Том 4. Голова - Генрих Манн
— Скажите, как это возможно всю жизнь любить одного мужчину, которому никогда не будешь принадлежать? — шепнула Алиса ей на ухо.
— Именно потому его и любишь, — промолвила актриса.
Она принялась рассказывать гостье, которая так плохо знала жизнь, что значит обмануть и потерять того, кто в сущности был единственным. Потом снова прежние отношения, новая измена, его, ее, в сочетании с ненавистью, сопротивлением, верностью. Удовлетворение? Счастье? Почти нет — из-за неустанной борьбы. Но верность нерушимая, наперекор всем житейским законам, ценой унижений и потери своего «я». — Нахмурив лоб и отчеканивая слова — Не будь я опустошена игрой, я, пожалуй, могла бы любить других. А так он стал моей жизнью.
Но Алиса Ланна, думая о себе.
— Только поэтому? — Она погрузилась в размышления: «Неужели и у меня это так, оттого что и я предпочитаю властвовать, а не любить?» Честолюбие — высшая ступень жалкого снобизма, всеобщего и всеобъемлющего увлечения. Но даже Белла способна любить! Даже урожденная Кнак на своих прочно укрепленных жизненных высотах позволяла себе любить и идти запретными путями. Алиса Ланна прижалась к актрисе.
— Я часто задаю себе вопрос, почему я не принадлежу вашему брату? Я не религиозна… Что же еще? Положение в свете? Пример для народа? Боже ты мой, долог ли наш век, — надо спешить урвать свое. И как бы это было просто! — Она замолчала, смущенная безотчетным ощущением, что это было бы слишком просто и что воздержанием она глубже мстит своей судьбе… И, зарывшись в пушистые белые меха, они тесно прижались друг к другу — Алиса и Леа.
Тут как-то особенно настойчиво зазвонил телефон. Одновременно ворвалась госпожа Гаунфест-Блахфельдер и тотчас же бросилась к телефону.
— Из театра? Опять? Хорошо. — И под диктовку Леи: — Она даже не собирается, у нее мигрень… Вероятно, до тех пор, пока вы не увеличите жалованья.
— Совершенно верно! — крикнула Леа.
А урожденная Блахфельдер еще бесцеремоннее:
— Ищите Шумскую. Если она должна заменять Лею, вам ее не найти, мы спрятали ее. Да, да, здесь в ванной. Итак, всего наилучшего. Выпутывайтесь сами как знаете, а я хочу выпить.
Блахфельдер обняла Лею; Алиса Ланна с огорчением заметила, что даже сильный запах алкоголя не отталкивал от нее Лею, не говоря уже о липких руках и щуплой фигурке, истерически извивавшейся от прикосновений подруги.
— Через три четверти часа он должен начать спектакль. Как же ему быть? — воскликнул Блахфельдер-младший, меж тем как сестрица его собственноручно готовила себе коктейль.
Яичный желток обрызгал ей платье, но она тем не менее отклонила всякую помощь. Впрочем, она уже успела оборвать себе подол. Жемчуг у нее отстегнулся; всем бросилось в глаза, с какой нежностью Леа поправила его.
— Ваша сестрица обаятельное существо, — с огорчением услышала Алиса ее слова.
Блахфельдер возразил:
— Если бы только у нее вечно не расплывались румяна! Достаньте ей румяна, на которые не действует алкоголь. — И он занялся госпожой фон Толлебен.
Доктор Мерзер тоже был весьма галантен. Стараясь заинтересовать обоих сразу — супругу дипломата и очаровательного отпрыска газетного треста, он сообщал сведения о международном кризисе. Сведения, полученные фирмой Кнак, носили тревожный характер. От совета министров, заседавшего в данный момент в Париже, уступчивости ждать не приходится: кнаковские доверенные знали об этом из первых рук.
Шеллен заметил, что его газеты все равно это опубликуют.
— Только бы не отстать от других!
— Промышленность готовится к войне, — сказал Мерзер, брызгая слюной. Его грязно-желтое лицо покрылось до самой лысины сетью алчных морщин.
Но Блахфельдер-младший откинулся на спинку стула и провел рукой по лбу.
— Ах, да, чуть не забыл: в данную минуту французский министр иностранных дел{39} подает в отставку. Одновременно господин рейхсканцлер становится князем.
Молчание. Блахфельдер упивался произведенным им эффектом. Он взглянул на Алису Ланна, ища подтверждения. Доктор Мерзер склонился перед ней.
— Ваш высокочтимый папаша станет князем в момент объявления войны! Как раз сейчас! — с уверенностью сказал он и взглянул на часы.
— А мы сидим здесь, словно позабытые нашим веком, — заметил потрясенный Блахфельдер; вслед за тем несколько минут раздавались возгласы изумления, тревоги, безоговорочной готовности, — последние из уст Беллоны, урожденной Кнак. Леа Терра, правда, примешивала к воинственному пылу Европы свой собственный; она заявила, что не подумает переступить порог театра, пока директор Неккер не увеличит ей жалованья.
— Неккера надо тоже сместить! — крикнул Шеллен.
— Все решает соотношение сил! — воскликнула Леа, между тем как Алиса и ее брат переглянулись. Ему она говорила, что у нее болит голова, а новой подруге — что осталась дома исключительно ради нее.
— Все решает соотношение сил, — повторил в дверях чей-то певучий голос, и появилась графиня Альтгот в сопровождении депутата Швертмейера. Они искали господина Мангольфа. Рейхсканцлер не принимал никого, даже свою старую приятельницу.
— Правда, что вопрос о пожаловании ему княжеского титула решен? А господин фон Толлебен назначается статс-секретарем?
К Алисе Ланна тотчас же вернулась обычная насмешливая сдержанность. Альтгот знала ее и потому оставила в покое; от себя она добавила:
— Во всяком случае, ясно, что стадия переговоров позади. Теперь все решает соотношение сил.
— Разве я этого не говорила? — воскликнула Леа.
Блахфельдер, намешавшая себе во второй коктейль все виды настоек, шумно поддержала ее. Каждый с кем-нибудь соглашался, сам не зная, о каком конфликте идет речь — о театральном или другом. Швертмейер тщетно пытался внести ясность. Его лисья физиономия сунулась своим острым носом в общую беседу и, оскалясь, отпрянула.
— Почему вы так волнуетесь? — спросил его Шеллен. — Взгляните на Блахфельдера! Он спокойно дожидается Мангольфа. А Мангольф возвратится непременно, его здесь крепко держат.
— Так или иначе, я узнаю об этом на четверть часа раньше, чем биржа, — сказал Блахфельдер.
— А мне надо знать на полчаса раньше! — выкрикнул Швертмейер вне себя.
— Для кого? — спросил Шеллен. — Для банкирской конторы Бербериц? Для Кнака? Ведь блистательной патриотической речью, которую вы произнесли вчера, сыт не будешь! — бросил он дерзко.
Депутат старался перекричать его:
— Вам легко рассуждать, молодой человек. Пусть ваши информации будут неверны, вы все равно заработаете на них. Если же мои окажутся ложными, мне крышка.
Их обоих заглушил телефонный звонок. Должно быть, Мангольф? Графиня Альтгот раньше всех схватила трубку и крикнула в нее певучим, но срывающимся голосом:
— Значит, правда? Стадия переговоров позади. Теперь все решает соотношение сил. — Но она тотчас отшатнулась. — Господи, силы небесные, кто это? — Она прижала руки к щекам. — Этот человек крикнул мне такое слово,
