Эмиль Золя - Собрание сочинений. Т.13. Мечта. Человек-зверь
Уходила минута за минутой, но Флора не двигалась. Наконец, в семь пятьдесят пять, Мизар двумя сигналами рожка возвестил о приближении пассажирского поезда из Гавра, и тогда она поднялась, опустила шлагбаум, а сама замерла перед ним с флажком в руке. Поезд с грохотом пронесся мимо и исчез вдали, слышно было только, как он с шумом ворвался в туннель, потом все утихло. Девушка не вернулась на скамью; стоя у переезда, она мысленно отсчитывала секунды. Если пройдет минут десять и не будет сигнала о подходе товарного поезда, она сбежит вниз, за выемку, и вывернет рельс. Внешне Флора была спокойна, лишь сердце ее сжалось, словно тяжесть того, что она задумала, тисками сдавливала грудь. Но в этот роковой миг она вдруг вспомнила, что Жак и Северина уже близко и, если она их не остановит, они промчатся мимо, в Париж, где будут любить друг друга; мысль эта помогла ей собраться с духом, укрепиться в своем решении, остаться слепой и глухой ко всему, отогнать прочь сомнения; она походила теперь на безжалостную волчицу, которая, не раздумывая, прыгает на жертву и мощным ударом лапы ломает ей крестец. Ослепленная жаждой мщения, Флора мысленно видела только два искалеченных тела своих недругов и совершенно не думала о других пассажирах, о людском потоке, который долгие годы изо дня в день проносился мимо. Ведь никого из них она не знает! Будут убитые, прольется кровь, быть может, даже спрячется в ужасе солнце, то самое солнце, которое так ярко и радужно светит, раздражая ее. Ну, и пусть!
Еще две минуты, одна — и она поспешит к выемке; Флора уже рванулась с места, но ее остановил глухой шум на Бекурской дороге. Верно, телега едет. Воз надо будет пропустить через переезд, придется поднимать брус, возница еще разговор затеет и задержит ее, — словом, ей не успеть вывернуть рельс, дело опять сорвется. И в ярости, махнув на все рукою, Флора повернулась спиной к шлагбауму и пустилась бежать: пусть выпутываются как знают. Но тут в утреннем воздухе послышалось щелканье кнута, и кто-то весело окликнул ее:
— Эй, Флора!
То был Кабюш. Девушка разом остановилась и замерла у переезда как вкопанная.
— Что это? — продолжал Кабюш. — Ты, видать, дремала на солнышке! Пошевеливайся, а то скоро курьерский пройдет!
В душе Флоры что-то оборвалось. Все пропало, те, двое, без помех промчатся навстречу своему счастью, а она не в силах остановить их. И, медленно поднимая старый, полусгнивший брус, скрипевший на заржавленных петлях, она судорожно искала глазами какой-нибудь тяжелый предмет, который можно было бы бросить поперек полотна; она была в таком отчаянии, что готова была сама растянуться на рельсах, если бы у нее была надежда вызвать таким образом катастрофу. Внезапно ее глаза остановились на широкой и низкой телеге, груженной двумя каменными глыбами, пять сильных лошадей с трудом тащили ее. Эти огромные, длинные и высокие глыбы послужили бы отличным заслоном! Взор девушки засверкал, в ней поднялось безумное желание — поднять всю эту громаду и швырнуть ее на полотно. Шлагбаум был открыт, пять потных, тяжело дышавших лошадей отдыхали у переезда.
— Какая тебя муха укусила? — спросил Кабюш. — Ты нынче на себя не похожа.
Флора наконец заговорила:
— Матушка вчера скончалась.
У Кабюша вырвался сочувственный возглас. Отбросив кнут, он дружески сжал руки девушки.
— Вот горе-то! К тому давно уже шло, но тебе-то от этого не легче!.. Она еще тут? Пойду прощусь с ней, ведь мы бы в конце концов столковались, не случись тогда несчастье с Луизеттой.
Осторожно ступая, он направился вслед за Флорой к дому. Но на пороге остановился и посмотрел на лошадей. Девушка успокоила его:
— Не бойся, они не двинутся с места! Да и курьерский еще далеко.
Она лгала. Своим чутким ухом она улавливала в теплом весеннем воздухе привычный шум курьерского поезда, уже вышедшего из Барантена. Пройдет пять минут — и он появится здесь, вырвавшись из выемки, которая оканчивалась в каких-нибудь ста метрах от переезда. Каменолом, войдя в комнату покойницы, забыл обо всем, он погрузился в горькие мысли о Луизетте, а Флора, оставшись снаружи, возле окна, напряженно прислушивалась к мерному пыхтению паровоза, доносившегося все яснее и яснее. Вдруг она подумала о Мизаре — он все заметит и помешает ей; она оглянулась, и сердце лихорадочно застучало у нее в груди — отчима на посту не было! Потом она увидела его: путевой сторож рыл землю у закраины колодца, по ту сторону дома, должно быть, он не в силах был бороться с неистовым желанием продолжать поиски, видимо, в нем зародилась внезапная уверенность, что кубышка закопана там, и, охваченный слепой страстью, глухой ко всему остальному, он рыл, рыл, рыл… Это помогло Флоре окончательно решиться: сама судьба того хотела! Одна из лошадей заржала, видно заслышав паровоз, который громко пыхтел за выемкой, будто торопливо бегущий человек.
— Я пригляжу за ними, — крикнула Флора Кабюшу. — Не бойся, не уйдут!
Она кинулась к переезду, схватила переднюю лошадь под уздцы и с невероятной силой потащила ее за собой. Лошади напряглись, телега, прогнувшаяся под огромным грузом, качнулась, но с места не сдвинулась, и тогда девушка принялась тянуть не хуже пристяжной, воз дрогнул и въехал на рельсы. Он как раз находился на пути, когда не дальше чем в ста метрах показался курьерский поезд, вырвавшийся из выемки. И тут Флора, стремясь удержать телегу, чтобы та не съехала с пути, резко осадила лошадей и удерживала их столь нечеловеческим усилием, что у нее кости затрещали. О богатырской силе Флоры ходили легенды, рассказывали, будто она остановила на полном ходу мчавшийся под гору вагон, вытащила из-под самого паровоза телегу, и в то утро она на деле доказала, на что способна: железной рукою девушка удерживала пять чуявших опасность лошадей, которые поднялись на дыбы и ржали от ужаса.
Прошло всего несколько секунд, показавшихся Флоре бесконечными. Две громадные каменные глыбы заслоняли горизонт. Ослепительно сверкая на солнце до блеска начищенными медными и стальными частями, паровоз плавно скользил по рельсам, неотвратимо приближаясь. Катастрофа была неминуема, ничто в мире не могло ее остановить! С каждым мигом ожидание становилось все невыносимее.
Мизар одним прыжком оказался у своего поста и завопил, размахивая кулаками над головой, словно надеялся предупредить машиниста об опасности и задержать поезд. Заслышав стук колес и отчаянное ржанье лошадей, Кабюш выбежал из дома и с воплем устремился к переезду, чтобы столкнуть лошадей с пути. Однако Флора, отскочив в сторону, удержала каменолома и тем спасла ему жизнь. Он решил, что она не справилась с обезумевшими животными и они протащили ее вперед. Кабюш винил только себя — он хрипло рыдал, охваченный отчаянием и ужасом; а Флора, расправив плечи и высоко вскинув голову, застыла, глядя вперед, ее широко раскрытые глаза метали молнии. Паровоз был уже возле каменных глыб, его мощная грудь почти коснулась их, и в эту долю секунды девушка успела отчетливо разглядеть Жака, державшего руку на маховике, регулирующем ход. Он повернул голову, взоры их встретились, и этот миг показался ей вечностью.
Когда Северина, как и каждую пятницу, вышла в то утро на платформу Гаврского вокзала, чтобы сесть в курьерский поезд, Жак приветливо улыбнулся ей. Чего ради превращать жизнь в кошмар? Почему не радоваться счастливым дням, которые изредка дарует им судьба? Может, все еще обойдется. И Жак решил насладиться по крайней мере радостями этого дня, строил планы, мечтал, как они вдвоем с Севериной позавтракают в ресторане. В голове поезда не оказалось вагона первого класса, и молодой женщине пришлось направиться в хвост; при мысли, что они будут далеко друг от друга, она с грустью поглядела на Жака, и он, стремясь утешить ее, весело улыбнулся. Ведь в столицу они так или иначе приедут вместе, ну, а уж там наверстают! Машинист был в таком хорошем расположении духа, что, проводив глазами Северину, поднявшуюся в купе, принялся подшучивать над обер-кондуктором Анри Довернем, ее верным обожателем. Неделю назад Жак даже решил, что Анри уж слишком осмелел, должно быть, Северина сама поощряет его ухаживания, надеясь таким путем рассеяться, отвлечься от страшной жизни, которую она сама себе создала. Рубо верно говорит, она в конце концов сойдется с этим малым, и не ради удовольствия, а лишь для того, чтобы внести какое-то разнообразие в свое существование, ставшее таким унылым… В то утро Жак спросил у Анри, кому это он посылал воздушные поцелуи из-за раскидистого вяза, росшего на привокзальной площади; при этих словах Пеке, загружавший углем топку «Лизон», которая, выплевывая клубы дыма, уже готовилась тронуться с места, громко расхохотался.
От Гавра до Барантена курьерский поезд шел с положенной скоростью и без каких-либо происшествий; первым из своей смотровой будки заметил телегу, стоявшую поперек пути, Анри Довернь, — произошло это в тот самый миг, когда состав миновал выемку. Передний багажный вагон был забит вещами: в поезде ехало много пассажиров, только накануне высадившихся в Гавре с парохода. Обер-кондуктор стоял в узком проходе, образованном дорожными сундуками и чемоданами, подпрыгивавшими от толчков поезда, и раскладывал на своем столике квитанции; висевший на гвозде небольшой пузырек с чернилами раскачивался, точно маятник. После каждой станции, где сдают или получают багаж, обер-кондуктору неизменно приходится несколько минут заниматься писаниной. В Барантене два пассажира сошли; Довернь аккуратно сложил квитанции, а затем залез в свою будку и привычно оглядел железнодорожный путь. Все свободное время он просиживал в этой застекленной будочке, наблюдая за полотном железной дороги. Тендер скрывал от него машиниста, но со своего поста обер-кондуктор часто видел дальше и лучше, чем тот. Поезд еще только спускался на дно выемки, когда Анри Довернь заметил вдали какое-то препятствие. Он до того оторопел, что подумал, уж не померещилось ли ему это, испуг точно парализовал его. Несколько секунд было потеряно, поезд выбрался из выемки, и тут с паровоза донесся отчаянный вопль; только тогда обер-кондуктор дернул за веревку сигнального колокола, болтавшуюся перед самым его носом.
