В самом деле, разве можно разлюбить то, что ты так любил? Когда она спросила его о симфонии, он отшутился, заявив, что с этими глупостями покончено, а ей стало очень грустно. Вскоре она заметила, что стесняет его и он смеется каким-то гадким смешком, а в его глазах и движениях ощущалось что-то новое: десять месяцев жизни, о которой нельзя рассказать маленькой девочке. Он сам разобрал чемодан, чтобы спрятать в шкаф свои книги, романы и толстые научные фолианты с гравюрами и множеством иллюстраций. Он уже не вертел больше Полину как волчок, так, что юбки взлетали на голову, и нередко смущался, когда она пыталась войти и, как в былые времена, расположиться в его комнате. А ведь она только чуть-чуть подросла и доверчиво смотрела на него своими чистыми, детскими глазами. Однако через неделю между ними снова завязалась мальчишеская дружба. Крепкий морской бриз смыл запахи Латинского квартала, и Лазар опять стал ребенком с этой здоровой, веселой и шумливой девчонкой. Все возобновилось, все пошло по-старому: игры вокруг большого стола, беготня наперегонки с Матье и Минуш по огороду, прогулки в «Бухту сокровищ» и невинные купанья под яркими лучами солнца, когда их рубашки развевались как флаги и весело хлопали на ветру. В этом году Луиза, гостившая в Бонвиле в мае, уехала на каникулы к другим знакомым, неподалеку от Руана. Прошли два чудесных месяца, ни одна размолвка не омрачила их дружбы. В октябре, в день, когда Лазар начал укладывать чемодан, Полина увидела, что он набивает его книгами, которые так и пролежали в шкафу, — он не удосужился открыть хотя бы одну из них.
— Значит, ты их увозишь? — огорченно спросила она.
— Разумеется, — ответил он. — Это для моих занятий… Ах! черт побери, как я буду работать! Я должен все изучить досконально.
Мертвая тишина снова воцарилась в маленьком доме, возобновился привычный распорядок, потекли однообразные дни под неумолчный гул моря. Но в этом году в жизни Полины произошло важное событие. В июне она впервые причастилась, ей исполнилось двенадцать с половиной лет. Постепенно она начала верить в бога, верить серьезно и глубоко. Ее не удовлетворяли премудрости катехизиса, которые она всегда заучивала, не понимая.
В юной рассудительной головке Полины возник образ могущественного и мудрого властелина, руководящего вселенной и надзирающего за соблюдением справедливости на земле. Такого наивного представления было совершенно достаточно, чтобы подружиться с аббатом Ортером. Крестьянский сын, тугодум, усвоивший только азы священного писания, он довольствовался внешним исполнением обрядов, послушанием, показным благочестием. Он заботился лишь о собственном спасении; что до его прихожан, то тем хуже для них, если они загубили свои души! Уже пятнадцать лет священник тщетно пытался стращать их адскими муками, теперь он лишь требовал от своей паствы соблюдения внешних приличий и посещения церкви в дни больших праздников. Весь Бонвиль собирался там по привычке, хотя обитатели деревни и погрязли в грехах. Равнодушие к спасению своей паствы сделало священника терпимым. Каждую субботу он играл в шашки с Шанто, хотя мэр, ссылаясь на свою подагру, никогда не переступал порога церкви. Зато г-жа Шанто соблюдала все обряды, регулярно посещала мессы и водила туда Полину. Наивное простодушие кюре мало-помалу пленило девочку. В Париже в ее присутствии презрительно отзывались о священниках, об этих лицемерах, скрывающих под черными сутанами всяческие пороки. Но этот кюре из приморского поселка, с загорелым от солнца затылком, с повадками и речью бедного фермера, обутый в грубые башмаки, казался ей действительно славным малым. Одна черта особенно нравилась ей: аббат Ортер очень любил курить толстую пеньковую трубку, но стыдился этого и обычно укрывался в глубине сада, возле грядок салата. Эта трубка, которую он смущенно прятал, когда его застигали врасплох, умиляла Полину, хотя она и не сумела бы объяснить почему. С весьма серьезным видом она причастилась вместе с двумя девочками и мальчишкой из деревни. Вечером кюре, обедавший у Шанто, сказал, что в Бонвиле никогда не бывало причастницы, которая бы так хорошо держала себя перед алтарем.
Этот год оказался не столь удачным, повышения цен на еловый лес, которого уже давно ждал Давуан, не произошло. Из Кана приходили дурные вести: уверяли, что Давуан вынужден продавать с убытком и неминуемо приближается к катастрофе. Семья с трудом сводила концы с концами, трех тысяч франков ренты в обрез хватало на самое необходимое, приходилось экономить во всем. Г-жа Шанто очень беспокоилась о Лазаре, она получала от него письма, но никому не показывала их. Видимо, он вел рассеянный образ жизни и преследовал ее постоянными просьбами денег. В июле она поехала получать ренту Полины и кинулась к Давуану; две тысячи франков, которые он дал ей недавно, уже были высланы молодому человеку. С трудом она вырвала у него еще тысячу франков, которые тут же отправила в Париж. Лазар писал, что не сможет вернуться домой, пока не расплатится с долгами.
Уже целую неделю его ждали. Каждое утро приходили письма, в которых он со дня на день откладывал приезд. Наконец мать и Полина выехали ему навстречу в Вершмон. После объятий и поцелуев все возвращались пыльной дорогой пешком, а пустой экипаж с чемоданом следовал за ними. Но это возвращение в лоно родной семьи было не столь радостным, как его торжественное прибытие в прошлом году. Лазар провалился на июльских экзаменах, был озлоблен против профессоров и весь вечер разносил этих ослов, которые, как он выразился, осточертели ему. На другой день, в присутствии Полины, он швырнул свои книги в шкаф на полку, заявив, что не притронется к ним, — пусть гниют здесь. Это непостоянство, эти быстрые переходы от любви к ненависти озадачивали девочку. Полина слушала, как он зло вышучивает медицину, утверждая, что она не способна даже вылечить насморк. Однажды, когда девочка с юным воодушевлением и верой стала защищать науку, он вогнал ее в краску своими насмешками над ее наивной восторженностью. Впрочем, он готов безропотно покориться необходимости быть врачом. Не все ли равно — эта чепуха или другая; в сущности, все одинаково тошно. Полина была возмущена новыми воззрениями Лазара. Где только он нахватался их? Наверняка в этих мерзких книгах! Но она не смела больше спорить, стыдясь своего невежества, чувствуя себя неловко под градом насмешек кузена, который намекал, что не все может сказать ей. Таким образом каникулы прошли в постоянных поддразниваниях. Во время прогулок юноша хандрил, ворчал, что море скучное, всегда одинаковое, и тем не менее, чтобы убить время, стал писать стихи о море, тщательно отшлифованные сонеты с очень богатыми рифмами. Купаться Лазар отказался, заявив, что холодная вода ему вредна; несмотря на презрение к медицине, он выражал свои мнения весьма категорично и одним словом приговаривал людей к смерти или даровал жизнь. Примерно в середине сентября, когда должна была приехать Луиза, он вдруг заговорил об отъезде в Париж под предлогом подготовки к экзаменам. Эти две девчонки вконец угробят его. Лучше уж лишний месяц прожить у себя, в Латинском квартале. Чем больше Лазар огорчал Полину, тем нежнее становилась она. Когда он бывал резок, когда он развлекался, изводя ее, она смотрела на него тем же ласковым и веселым взглядом, которым успокаивала старика Шанто, когда тот вопил от боли во время приступов подагры. Ей казалось, что кузен болен, он смотрит на жизнь, как старик.
Накануне отъезда Лазар так радовался, ему так не терпелось покинуть Бонвиль, что Полина разрыдалась.
— Ты разлюбил меня!
— Не будь дурочкой! Разве ты не знаешь, что мне нужно пробивать себе дорогу?.. Такая большая девочка, а глаза на мокром месте!
Но она уже взяла себя в руки и, улыбнувшись, сказала сквозь слезы:
— Смотри же, поработай как следует в этом году, чтобы вернуться довольным.
