Избранные произведения - Пауль Хейзе
Когда он, довольный собой, послал к ней, чтобы сообщить о своем превращении в демократа, ответ был неблагосклонным.
— Нужна активная деятельность! — бесцеремонно приказала она.
— Активная деятельность! — возмущенно повторил он. — Как грубо, как невежливо это сказано, меня будто локтем в бок толкнули. Она забывает, что мое преображение целиком и полностью опирается на мою добрую волю; стоит разок пренебрежительно пожать плечами — и ему придет конец. Похоже, ей хочется дрессировать меня с помощью кнута.
Но гиена, прыгнув сквозь три обруча, прыгнет и через четвертый, хотя и хищно оскалит при этом зубы. Когда подошли следующие выборы, он взял бюллетень для голосования.
— Слушай, лесничий, дай мне совет. Я хотел бы удовлетворить свой гражданский долг — или так не говорят? — но, к сожалению, не знаю никого, кто разбирался бы в политике. Посоветуй, за кого мне голосовать?
— Да, но прежде скажи мне, кто ты — консерватор или либерал?
— А чем они отличаются друг от друга?
— В двух словах не объяснишь.
— Кто из них поддерживает учение церкви?
— Скорее консерваторы.
— В таком случае я либерал.
И он проголосовал соответственно. Но душа Тевды все еще была недовольна. «Это не внутреннее убеждение», — ответила она.
— Не внутреннее убеждение? — возмутился он. — «Я покажу тебе, что такое внутреннее убеждение».
И он устроил против своей богини такой чудовищный бунт, что внутри у него все клокотало, как в клетке с хищными животными перед кормежкой.
— Изображаешь из себя Нуму Хава? Ладно, тогда терпи, если я во всю ширь разину пасть.
Но вот однажды — он отнюдь не собирался это делать, все произошло само собой, вырвалось, как сноп огня из клокочущего вулкана, — он в слепой ярости набросился на двух фатоватых юнцов, язвительно остривших по поводу проходившей мимо группы солдат. Он еще ошарашенно стоял на месте, не зная, стыдиться ему этой дикой выходки или гордиться ею, а душа Тевды, благосклонно улыбаясь, уже подбадривала его из-за плеча: «Вот теперь то, что надо, Виктор, я очень рада». И его тут же окружило бескрайнее лазурное небо, усеянное бесчисленными головками Тевды, которые благосклонно ему кивали.
Тем самым его мучительное покаяние было наконец услышано.
Просветленный, заслуживший прощение, посвежевший и радостный благодаря великому очищению, Виктор широко распахнул двери своему сердцу:
— Вперед, сердце! А я-то полагал себя мудрецом, а в тебе видел жалкого кролика! Все не так, все наоборот! Я был глупцом, ты же оказалось мудрейшим из всех нас. И не только потому, что ты с самого начала признало в ней Имаго; тебе я обязан своим покаянием и преображением. А потому ты отныне не презренная собачонка, отверженная и оскорбляемая, а наш общий вождь, наш повелитель. Приказывайте, ваше величество, ваши повеления и желания будут исполнены.
— Я свободно! — радостно возликовало сердце. — До сих пор мне, будто ворованному щеглу, затыкали рот; теперь же в отместку я буду любить, любить до последнего вздоха.
— Это тебе не возбраняется, — согласился Виктор. — Но помни, Тевда — это Имаго, возвышенная и благородная. Если твоя любовь будет запятнана желанием, не смей касаться ее, чистой, своей нечистой любовью.
— Мне нечего скрывать от тебя, — ответило сердце. — Возьми фонарь и освети мои сокровеннейшие уголки.
Виктор так и сделал: осветил сокровеннейшие уголки своего сердца. Когда испытание было закончено, он воскликнул:
— Твоя любовь смиренна и безмятежна. Люби же ее, люби до последнего вздоха.
Сердце его вздохнуло и мечтательно сказало:
— Мне хотелось бы тайно быть с ней, все время жить рядом с ней незамеченным, где бы она ни была, каждый час, каждую секунду, с раннего утра до позднего вечера.
— Быть по-твоему, — разрешил Виктор. И сердце сделало так, как сказало: жило незамеченным рядом с ней с раннего утра до позднего вечера, с утреннего приветствия, когда открывают ставни, до пожелания спокойной ночи после трудного дня. Когда она садилась к обеденному столу, оно кивало: «Кушай и будь здорова», а когда она собиралась куда-нибудь пойти, оно шептало: «Надевай не это платье на каждый день, а новое, светлое, изысканное, ибо ты мила и прекрасна; а это значит: где бы ты ни была, там всегда праздник».
И опять сердце вздохнуло и мечтательно сказало:
— Мне бы хотелось погрузиться в ее собственное сердце, к истокам ее чувства, и оттуда полюбить все, что любит она сама, начиная с ее мужа и ребенка и кончая цветком на ее окне.
— Да будет так, — сказал Виктор.
И сердце сделало, как сказало: погрузилось в сердце Тевды до самых истоков ее чувства, и полюбило все, что любила она сама, и сказало ее мужу: «Брат, у тебя есть друг, о котором ты не знаешь, помощник, о котором ты не догадываешься; что бы ни готовило тебе будущее, я с тобой, я приду тебе на помощь». И оно сказало ее ребенку: «Твои ножки еще нетвердо стоят на земле, твои глазки видят все нечетко. Но не бойся: я предохраню тебя от ложного шага, ты не причинишь себе вреда». Цветку на окне оно сказало: «Цвети прилежно, весели ее своими яркими красками, услаждай ее своим ароматом и помни: твои ветви распускаются в ее комнате».
И снова сердце вздохнуло и мечтательно молвило:
— Мне хотелось бы стать благословением и, подобно духу Божьему, направлять ее шаги, ободрять ее в минуты уныния, отводить от нее любую беду, поджидающую на пороге.
— И это верно и законно, — разрешил Виктор, — быть по сему.
И сердце сделало, как сказало: превратилось в благословение. С первыми бледными еще утренними лучами оно целовало глаза Тевды: «Петухи уже проснулись; вставай и не бойся, тебя ждет радостный день». А если она была не в духе, сердце говорило: «Вздор! Тебе нечего печалиться, ибо ты даришь людям радость и блаженство». Беду, притаившуюся за порогом, оно отгоняло словами: «Стой! Кто здесь? Ты ошиблась! Этот дом неуязвим, ибо в нем живет Тевда-Имаго».
— Ну вот, сердце, — воскликнул Виктор, — я дал тебе все, чего жаждала твоя любовь. Ты удовлетворено? Или желаешь еще чего-нибудь?
— Я никогда не удовлетворюсь, — ответило ему сердце, — ибо моя любовь
