Йоханнес Зиммель - Любовь - только слово
— Спрашивайте.
— Это правда, что написано в рукописи Оливера Мансфельда?
— Только отчасти.
Лазарус, который уже немного отдохнул, взял с ночного столика флакончик духов, поднял и вновь поставил на место, шепча себе под нос: «Диориссимо».
— Да, это правда.
— Что правда? — спросил Гарденберг.
— Все, что Оливер написал в книге о нас двоих. Мой муж тоже об этом знает.
— А все остальное?
— Что вы имеете в виду?
— Ну, например, фотографии книжных страниц с проколотыми буквами, которые лежат в вашем сейфе.
Голос Верены стал еще слабее.
— В моем сейфе нет никаких фотографий.
— Вы убрали их оттуда?
— Их никогда там не было.
— Госпожа Лорд, зачем вы лжете?
— Я… не… лгу.
— Вы любили Оливера Мансфельда?
— Нет.
— Но он пишет, что любили.
— Это ему так казалось. Он написал то, о чем мечтал. Например, эта история с книжными страницами. Ему очень хотелось иметь хоть что-то, чем он мог бы шантажировать моего мужа.
— Но у него ничего подобного не было?
— Нет.
— Он выдумал эту историю?
— Да. Можете открыть мой сейф. Можете обыскать дом и виллу во Франкфурте. Ищите где хотите. Вы ничего не найдете из того, что могло бы скомпрометировать моего мужа.
— Вы все уничтожили.
— Ну, это вы так говорите!
— Госпожа Лорд, — спросил Лазарус, — почему вы пытались покончить с собой?
— Это уже моя вторая попытка. У меня склонность к истерии и депрессиям. В припадке душевного смятения я вскрыла себе вены.
Комиссар с легкой иронией в голосе произнес, но не слишком решительно:
— Не слишком-то вы решительны.
— Что вы этим хотите сказать?
— Ну, вы же не истекли кровью.
Верена открыла глаза и смерила Гарденберга презрительным взглядом.
— А что вы знаете?
— Ничего, — ответил тот. — Но хотел бы кое-что узнать.
— Вам никогда этого не понять.
— Может быть, пойму.
— Никогда! И вы, господин Лазарус, тоже.
Комиссар встал, подошел к окну и посмотрел на падающий в причудливой пляске снег за окном. Стоя спиной к Верене, он спросил:
— Когда вы в последний раз видели Оливера Мансфельда, мадам?
— Перед его отъездом на рождественские каникулы…
— Это неправда, — комиссар лгал. — У меня есть свидетель, и он говорит, что седьмого января вечером Оливер разговаривал с вами по телефону и договорился о встрече, кроме того, в рукописи он упоминает, что в тот день, после своего возвращения из Люксембурга, он хотел встретиться с вами в старой башне рядом со школой.
— Это же роман, не так ли? С каких пор полиция расследует дела, опираясь на содержание романа.
— Это не роман, — сказал Лазарус.
— А что?
— Это фактический материал.
— Не смешите меня!
— Почему тогда вы плачете, если я говорю смешные вещи?
— Я не плачу, — сказала Верена и левой рукой, которая была здоровой, вытерла слезы. Ее вдруг сильно затрясло. Лазарус испугался и закричал.
— Господин комиссар!
Гарденберг медленно повернулся.
— Посмотрите…
— Истерика, — сказал комиссар, сознательно придав суровые нотки голосу. — Мадам нам только что наглядно продемонстрировала, что она склонна к истерии. Не переживайте, господин Лазарус. — Он подошел к кровати и поднял лицо плачущей женщины. — Вы лгунья и предательница.
— Что вы себе позволяете. Я буду… — Верена не смогла договорить до конца.
Дверь открылась. Манфред Лорд вошел в спальню.
— Я не помешаю? — спросил он, улыбаясь.
— Помешаете, — сказал Гарденберг.
— Мне чрезвычайно неловко, господин комиссар, извините, господин старший комиссар, но у вас нет ордера на обыск. У вас нет никаких официальных документов, на основании которых вы имели бы право нас допрашивать.
— Все это можно решить по радио в течение получаса.
— Но пока у вас нет никакого права на это. Вы допрашиваете сейчас крайне ослабленную нервную женщину. И, как я вижу — не плачь, любимая, — довольно бесцеремонно. У меня есть друзья в руководстве франкфуртской полиции. Я бы рекомендовал вам быть поосмотрительнее. Успокойся, сердце мое, успокойся.
— Господин Лорд, речь идет о смерти человека.
— Да, господин Гарденберг. Любовника моей жены Оливера Мансфельда. Я весьма сожалею.
— Вы сожалеете?
— Да, он был так молод. Я прошу вас, господин комиссар! У вас что, совсем нет сердца?
Верена застонала и отвернулась.
Лазарус сунул таблетку в рот.
Манфред Лорд, улыбаясь, ходил взад и вперед по комнате.
— Мне кажется, я могу ответить на все вопросы, которые вы можете задать. Моя жена потрясена смертью Оливера, не так ли, дорогая?
Закрыв лицо обеими руками, Верена вновь заплакала. Она плакала беззвучно, не было слышно даже, как она всхлипывала. Казалось, последние силы оставили ее.
— Рассказывайте, — сказал Гарденберг.
Манфред Лорд сел в кресло, скрестил ноги.
— Вы хотите услышать всю правду?
— Конечно.
— Ну, как хотите. Видите ли, у меня такая профессия, которая чаще всего позволяет лишь всей правдой зарабатывать по максимуму.
— Рассказывайте, — прервал его Гарденберг.
И Манфред Лорд начал свой рассказ.
То, что он рассказал, во многих пунктах совпадало с правдой. Даже в большинстве пунктов. Манфред Лорд уходил от правды или умалчивал лишь о тех фактах и событиях, которые могли бы как-то ему навредить. Это и понятно. Так поступил бы любой. Но мы сообщили всю правду, ни о чем не умалчивая.
Глава 9
Как рассказывал Манфред Лорд, новогодний вечер прошел очень спокойно. После ужина он и Верена сели перед камином и выпили немного виски. Затем Манфред Лорд сказал:
— Давай теперь, дорогая, поговорим по душам.
— Что ты хочешь этим сказать?
— Мы подали на развод. В январе нас разведут. И ты уйдешь от меня.
— Я и Эвелин.
— Ты и Эвелин, конечно. Прости, что я забыл про ребенка. И куда вы пойдете?
— К Оливеру. Он купит для нас квартиру, ему помогут конкуренты отца.
— Не получится.
— Что значит не получится?
— Он не сможет купить для вас квартиру. Он не получил никакого аванса.
— Но он сказал…
— Он солгал.
— Он не лгал. Я знаю, что ему обещали аванс.
— Эти люди передумали.
— Откуда ты это знаешь?
— В моих руках тридцать процентов их акций. Я… воспрепятствовал тому, чтобы Оливер получил аванс. И не только. Я настоял, чтобы его ни при каких обстоятельствах не брали на работу. Если ты уйдешь от меня, то потеряешь все. У тебя не будет ни гроша. Тебе придется жить в нищете. Конечно, Оливер будет с тобой. Как ты считаешь, дорогая, долго продлится эта великая любовь в нищете?
Верена молчала.
— У меня много связей. Я без проблем смогу и дальше поступать так, что Оливера никто и нигде не примет на работу. И ты будешь разведенной женщиной с внебрачным ребенком и безработным мужем. С молодым мужем, с красивым мужем, должен признать. С мужем, который, конечно, лучше меня.
— Он найдет работу, — сказала Верена.
— Конечно, он сможет асфальтировать дороги, крыть дома, конечно, если он это умеет. Ты сможешь продать свои украшения и шубы. Все же зарабатывать он будет немного. Так как, дорогая, он ничего не умеет из того, за что хорошо платят. Ценность мужчин в глазах женщин отличается от ценности мужчин в глазах мужчин.
— Ты свинья!
— Может быть. Но я люблю тебя. И меня ценят, причем мужчины.
— Несмотря на это, все равно для меня ты свинья.
— Знаешь что, дорогая, давай остановимся на этом и не будем копаться в грязном белье. Ты у нас из хорошей семьи. А в хороших семьях не принято говорить о некоторых вещах.
— Свинья!
— И все же ты хочешь, чтобы я сказал все. У меня хорошее мнение о тебе. Многие, в том числе отец Оливера, считают тебя проституткой, ты от рождения проститутка. Не кричи. Это на самом деле так. Но я лояльно отношусь к проституткам. Иначе бы я на тебе не женился.
— Ты подлец… Ты такой подлец…
— Я, правда, немного выпил. Ты, впрочем, тоже. Ну, будь здорова, моя дорогая.
— Я завтра же утром ухожу от тебя!
— Конечно, не раньше. Во-первых, сейчас ты пьяна. Во-вторых, куда тебе идти? Квартиру тебе еще никто не снял!
— В гостиницу.
— А кто будет платить? А где будет жить Эвелин и на что вы обе будете жить?
— Оливер…
— У Оливера нет ни гроша. Я нашел возможность известить его отца, что он твой любовник. Отец тоже не даст ему денег из-за нашей дружбы. Он мне многим обязан. И, наоборот, если сейчас, на каникулах, Оливер с ним поговорит, то отец…
— Какая же ты свинья!
— Ну зачем же так, дорогая. Ты так долго вращалась в элитном обществе, я уж подумал, ты забыла язык своей семьи.
